Прослушивание окончено, но трейни не спешат расходиться. Восторженно обсуждают произошедшее и мимо не проходит и выступление Чимина.
— Он, вроде, в туалете всё ещё сидит, — перешёптываются трейни между собой.
— Может пойти к нему?
— Не стоит, он не захочет нас видеть.
Намджун стоял в стороне, прислушивался к разговору и после спрятал странную улыбку за стаканчиком воды.
Никто не заметил, как главный продюсер, вместо поездки на верхний этаж, ушёл в сторону уборной.
Чимин закрылся в кабинке, подобрал под себя ноги и уткнулся в колени лицом. Шея ужасно затекла, но поднять сейчас голову — непосильная задача. Пак не услышал шагов в сторону кабинки, стук каблуков туфлей прошёл мимо. Он очнулся только после третьего стука в дверь.
— Ёндже, уходи. И так тошно, — единственное чего сейчас хочется Чимину — одиночество. Глупое сочувствие со стороны друга не вызывает восторга.
— Я уйду, как только увижу, что ты в норме, — внезапно знакомый голос заставил Чимина приподнять голову, а потом и вовсе соскользнуть с крышки унитаза, когда до него доходит, кто стоит по ту сторону двери.
— Господин продюсер, я в норме. Не стоит переживать, — два щелчка, и Чимин видит перед собой Намджуна, который в своём дорогом костюме смотрится не подходящим этому месту.
— Глупости, я не за этим, — он достал из кармана пачку сигарет, выудил одну и закурил, пуская дым в сторону. — Твоё выступление было ужасным, ты заставил меня краснеть.
Чимин заново потух. Больше не было нужды напоминать об этом позоре, он все сам знает, но слова продюсера ранили сильнее, чем следовало бы.
— Зачем Вы мне это говорите?
— Пока ты здесь жуешь сопли, другие выхватывают свое место под солнцем. Ты не смог. Однако, всё можно исправить. Нужно только знать как.
До Чимина медленно доходит смысл сказанных слов, но когда его воспаленное грустью сознание переваривает полученное, он резко бледнеет.
Опять. Опять платить.
— Мне нечем заплатить, у меня нет денег, — Чимин не лжёт, у него действительно нет денег. В последнее время он живёт лишь на доход от компании.
— Деньги, — Намджун стряхивает пепел на пол, улыбается пренебрежительно, — достаточно услуги.
— Услуга? — голос Чимина дрогнул.
— Да, обычная услуга, — продюсер стряхнул пепел на пол, дотронулся до пояса и подтянул брюки за ремень. Натянувшаяся ткань врезалась в пах, очертив полувозбужденный член.
У Пака пересыхает горло. Едкая горечь от желчи снова подступает, отравляет изнутри. Степень понимания, насколько ужасно то, что предлагает продюсер, достигла пика. Его растоптали сегодня, а сейчас смешивают с грязью, тычут лицом в ошибки и промахи, унижают ещё сильнее.
Продюсер Ким с высоты роста оглядывает Чимина пристально, отмечая припухшие искусанные губы и заплаканные красные глаза. У него дрожат руки, пальцы невольно сжимаются в кулак до проступающих под кожей суставов. Внутренняя борьба отчетливо рвется наружу. Ким ликует, а Пак молчит, разгрызает совесть и гордость. Мозг противится принять мерзкую правду. Он недостаточно хорош во всём, ему не справиться в одиночку. Единственный верный выход — принять правильное решение. Если никто, то Чимин поможет себе сам, любыми силами, правдами и нет.
Добивая сигарету, Намджун тушит окурок о край залитой водой туалетной тумбы и вопросительно смотрит на переминающегося с ноги на ногу Чимина, который всем своим видом источает ненависть и брезгливость. Но, выбор сделан.
Намджун опирается задом на край холодного умывальника, моргает свет от лампочки с износившейся вольфрамовой нитью за головой продюсера Кима, его тень накрывает Чимина всего. Чимину некуда деваться, некуда бежать.
Он открывает глаза и бегло утирает нос, подходя к Киму. Тот едва заметно ухмыляется, когда Чимин опускается на колени, как он неумело расстегивает ремень и спускает до колена брюки, разглядывая с отвращением выпирающую сквозь белье плоть. Пак просовывает пальцы под ткань трусов и стягивает вслед за штанами. Он чувствует, как его спортивки впитывают разлитую им же воду. Холодно.
Чимин не может дотронуться. Просто сидит и считает в уме, собирается с силами и мыслями.
— Так мы ни к чему не придём, — слышится голос сверху и парня прошибает мерзкая дрожь до самых пяток.
Он сможет, он всё сможет сам.
Храбрится, берёт член в руку и крепко зажмуривает глаза, чтобы не видеть. Вот бы еще и не слышать, не чувствовать. Накрывает головку губами, ощущает легкий толчок, рефлекторный скорее. Рвота подступает моментально, Чимин её отгоняет и принимает член глубже, до самого основания, ощущая, как головка упирается в глотку.
Сверху доносится тяжёлое дыхание и хрипы. Надсадный голос, которым раньше Чимин восхищался, ловил в нем отцовские нотки, верные наставления и поддержку. Но сейчас Намджун толкается в рот с приглушенным шипением и с показным отвращением в голосе, говорит:
— Сосешь ты гораздо лучше, чем танцуешь.
Чимину от этого ещё обиднее, чем от того, что сейчас он стоит на коленях и, как заправская проститутка, глубоко принимает в себя, расслабляет горло, чтобы не было так больно.
— Какая же ты блядь.
Горячие слёзы стекают по впалым щекам, душат горечью и болью. Приехал покорять столицу, а в итоге пытается «заслужить» себе будущее, о котором так мечтал.
С каждым движением головы стоны сверху становятся всё более несдержанными и громкими, отвратительное удовольствие, добытое нечестным путём. Чимину плохо, болит горло, как-будто он несколько часов к ряду пытается достать ту самую неподдающуюся ноту.
Намджун оттягивает волосы на затылке и толкается сам, пока Чимин хнычет и давится. Болит всё, болит внутри и снаружи.
Становится пусто в один миг. Ким пачкает щёки, глаза, пара капель достигает волос. Чимин жмурится и сжимает зубы, чтобы не стошнило. Он слышит, как Намджун надевает штаны, звеня пряжкой, царапины от которой щиплют на левой щеке, прижжённые сверху спермой.
— Хорошо постарался, — Пак дергается, когда продюсер Ким мажет пальцами от щеки к губам.
Чимин сжимается в комок, когда слышит хлопок двери. Смешалось всё и сразу: слюни, слёзы, сопли и что-то совсем чужое, чего быть не должно.
***
С того дня прошло два месяца. В жизни Чимина всё по-прежнему стабильно. Тренировки, репетиции, уроки вокала, диета.
Намджун.
Продюсер сдержал слово, Чимина не выгнали. Он продолжил стажироваться, а впереди всё еще мелькала призрачная надежда дебютировать. Трейни стали нервными, ситуация в коллективе накалялась, доходило и до драк. Но Чимина это всё обошло стороной. Его все обходили стороной.
С того дня друзей поубавилось. С того дня постоянный шепот за спиной. С того дня «бездарность» превратилось в «подстилка».
Все были правы. Подстилка, так и есть.
Чимин наивно полагал, что продюсер больше не появится перед глазами. Позорную грязную сцену Чимин предпочёл запечатать в воспоминаниях. Этого не было. Дурной сон.
Намджун приходил. Не ограничилось одним только туалетом. Кабинет Кима, тренировочная комната, раздевалка, общежитие. В любое время, под любым предлогом. Но всё всегда заканчивалось одинаково: Чимин подолгу полощет рот, залезает в ледяной душ и старается плакать как можно тише.
Тяжело признавать, но после произошедшего у Чимина появились некоторые успехи. Из-за отсутствия друзей, он чаще проводил время за практикой, тренировками, не срывался с диеты на очередной перекус с приятелями, потерял в весе. За это его впервые похвалили.
А после вокал. Учитель перевёл его в первую группу, на которую Пак раньше смотрел с плохо скрываемой завистью, ведь пели они чисто и безошибочно. Теперь Чимин поёт также.
Танцы больше не его отдушина. Танцы — работа. Каждое движение подвергалось критике, неправильная постановка ног грозила отказом от еды на три дня. Пак себя наказывал. Он ежедневно тренирует пируэт, который провалил на прослушивании. Ему всё еще кажется, что прыжок не идеален.
Объявили название и количество участников, которые дебютируют. Всего-то пять. Какая жалкая цифра. Вместе с этим, показали дизайн формы и её цвет. Всё же, жестоко дразнить трейни формой, которую они вряд ли наденут. Показывать её, будто за стеклом, через которое ты не сможешь её достать. Чимин влюбился в этот цвет.
Бирюзовый, в котором плещется океан, смешанный с густой зеленью лесов, серого неба и молодой травы. Цвет обо всём. Цвет ни о чём.
У Чимина выдалась трудная неделя, он пришёл в общежитие, свалился на кровать и отключился, даже не приняв душ. Среди ночи его будит сообщение от продюсера.
— Нужна помощь, приезжай, — гласит оно.
Пак больше не глупый. Он понимает, что к этому всё и шло. Адрес подтвердил. Отель.
Спутанные волосы, несвежая одежда, пустое метро и поразительно звёздное небо. Так нетипично для Сеула. На секунду ему показалось, что он вернулся в Пусан.
Дверь номера и табличка «семьдесят два», скрипучий пол в коридоре и продюсер, который уже в халате.
Пак не попросил принять душ, посчитав это лишним. Чимину не хочется запомнить эту ночь по канону дешёвых фильмов. Насмотрелся уже, понял, что не так всё в жизни.
Намджун с приказом: раздеться, лечь, расслабиться. Выполнение сказанного. Запах дешёвого лубриканта и постоянная боль, в которой самой отвратительной частью Пак считал раскачивающийся потолок и скрипучую кровать. Чимин даже запомнил с каким интервалом она скрипела.
Ким ушёл сразу же, велел всё равно не отлынивать завтра. И ушёл. Вот так просто.
Колючие простыни, жёсткая подушка, которая всю ночь намокала от слёз. Так Чимин запомнил своё первое падение.
Повторялось оно всё чаще и чаще.
Отели становились дороже с каждым разом. Фальшивые стоны, которые каждый раз приходилось с силой вытаскивать из глотки.
Довольный Намджун, который продолжал пользоваться, и забитый Чимин, для которого дебют стал болезнью. Два месяца прошло, а Пак Чимин продолжает «оказывать услуги».
В самое значимое утро Чимин проснулся в отеле. Накинув халат, он прошёлся по номеру и с удивлением обнаружил на столе букет цветов и перевязанную голубой лентой коробку. Такое ненужное расточительство заставило его снова ощутить всю глубину отвращения от происходящего. Его опять покупают, только более галантно. Глупость.
Маленькая, незаметная до этого записка показалась среди белых лилий.
Взяв послание, Чимин прочёл на внутренней стороне, написанное от руки, тошно знакомым почерком:
Заслужил.
Сообщение не сказало ни о чём. Чёрная коробка, на которой небесно-голубая лента смотрелась притягательно, осталась нетронутой.
Чимин потянул за ленту, приподнял крышку. Внутри были вещи.
Взяв в руки футболку любимого с недавних пор цвета, с собственным именем на обратной стороне, Чимин теряет реальность. Ноги перестают держать, подкашиваются, предают хозяина. Подступает тошнота, в нос откуда-то ударяет запах хлорки, махровый халат теперь колючий и жёсткий. Колени встречают пол, череп так и грозится расколоться на части. Сеульское небо утрачивает малейшие краски, вся роскошь номера испаряется. Пак продолжает комкать форму в руках, но не ощущает веса, лишь призрачная оболочка.
Неизвестно откуда раздается звонок со стороны двери или телефона, оставшегося в спальне. Возможно, оба одновременно. Пак не знает.
Чимин тихо плачет, задыхаясь от отвращения и утыкается мокрым лицом в свою дебютную форму цвета тиффани.
