Кукушонок

У Фила по жизни было три проблемы: произношение с акцентом, холодные руки и Андрей Евгеньевич. Причем третья проблема плавно перетекла из второй, и ему до сих пор интересно, кому он, блять, дорогу в этой жизни перешел, раз этот картавый son of а bitch свалился на его бедную американскую голову. — Я не понял, блоха заморская, почему на моем столе нет законченной истории болезни? — влетает с ноги в ординаторскую Быков. — Простите, Андрей Евгеньевич, sorry! — почти подпрыгивает на месте парень. — Я уже почти все finished! — По-русски вещай, американ спирит, у меня в голове нет переводчика. Быков хмурится, подходит ближе к съежившемуся интерну и отмечает, что тот буквально на глазах бледнеет. Ричардс сжимается весь от серьезного и решительного взгляда наставника, сглатывает густую и вязкую от волнения слюну и поднимает на него зашуганый взгляд. — Чего бледный такой, палка кишечная? Заболел? Андрей Евгеньевич садится рядом с ним и, не дав парню сориентироваться или хоть как-то оценить ситуацию, кладет ему горячую ладонь на лоб. — Damn it, — не сдержавшись, на выдохе выдает Фил, чувствуя неожиданное и обжигающее чужое тепло. — Не выражайся, Тейлор Свифт, тебе не идет, — одергивает его Быков. — Да ты наоборот ледяной весь, как айсберг в песне Пугачевой. Температуру схлопотал, кукушонок? Фил даже не слышит вопроса, его переклинивает фактически, а в голове что-то щелкает, и он пялит во все глаза на Быкова, взгляда просто оторвать не может; пристально наблюдает за тем, как наставник правда обеспокоен его состоянием, и у него в голове все это как-то не вяжется. — Рот открыл и не поешь, — выводит из прострации Быков, щелкая перед глазами пальцами, — чего завис, виндоус виста, требуются обновления? — Я не… оэа… Мгф… — Дай сюда руку, пульс твой проверю, Филя. Ты глючишь сегодня хуже, чем интернет на кнопочном телефоне. Быков слишком импульсивный, слишком взрывной и быстрый, Фил даже реагировать не успевает вообще ни на что, и ему уже правда кажется, что он стал какой-то пробной версией интернет explorer девяносто пятого года. Иначе свою тормознутость он объяснить не может. Андрей Евгеньевич берет его за руку и фыркает, на мгновение отдергивая пальцы. — И какого лешего у тебя руки, как у пациента патологоанатома? Ричардс часто моргает, стараясь влиться в реальность, и опускает взгляд, наблюдая за тем, как пальцы Андрея Евгеньевича покоятся на его запястье. Уши начинают пылать, в горле непроизвольно встает ком. — Это из-за, — сглатывает, — недостаточной оксигенации… — Эва как, диснеевская ты принцесска, — фыркает Быков, — а какого черта у тебя аритмия такая бешеная? — Jesus Christ, — тараторит он, вырывая свою руку, — я просто переработал. Это пройдет, Андрей Евгеньевич! Ричардс вскакивает с места, захватывая с собой папку с историей болезни, и торопливо прижимает ее к себе. Быков с прищуром смотрит на явно паникующего парня. — Я пойду работать, Андрей Евгеньевич, — пятится он назад. — Я же врач, right? — Ты дебил, Филя. Ричардс кивает согласием на это и пулей вылетает из ординаторской, уставившись выпученными глазами себе под ноги. И только когда он почти бежит без остановки до одной из свободных палат и заходит внутрь, он опускает взгляд и с ужасом понимает, что у него нехилый такой стояк. Фил в ужасе хватается за голову. У него встал на мужчину. И не просто на кого-то там, с улицы, а на чертового Быкова, этого картавого и несносного son of а bitch. — I wanna die, — скулит Фил, закрывая лицо ладонями. И с прискорбием понимает, что сдохнуть у него пока не получится, потому что еще шесть часов до окончания смены, и, если он не закончит в ближайшие десять минут с историей болезни, Быков сам его закопает. Смерть никогда еще не была для него так соблазнительна.