Лишь честь и жизнь

Март, 1526

Луиза нехотя отошла от открытого окна. Март — не самое тёплое время года, но в её состоянии регентше постоянно не хватало свежего воздуха. Окна в замке каждого гостемриимного вельможи, где они вынуждены были останавливаться по дороге, сразу же распахивались настежь. И все же слишком долго стоять у окна Луизе представлялось опасным для здоровья. Она прикрыла лёгкие ставни и прошлась по спальне. Вот уже несколько недель она вместе с внуками следовала к южной границе Франции. С каждым днём регентша становилась все ближе к сыну и все дальше от внуков. Тысячу раз она напоминала себе, что ничего с ними в Испании не случится, что для них это будет интересное путешествие, не более, что статус королевских детей и наследников трона Франции всегда даст им необходимое, где бы они ни находились, но... Червячок сомнения все же терзал её. Она видела, как мрачнели мальчики, постепенно понимая: их везли не только встречать отца. Она пыталась им объяснить — они просто исполнят свой долг и вернутся, однако дети находили в том мало утешения. — Госпожа, мы договорились на семь часов утра, — вечером Монморанси снова зашёл к ней, чтобы сообщить окончательные новости об обмене. Семнадцатого марта в семь утра на плоту посередине пограничной реки они встретят короля после почти двухгодичного отсутствия, и если Монморанси навещал его в Испании, Луиза увидит сына впервые. Никакие сомнения не могли заглушить радости от грядущего воссоединения. — Великолепно, — похвалила Луиза нового коннетабля и сделала ещё несколько шагов по комнате — она старалась побольше ходить, чтобы кровь не застаивалась и не отекали ноги. — Полагаю, мы проведём обмен, а затем я удалюсь в Париж, не дожидаясь короля. Ему нужен будет отдых. Я встречу его в Лувре, — Луизе подумалось, что короткого приветствия окажется достаточно, а с её животом королю стоит познакомиться позже. Да и родить ей по-прежнему хотелось в Париже. — Вы так и не сообщили ему? И никто не сообщил? — Монморанси удивлённо вскинул бровь, словно ни о чем таком не догадывался. О том, что знал король, он всегда был в курсе лучше любого человека во Франции. Возможно, он просто до конца надеялся, новости король узнает заранее и успеет остыть к возвращению, но Луиза решила иначе. — Ещё чего! Ничто сейчас не должно его отвлекать, — она знала характер своего сына. В приступе ярости, волнения или гнева он мог совершать необдуманные поступки, которые потом трудно было исправить. Дома она легко справится с его нравом, а как он навредил бы заключению мира, узнав всё ещё в Испании, ей думать не хотелось. Она потерла ладонью поясницу — немолодое уже тело не без труда носило большой живот, пусть и не доставляло таких проблем, каких могло бы. — Вы совсем не любите его? — вырвалось у Монморанси, стоило ему увидеть у неё этот жест. — Простите, госпожа, праздное любопытство, — поспешил ретироваться коннетабль, заметив её искреннее изумление таким его интересом. — Люблю? — Луиза снова потерла поясницу, теперь уже больше от неожиданности, чем от необходимости. — Я отношусь к нему так, как относится любая мать к сыну. Я ношу его и жду не дождусь его рождения, — она поморщилась, осознав, что и правда торопилась избавиться от тяжёлой и забытой ноши. Слишком стара она была. — Простите, госпожа, но откуда вы знаете, что это сын? — теперь уже Монморанси выглядел удивлённым. Казалось, даже его рыжие волосы приподнялись в ожидании ответа. Впервые Луиза подумала, что, вполне вероятно, их ребёнок унаследует столь же отвратительный оттенок. — У вас есть дети, коннетабль? — в свою очередь поинтересовалась Луиза. Конечно, она знала, что официально Монморанси пока не был женат, но кому и когда это мешало. — Полагаю, да, хотя я о них ничего не знаю, — задумавшись на мгновение, ответил он. Всё-таки даже самый искусный дипломат всегда оставался мужчиной. — Знание, о котором вы говорите, приходит с опытом, в тот самый момент, когда женщина только получает ребенка в свое чрево, — Луиза родила всего двоих детей, но оба раза она точно знала, кого ждала. Знала и сейчас. — Благодарю за ответ, госпожа, — Монморанси склонил голову в знак признательности. — Вы не желаете навестить принцев? — вдруг спросил он, и она замерла. Это был последний вечер, когда она могла бы полноценно попрощаться с мальчиками, однако почему-то уже сейчас ей трудно давалось прощание. И тем не менее она обязана была проводить внуков не только формально, холодно и без единого лишнего слова. Она — все, что у них осталось. Она жестом предложила Монморанси пройти с ней. Он относился к мальчикам теплее, чем родной отец, — этого она не могла у него отнять. В будущем, вероятно, он снова станет связующей ниточкой между разрозненными членами семьи. На мгновение Луиза задумалась, как накажет её сын своего верного друга, но в её голове до сих пор не рисовалось ничего по-настоящему ужасного. Монморанси всегда оставался неотъемлемой частью жизни Франциска, с самого детского горшка, другое представить было просто невозможно. — Бабушка! — маленький Генрих отличался непосредственностью, искренностью и весёлым нравом. Он подбежал к ней и вцепился в пышную юбку. Она с удовольствием взъерошила тёмные волосы внука. — Вы готовы, мои дорогие? Ваш отец очень ждёт встречи с вами, — вряд ли Франциск немыслимо скучал по детям. К сожалению, отцом он оказался не лучшим — нелюбовь к покойной Клод король перенёс и на их детей. Даже маленькая Луиза, названная в честь неё самой, не вызвала в нем никаких особенных чувств. Но детям любить отца это не мешало. — Но, мадам, когда мы вернёмся домой? — Франциск-младший выглядел гораздо серьёзнее брата, хотя разница между ними была всего год. Они словно сошли со страниц рыцарских романов: рассудительный и мудрый старший наследник и добрый смелый весельчак младший — оба хороши по-своему. — Я не знаю, мой мальчик, но думаю, очень скоро, — Луиза улыбнулась и широко развела руками, будто разговаривала с несмышленышами, наивными и доверчивыми. — Отца не было два года, — тихо заметил Генрих, поддержав брата и погрустнев. Его пухлые розовые щечки разом поблекли. — Это ничего не значит, Генрих. Мы никогда не дадим вас в обиду, — клятвенно пообещала Луиза. Для нее снова оказалось неожиданностью, что дети сомневались, не верили ей, что они так повзрослели всего за два года. — Отец не написал нам ни одного письма! Ни единого! — снова воскликнул Генрих, когда Франциск предпочёл промолчать. На мгновение Луизе показалось, что перед ней будущий король, не Франциск — Генрих, настолько он в ту минуту походил на своего вспыльчивого и самоуверенного царственного отца. Луизе стало нехорошо. — Ему там было не до писем, дорогой мой, — как можно спокойнее ответила Луиза, но ребёнок вновь не прислушался к ней. — Вам он писал! — прокричал Генрих в ярости, и Франциску пришлось положить руку ему на плечо. Никогда у братьев не будет никого ближе друг друга — старая непреложная истина. — Я не хочу уезжать из дома, не хочу жить в Испании, не хочу расставаться с Мадлен! — конечно, Генрих не мог не упомянуть и любимую сестру, которую просто обожал. — Простите Генриха, мадам, он очень скучает по отцу, — снова вмешался Франциск, сильнее стиснув плечо брата и вынуждая замолчать. — Поверьте вашей бабушке, Ваши Высочества, — подал голос безмолвно наблюдавший за ними Монморанси. — Мы все сделаем от нас зависящее, чтобы как можно скорее вернуть вас домой. Даю вам слово, — он говорил уверенно, по-мужски и в то же время с такой теплотой и любовью, что принцы немедленно расслабились и даже смогли улыбаться всего через несколько минут. С камнем на душе Луиза покидала внуков. Никогда она не думала, что они не захотят уезжать даже ради отца, даже во имя исполнения долга, даже имея её слово в кармане. — Они всего лишь дети, госпожа, — подбодрил Луизу Монморанси и позволил себе сесть, как только они вернулись в покои регентши. Нечасто он допускал подобную вольность, но и на него увиденное произвело тяжёлое впечатление. Такое тяжёлое, что он просто не мог стоять, словно раненный на поле брани. Луиза не ощутила гнева на него. — Это ужасно, — не выдержала регентша и сжала кулаки. Нечасто она поддавалась чувствам, но выбирать между сыном и внуками было бесчеловечно. Немыслимо. Жутко. Они уже сложившиеся люди. Её внуки. Им больно, страшно, одиноко. И она ничем не могла им помочь. — Госпожа, — сочувственно прошептал Монморанси и вдруг усадил её к себе на колени. Луиза не стала сопротивляться. Она положила голову ему на грудь, как делала уже сотни раз; единственное, в чём она абсурдно находила утешение, совсем не любя этого человека. — Останетесь сегодня со мной, — в противовес испытываемой благодарности говорила Луиза по-прежнему спокойно, без тени какого-либо чувства. Размеренно, как и жила. Они всегда прекрасно понимали друг друга. Они оба, не сговариваясь, посмотрели на раскинувшуюся за окном реку Бидассоа. И в первый раз за долгие месяцы Монморанси потрогал живот Луизы.