Мост

Гэвин умер в пятницу. Двадцать девятого марта две тысячи двести семьдесят восьмого года. Умер не от производственной травмы, не от истощения или жуткой болезни, которая в Питте косила всех. И даже не от острого отравления свинцом – хотя пару дырок в его тощем теле снайпер успел проделать. Гэвин умер, как умирали десятки дураков до него. Словив пулю, не удержался, качнулся, грохнулся с крыши автобуса, точно мешок с дерьмом. Прямо на противопехотную мину. Ошметки плоти и обрывки кишок взлетели в воздух и размазались по ржавым корпусам древних тачек, зацепились за выгнутые перила проклятого моста… Про́клятого. Этот гребаный мост, залитый кровью, усеянный стухшими, ссохшимися кусками мяса и осколками костей – как дорога из ада в нормальную жизнь. И обратно. Там, в нормальной жизни, бегают по пустошам обдолбанные рейдеры, рыщут в поисках добычи злобные Когти Смерти и кишат супермутантами пыльные руины, в которых заходится стрекотом счетчик Гейгера. Здесь, в аду, Найджел поковырялся в Пип-Бое и вырубил чертов счетчик – он голосил не затыкаясь. Рейдеры, отчаявшись снять устройство – «Биопараметрический замок, срабатывает только если хозяин сдох. Если совсем сдох. Честное слово. Клянусь. Честным именем своей матери, святая женщина была, истинно святая», – пригрозили отрезать руку. Если трескучая херовина не заткнется. Впрочем, Найджел и сам был рад ее заткнуть. Здесь, в аду, рейдеры дисциплинированны и отлично вооружены, но в высоких довоенных технологиях все равно ни черта не понимают. Оттого их легко обмануть. Здесь нет ни супермутантов, ни Когтей Смерти. Есть демоны – ночами они воют и рычат на заводском дворе. Гэвин тоже превращался в демона. Его кожа, покрытая язвами, уже начинала отслаиваться и осыпаться зловонными струпьями. Сочащаяся из открывшихся ран кровь была слишком густой и темной. Его волосы поначалу выпадали, а позже – отваливались с кусочками скальпа. Речь все чаще становилась невнятной и сбивчивой, словно он пережевывал собственный язык слишком длинными зубами, торчащими из просевших лиловых десен. Дней пять назад кто-то из девушек застукал Гэвина за попытками отсосать самому себе. А может, не отсосать – может, он хотел отгрызть свой распухший, посиневший от какой-то заразы член. Отгрызть и сожрать – и в этом, в общем-то, не было бы почти ничего странного… Или все это просто вранье. Шутливое и грубоватое. И на самом деле Гэвин разделся догола, потому что сходил с ума, терял остатки человеческого рассудка. Или потому, что одежда травмировала его изъеденное болезнью тело. И он вовсе не до хера своего пытался дотянуться раззявленным ртом – просто его скрутило болью, которая мучила здесь всех. Кого-то чаще, кого-то реже. Но все-таки Гэвин совершенно точно превратился бы в демона, если бы не спасительная – не иначе как сам Господь ее благословил – мина на гребаном мосту в нормальную жизнь. И обратно. – Что там? – спросили снизу. Женский голос, чуть хриплый, знакомый. – Гэвин, – Найджел убрал от лица найденный в груде мусора бинокль. Старый, поцарапанный, с кое-как работающим скрипучим механизмом и линзой, которая треснула ровно посередине. – Подорвался. Он уцепился за согнутую буквой «С» арматуру. Аккуратно спустился с третьего этажа наполовину обвалившегося здания. Оказался на разрушенном втором, покачнулся от легкого головокружения: голод снова давал о себе знать. – Не понимаю, – бросил Найджел девушке, что ждала его среди бетонных обломков. – Многие пытаются сбежать. Но ведь это почти невозможно. Ты знаешь тех, у кого получилось? Мягкий прыжок. Цементная крошка, осыпающаяся под тонкими подошвами рабских сандалий. Битое стекло, ржавые осколки, пластиковая рука манекена. Первый этаж. – Получилось у всех, кто пытался. И у Гэвина тоже. Он же в итоге сбежал. Со стороны моста снова послышались резкие щелчки выстрелов. Снайпер то ли развлекался, то ли палил по очередному болвану. Рано или поздно кому-нибудь повезет. Мина не сработает – ни одна из тех чертовых мин, что разложены по полотну моста, спрятаны между ржавыми трупами автомобилей. Снайпера прямо на его вышке хватит удар, палец соскользнет со спускового крючка «Инфильтратора». Выстрела не будет. Ничто не рванет. И какой-нибудь счастливчик окажется по ту сторону. Статистически это возможно – один шанс на миллиард или два… Там счастливчика встретят рейдеры, что стерегут единственный целый туннель, ведущий из Питтсбурга на вольные пустоши. – Он сбежал. – Найджел спустился, отряхнул ладонь, проверил, все ли в порядке с биноклем. Скривился от саднящей боли в боку, опоясанном багровыми вздувшимися полосами. Огреб от охранника прошлым вечером, потому что сам был виноват. – За ужином будет лишняя порция. Кстати, что у нас? – Воздушный омлет со свежими овощами. Молодой брамин, тушеный в красном вине. Густая похлебка с хрустящими сухариками и обжаренными потрохами, – перечислила Каи, которая сегодня выглядела лучше, чем вчера. Почистила гноящиеся язвы вокруг носа, чем-то смазала потрескавшиеся губы, отпустила челку и закрыла усыпанный струпьями лоб. Даже на утыканную болячками шею что-то повесила – какую-то кривую металлическую загогулину на потемневшей цепочке. Будто на свидание собралась. Каи никто не приглашал на свидания, потому что она тоже превращалась в чудовище. В демона – как Гэвин, как десятки, сотни людей до них. Но она пока еще не жевала собственный язык, а значит, до необратимого оставалось время. – А на десерт я приготовила грушевый пирог. – Ясно, – Найджел разочарованно вздохнул, хотя его губы и глаза улыбались. – То есть снова тюря. – Как всегда, – Каи усмехнулась в ответ. – Можно мне порцию Гэвина? Можно? Ну пожалуйста, – он склонился к ее лицу, и она отстранилась с напряженной, смущенной улыбкой. Отвернулась – вернее, попыталась отвернуться, робко и неуклюже. Знала, что вблизи отлично видно, как отходит воспаленная корка от ее подбородка и впалых щек. Знала, что уродлива – точно так же, как Найджел был в курсе своего подкупающего обаяния. Пока еще безвозвратно не затертого, не затасканного пустошами, не изрытого шрамами, не испорченного ожогами от плазмы, лазеров и огня. Правда, вчера после ужина его моча была цвета разбавленной ядер-колы, а этим утром он нащупал сухую шершавую блямбу у себя на виске. Эта блямба запустила для него обратный отсчет. На четвертой неделе своего пребывания в Питте Найджел тоже стал превращаться в демона. – Эй вы! Вы, двое! От резкого окрика вздрогнули оба. Обернулись порывисто: рейдер в утыканной шипами броне стоял шагах в пятидесяти. Его винтовка смотрела вниз. – Какого хера тут делаете? Валите в свою дыру. Живо. – Пошли, – Каи неловко дернула головой. – Пока он не разозлился. Пряча бинокль за спину, Найджел поспешил за ней. – Вонючие шавки, – донеслось вслед. Кожаные стяжки рабских обносков при каждом шаге впивались в плоть. Дурацкая перевязь, похожая на упряжь для тягового скота. В свой первый день Найджел буркнул, что в этих ремешках и набедренной повязке он смахивает на шлюху, чем насмешил всех присутствующих. Морщась и машинально пытаясь растянуть жесткие ремни – они никак не слабели, хотя он здорово похудел за последнее время, – Найджел на ходу выгнул спину, расправил плечи, глянул вверх. По грязно-коричневому, больному небу Питтсбурга ползли черные облака.