Кукушонок

— Апчхи! — прикрывается платком Фил, сидя возле автомата, в котором пришлось купить до ужаса ароматизированный и слишком горячий персиковый чай. — Ты чего бациллы разбрасываешь, янки? — вставляет купюру в автомат Быков, чтобы взять себе кофе. Фил пользуется платком по назначению и поднимает покрасневшие и слезящиеся глаза на наставника, шмыгая носом. — I think, я заболел, Андрей Евгеньевич, — гнусавым голосом произносит он. — Еще б ты не заболел, инфузория, — выбирает он напиток, не глядя на интерна. — В никуда ушел от минус десяти по Цельсию. Позор, Филя, — наконец поворачивает он к нему голову. — Россия зимой сожрет тебя без соли и не подавится. Ричардс снова чихает. — О, — поднимает указательный палец Быков. — Правда. — Андрей Евгеньевич, у меня голова сильно кружится, хотя я принял все меры для лечения согласно симптомам. — Не все, значит, меры, — достает из автомата стакан с кофе Быков. — Кстати, как твоя Иванова из пятьдесят седьмой поживает? Ты обещал мне с утра, что к обеду закончишь, — смотрит он на часы. Фил рассеянно копошится в нескольких папках, лежащих у него на коленях, а затем все же смотрит на часы. — Oh, Gosh, no, — охает он. — Уже обед прошел? — Переводи стрелки часов на наш часовой пояс, янки! — орет Быков, наклоняясь к парню так, чтобы от ора уши разложило. — Это тебе не Америка! А теперь внятно ответь мне: ты был у своего пациента? Ричардс обреченно открывает незаполненную историю болезни и поднимает на наставника усталый взгляд. Фил уверен, что Быков сейчас на него наорет. Он в этом даже не сомневается. Жаль, что Андрей Евгеньевич не понимает, что Фил сейчас болен куда сильнее, чем его пациент. — No, Андрей Евгеньевич, не был, простите меня, sorry, — тараторит он, зажмурив глаза. Быков встает прямо и разводит в стороны руки. — Не, ну это дежурство, — изрекает он вердикт и оставляет Фила наедине со своей простудой. Ричардс смену выживает с Божьей помощью, не иначе. Романенко видит, в каком дерьмовом состоянии Фил и предлагает сам сходить к его пациентке Ивановой, а у парня даже сил нет, чтобы ответить отказом. Варя приносит ему чай с лимоном, но Фил не пьет, потому что у него на цитрус аллергия. Лобанов что-то затирает про эти bastards банки, чуть ли не сам предлагает поставить их Ричардсу на спину, на что Фил тактично отвечает отказом и с Семой старается вообще до конца рабочего дня больше не пересекаться, потому что тот сказал ему что-то еще про перцовый пластырь. Пластырь на нос. С перцем пластырь. Bullshit, не иначе. В любом случае, к вечеру простуда побеждает неприспособленный к России организм, и Фила буквально сваливает навзничь температурой на софу в ординаторской, а на ночную почему-то никто из ребят не соглашается выйти вместо него, и Филу до сих пор непонятно, чем он заслужил отказ от всех, когда он буквально на ногах стоять не может. — Пей. Фил вздрагивает, когда слышит резкий звук. Быков ставит на столик между диванами чашку и встает рядом с интерном, скрещивая на груди руки. — What is it? — Что, простуда жесткий диск с переводчиком стерла? Шпрехай по-русски, мне сколько раз просить? — громко говорит Быков. Ричардс жмурится, прикрывая рукой пульсирующий от жара лоб, и Быков все-таки сдается. Не может он смотреть, как Кукушонок страдает, ведь не по своей же воле он заболел, а с его подачи. С другой стороны, суровая русская зима и не так бы его подкосила, но… — Сесть можешь? — уже спокойнее произносит он. Фил поднимает больные глаза на наставника и чуть кивает, прилагая немало усилий, чтобы просто сесть. Ричардс не помнит, чтобы так сильно хоть когда-то болел. В родном доме, в Америке, он простужался дай Бог три раза в год, и все обходилось банальным кашлем или насморком. Быков садится к нему рядом, поправляя штанины, и вытаскивает из кармана шприц, жгут и спиртовую салфетку. — Это что? — Можешь же по-русски, когда хочешь, — замечает Быков, снимая с правой руки интерна халат. — Это, Филя, витамины, чтобы твоя американская мордашка стала здоровее уже к завтрашнему дню. — Там нет, — запинается Ричардс. Каждое слово произносить трудно, — нет?.. — Нет там цитрусов, Кукушонок, — отвечает на незаданный вопрос Андрей Евгеньевич и кладет его правую руку себе на колени, собираясь протереть сгиб спиртовой салфеткой. Фил почти не соображает, что в открытую пялится на профиль Андрея Евгеньевича, но поделать с собой ничего не может. Он понять пытается, почему он так с ним поступает. Сначала побриться просит, затем орет, после обнимает, а потом снова орет. Знает, что Фил простужен, но оставляет его на дежурство. А потом сам приходит лечить. What is it? — Почему никто не согласился пойти вместо меня на дежурство, Андрей Евгеньевич? — слабым голосом спрашивает он. — Потому что я запретил им, — просто отвечает Быков, когда заканчивает вводить витамины Филу. — Вот так. Ричардс округляет от удивления глаза, хлопая ресницами. — Запретили? — переспрашивает он. — Я даже стоять не могу, чем я заслужил такое отношение к себе?! Why, Андрей Евгеньевич?! — не понимает Фил. — God, что я сделал вам? Почему вы так меня ненавидите?! И Фил вдруг понимает, что сам даже остановить поток слов не может. В организме появляются силы, чтобы говорить, и затыкаться ему не хочется. Накипело все, crap. — О, как у нас язык развязался, — хмыкает Быков. — Быстро же у тебя все усваивается. Теперь понимаю, почему тебя от запаха конфеты с коньяком уносит. Ты хоть что-нибудь ел сегодня, янки? — Нет, — не сразу отвечает Фил, чувствуя, как во всем теле появляется легкость. — Мне так хорошо, — почему-то произносит он. — I feel so good. — Да, знаю я, что ты Фил, а вот про «сугуд» я не особо понял. Быков помогает интерну снять халат и заставляет его лечь на диван, подложив ему под голову подушку. Фил что-то мямлит, его буквально на глазах развозит, и Андрей Евгеньевич ворчит, стараясь уложить этого простуженного американского болвана. — А как же обход, Андрей Евгеньевич? — глаза парня почти слипаются. — Спи уже, пока я не передумал. Быков укутывает его одеялом и уже собирается пойти за стол, чтобы разобрать документы, как вдруг чувствует, что в его руку вложилась чертовски горячая ладонь парня и из последних сил ее сжала. — Stay with me, — сонно просит Фил. Глаза парня закрыты. — Что? — наклоняясь ниже, переспрашивает Быков. Ричардсу усилий требуется немало, чтобы вспомнить, как это будет на русском, но потом он сжимает руку мужчины снова и выдыхает с акцентом по слогам: — Ос-тань-ся… Быков все слова куда-то теряет, смотрит на то, как горячая бледная рука парня сжимает его пальцы и молчит, потому что сжимает Фил так цепко, так рьяно и отчаянно, будто, если отпустит, то всё. То просто всё. — Отпустить не хочешь? — единственное, что выдавливает из себя Быков. — No, не хочу, — а самого лихорадит всего. Зуб на зуб не попадает. И Андрей Евгеньевич понимает, что с его силой хватку парня можно будет расцепить на раз-два, но ему почему-то не хочется этого делать. Быков облизывает пересохшие губы, чертыхается и сдается. Он залезает к стенке дивана, забираясь под плед, и обнимает сонного простуженного парня, чтобы того перестало наконец лихорадить. От спины Фила исходит жар, и Андрей впервые позволяет себе это: он утыкается кончиком носа между его лопаток. — Да чтоб тебя, Кукушонок. Руку Фила он не отпускает.