Кукушонок

— Фил, сияешь, — замечает Глеб. — Аж бесишь. Ричардс улыбается, обнимая себя руками, и вжимает голову в плечи. За два дня его здоровье наконец вернулось в норму, повторная доза витаминов улучшила его самочувствие, и он больше не чувствовал себя беспомощным ребенком, наконец вернувшись в норму. Но это еще не всё. — Я просто здоров теперь, — отвечает Фил, — температуры нет, i'm fine! — Чёт он нам не договаривает, Глебка, — скептически прищуривается Лобанов. — Рожа больно довольная. — Я абсолютно с тобой согласен, Сёма, — ехидно улыбаясь, присаживается он рядом к Лобанову и позволяет тому себя приобнять. — Тебе эти витамины ректально что ли вводили? — не понимает Сема. Фил округляет глаза. — Gosh, no. Что ты говоришь такое, Семен? — По-моему, наш заморский мальчик обзавелся купцом, — вскидывает брови Глеб. — What? — не понимает Фил. — Что ты хочешь этим сказать? — Ебырь у тебя появился, Филимон, ебырь. Это он хочет тебе сказать, — не стесняется в выражениях Лобанов. Ричардс от смущения пунцовый весь становится, задыхается словами и нелепо машет руками в воздухе, потому что не знает, что ответить, чем веселит обоих своих приятелей. Лобанов и Романенко в унисон начинают ржать. — И кто он? — опускает локти на разведенные в стороны колени Глеб. — Мы знаем его? Он из нашей больницы? — No-no-no-no, — машет руками Ричардс. — Вы не знаете его, нет! — и тут же прикусывает язык. — То есть, I meаn, нет у меня никого! Никакого е-бы-ря, — по слогам выговаривает он новое для себя ругательство. Лобанов переглядывается с Романенко. — Пиздит, — изрекает вердикт Сема. — Как дышит, — соглашается Глеб. Ричардс раздраженно вздыхает и хватается на мгновение за голову. Не станет он рассказывать им ничего абсолютно, несмотря на то, что советов они бы ему дали по этому поводу немало, если учесть продолжительность их отношений. Фил даже подумать боится, что об этом кто-то из больницы узнает. Он боится даже, что сам Андрей Евгеньевич это поймет и скажет ему все однажды в лицо, швырнув следом заявление на увольнение. Он толком не понимает, что между ними вообще происходит и происходит ли вообще, но любые свои попытки подступиться к Быкову кажутся Филу поражением, потому что Андрей Евгеньевич ответной реакции ему не особо дает. Или он просто ее не понимает. — Думайте, что хотите, — машет рукой Фил. — I don't care, серьезно, — и, захватив папки, он выходит из ординаторской, оставляя ребят наедине в надежде, что они найдут, чем заняться, и забудут вообще об этом нелепом разговоре. У Фила нарушается сердечный ритм буквально спустя метров двадцать, потому что возле стойки Любы стоит Андрей Евгеньевич, заполняя чью-то карту. Вид у него напряженный, загруженный какой-то, брови сдвинуты на переносице, тонкие губы сжаты. Фил набирается смелости и делает к нему несколько шагов. — Добрый вечер, Андрей Евгеньевич, — и просто от того, что он произносит его имя вслух, у него внутри будто взмывает ввысь маленькая птица, начиная бить крыльями о ребра грудной клетки. — Виделись, Ричардс, — не поднимает он головы. — Бросай привычку здороваться по сто раз на дню, это ужасно бесит. Фил вскидывает на мгновение брови, собираясь что-то сказать, но слова не идут, и он замолкает. На холодность наставника у него аллергия, как и на прочий холод, поэтому парень лишь сжимает губы и снова не понимает. Ничего, fucking shit, не понимает. — Чего хочешь, янки? И Фил думает: crap. И Фил думает: вас. Ричардс пытается разобраться со всем этим, но у него не выходит. Не получается, damn! И ему ничего не остается, кроме как спросить у него, другого варианта Фил просто не видит. — Я… — мнется, — я просто… Вы ничего не хотите мне сказать? — чуть наклонившись, негромко произносит он. Люба бросает на них взгляд из-под слегка опущенной головы. Ушки медсестры тут же оказываются на макушке. Быков видит этот взгляд и закипает на раз-два. Ручка падает со стойки куда-то вниз, и он резко разворачивается к интерну, заставляя того вздрогнуть. — Я хочу сказать, что твоим родителям надо было предохраняться, цикада ты американская! — орет он. Фил задерживает дыхание, и внутри у него все сжимается. Взгляд Быкова бешеный, чужой и резкий. В нем нет ни грамма того, что Ричардс видел раньше, и надежда в нем постепенно меркнет. Филу кажется, что всю красивую историю про них он попросту выдумал. — Вопросы есть еще?! Парень отрицательно качает головой. — Тогда марш работать! Чтоб глаза мои тебя не видели, Ричардс, понял?! — Yes, sir, — коротко отвечает он и уходит. Уходит и не оборачивается, даже не предполагая, что Быков попросту не отрывает взгляда от его удаляющейся спины, буквально прожигая в белоснежном халате парня две здоровенные дыры. — Жестко вы с ним, Андрей Евгеньевич, — замечает Люба. А сама готова сорваться с места в эту же самую секунду, чтобы рассказать Черноус о том, что она увидела. — У меня другой методики преподавания нет, Любовь Михайловна, — отвечает он. — Я все делаю жестко. Ричардс буквально замыкается в себе и ни с кем, кроме пациентов, до конца рабочего дня не разговаривает. С Быковым он больше не пересекается. В ординаторскую после смены он заходит первым, быстро переодевается и уходит, отчасти радуясь, что не встретил ни Глеба, ни Сему. Домой он идет с опущенной вниз головой. Филу кажется, что даже его любимое пальто стало тяжелее и попросту тянет его к земле. Мысли путаются, в ушах стоит странный шум. Он не понимает. Он ничего, holy shit, не понимает. Фил был уверен, что все взгляды Андрея Евгеньевича, все его прикосновения, вся забота — не просто так. Он готов был поклясться, что у всего этого есть абсолютно логичное объяснение: Андрей Евгеньевич разделяет его чувства. Но сегодняшний инцидент заставил его усомниться во всем на свете, и теперь он просто не знает, что ему делать. И вдруг… — Знаю, — зачем-то произносит он вслух сам себе. — I know. И Ричардс меняет направление движения, следуя не по тому маршруту, который ведет в сторону дома. Вместо этого он садится на метро и дважды меняет ветку, и, когда выходит на улицу, идет по знакомой асфальтированной дорожке, по которой ходил всего раз. Всего раз, но дорога эта отпечаталась у него где-то в отдельной секции долгосрочной памяти. Поднявшись на восьмой этаж и добравшись до нужной двери, он дважды в нее звонит. Если ради ответов на вопросы нужно поехать в другую часть Москвы, то он все правильно сделал. Дверь открывается не сразу, и на пороге появляется хозяин квартиры, глядя на неожиданного гостя каким-то совершенно незнакомым взглядом. — Ты чего здесь делаешь? — не понимает Быков. — Твой дом в другой части города. И Фил думает: это вы stupid. И Фил думает: мой дом там, где вы. — Скажите, — облизывает губы парень, глядя себе под ноги, — только честно, — поднимает взгляд, — вам на меня наплевать? Быков молча смотрит на парня, сжимая ручку входной двери, и впервые на своей памяти правда не может вообще ничего сказать. А что он скажет? Что лучше в лепешку расшибется, только бы Фил не привязывался к нему? Что продолжит его изводить, только бы не причинить ему боль? Что для такого хорошего мальчика, как Фил, он слишком плохой? Говорят, конечно, что каждому дьяволу положен свой ангел, но это не про них. Наверное, не про них. — Ты такой глупый, янки. Такой, мать твою, глупый. Отправляйся домой, там по России «Спокойной ночи», кажется, крутят, — собирается закрыть он за ним дверь. — Нет, — хватается Фил за дверь, дергая ее на себя. — Я никуда не уйду! Stop it! Я хочу с вами поговорить! Адреналин пускается по венам, и Фил чувствует себя безгранично смелым. Он набирает в легкие воздух, игнорируя тот факт, что у него попросту дрожат ноги. — Вы — настоящий bastard, Андрей Евгеньевич! И по-другому назвать вас я не могу! Вы изводите меня, holy shit, — задыхается он словами. — Вы меня изводите! — повторяет он. — Зачем вы ухаживали за мной, когда я заболел, а затем орали?! Зачем обнимали меня, держали меня… — мысли путаются. — Зачем вы смотрите на меня так… — Как? — прерывает его мужчина. У Ричардса сбивается дыхание, руки начинают дрожать, в горле встает ком. Быков смотрит на него как раз так. Именно тем взглядом, о котором он в эту самую секунду и говорит. — Так, — выдыхает он. Быков выжидающе смотрит на Фила. — Неужели ты так ничего и не понял, Кукушонок? Время словно замедляется, стрелки часов начинают идти куда медленнее, взгляд Андрея Евгеньевича становится другим. Таким, что у Фила внутри все сжимается, сжимается и завязывается в тугой узел внизу живота. Парень сглатывает густую слюну. — Kiss me, — захлебываясь в двух словах и глотая буквы, произносит Фил. — Kiss me. Им обоим впервые не требуется переводчик, не требуется от слова «совсем», потому что в следующее мгновение мужчина одним движением тянет к себе парня, опустив руку ему на затылок, и впивается в мягкие губы напротив.