ИЗРАНЕННОЕ БОЛЬЮ СЕРДЦЕ САМОЗВАНЦА

Москва. Царский дворец. А в эту самую минуту, вальяжно сидя на, обитом рубиновым бархатом, золотом троне, Его Царское Величество Российский Государь Борис Годунов, облачённый в парчу, шелка и бархат, увлечённо читал письмо от дражайшей единственной дочери Ксении, в котором она подробно извещала родителей в том, что она встретилась с царевичем Дмитрием, которого признала истинным наследником Российского трона и нашла в нём свою истинную любовь и судьбу, а он в ней. Юная царевна умолчала лишь об одном, что ждала от него ребёнка и готовилась к тайному венчанию, но изложила в подробностях обо всех моральных и физических издевательствах панов Мнишеков над ней и царевичем, что возмутило, не говоря уже о том, что вызвало праведный гнев у Государя, не укрывшееся от внимания, царственно вошедшей в тронный зал его дражайшей супруги Марии Малютовны Скуратовой-Годуновой, облачённой в золотые шелка и рубиновую парчу, отчётливо слышавшей все яростные комментарии горячо любимого мужа и не обращающей внимания на, плавно заливающее просторные палаты, лёгкое медное мерцание от, горящих в золотых и серебряных канделябрах, свечей, плавно их обволакивающих и делающих их намного уютнее. --Тебе не стоит идти на поводу у нашей дочери и соглашаться принимать её мужа-самозванца, Государь! Наоборот, тебе необходимо проявить всю свою твёрдость и настоять на том, чтобы Ксения вернулась к нам! Нечего ей делать возле этого супостата!—словно догадавшись о содержании письма от единственной дочери, непреклонно заключила молодая царица, мягко и крайне бесшумно подойдя к мужу. Они встретились пристальными взглядами, заставившими царя тяжело вздохнуть и мысленно признаться в собственном бессилии, ведь их с Марфой дочь уже сделала свой выбор, да и, возможно уже носила под сердцем дитя от «царевича Дмитрия», а отвергать это и заставлять Ксению отказываться от отца своего ребёнка, который даже и не собирался отказываться от своей избранницы, с которой уже связал себя священными узами—крайне бесчестно, в связи с чем понимающе тяжело вздохнул и после небольших, пусть даже и тяжёлых размышлений, заключил, не терпя никаких возражений: --Кем бы этот самозванец, либо настоящий царевич Дмитрий не был, на данный момент, он является нашим зятем, Марфа! Мы не станем разлучать детей, а наоборот примем, как полагается! Уж, лучше пусть, он будет у нас под бдительным наблюдением, чем узурпатором, рвущимся к царской власти, поддерживаемый нашими врагами! Так, мы, по крайней мере не получим от него удар в спину! Благодаря чему, между венценосными супругами воцарилось мрачное молчание, во время которого они понимающе тяжело вздохнули и вместе принялись думать над тем, какой ответ писать дочери с их зятем, признавая одно, что им придётся принять детей в своём доме, как и полагается добросовестным родителям. Они даже не подозревали о том, что весь их разговор отчётливо слышит, стоявшая немного в тени, Анастасия, верная служанка обеих царевен Ольги и Ксении, одетая в скромное простенькое грязно-розовое платьице, благодаря чему она, обрадованная радушными известиями о своей юной хозяйке, словно на крыльях, так же незаметно, как и прошла в царские покои, вышла и прошла в палаты к царевне Ольге, черноволосой красавице с выразительными изумрудными глазами, смутно надеясь на то, что та ещё не спит. Она не ошиблась, бесшумно войдя в просторные, выполненные в зелёных тонах дорого убранные палаты восемнадцатилетней царевны, которая, к её глубочайшему удивлению и одновременно радости, ещё не спала, но погружённая в глубокую задумчивость о младшей сестре, сидела на постели в густых вуалях газового балдахина цвета яркой мяты в тон её шифоновой воздушной ночной рубашке и в ярком свете серебристой луны. --Ну, почему Ксюша ничего о себе не сообщает, ведь мы все беспокоимся за неё? Жива, ли она вообще! Может, эти проклятые Мнишеки уже давно убили её, предварительно, жестоко надругавшись!—с невыносимым беспокойством и с оттенком глубокого разочарования протянула в тишину юная царевна, соблазнительные пухлые розовые губки которой обижено надулись, что ни укрылось от внимания верной Анастасии. Она, заворожённая до глубины души её чарующей красотой, умилённо вздохнула и, быстро раздевшись полностью, крайне бесшумно взобралась в постель к, немного ошалевшей столь странным поведением служанки, царевне и, ласково погладив её по, зовущим в неизведанные головокружительные дали сладостного наслаждения, губам, прошептала в них с оттенком огромного восторга: --Не беспокойтесь о своей сестре, царевна, ибо она нашла свою любовь и счастье в жарких объятиях своего давнего возлюбленного Григория Отрепьего, моя царевна. Они уже поженились и ребёнка ждут.—и не говоря больше ни единого слова, впилась в них неистовым поцелуем, от которого внутри юной царевны всё всколыхнулось бурей неизведанных порочных чувств, с которыми она решительно повалила, испорченную до невозможности, служанку на мягкие подушки, обрушив на неё беспощадный шквал из головокружительных ласк и жарких поцелуев, искренне обрадованная тем, что дражайшая сестра нашла, наконец-то, своё счастье и возможно станет царицей, осталось только убедить родителей о том, чтобы они приняли возлюбленных супругов, но об этом она поговорит с горячо любимым отцом утром, а пока ушла в запретные, но такие приятные удовольствия. Вот только Государь уже, всё как следует обдумав, не говоря уже о том, что, взвесив все «за» и все «против», вызвал к себе в тронный зал монахиню Марфу, в миру, вдовствующую царицу Марью Нагую, ушедшую в монастырь сразу после трагической, якобы гибели единственного сына царевича Дмитрия. Она после длительных колебаний и сомнений, наконец, пришла в царский дворец для их разрешения, что случилось ближе ко второй половине дня и, почтительно поклонившись, облачённому в красную парчу и золотые шелка с россыпью драгоценных камней, Государю, царственно восседающему на троне в ярких лучах, уходящего за горизонт, солнца и погружённого в глубокую мрачную задумчивость. --Чем я могу быть полезна, Вашему Царскому Величеству?—бесстрастно осведомилась молодая рыжеволосая женщина, надёжно скрытая в монашеское бесформенное тёмное облачение, не говоря уже о том, что ничего не ожидающая от жизни, которая принесла ей, лишь одно горе. Вот только услышанное, сильно потрясло её, заставив даже слегка побледнеть и даже опешить: --Ты все эти годы винила меня в убийстве своего единственного сына, на которое у меня никогда бы не поднялась рука, Марфа? Это дело твоё. Бог с ним! Вот только наступил день, когда я возвращаю тебе, потерянного сына. Царевич Дмитрий жив и даже больше—женат на моей дочери, Царевне Ксении! Скоро они приедут в Москву из Варшавы, где находятся сейчас. Я отправил к ним письмо с позволением приехать в самое ближайшее время!—и, не говоря больше ни единого слова, протянул собеседнице письмо дочери с перстнем «царевича», которое молодая женщина, мгновенно узнала, ведь оно было последним подарком сыну от, ныне покойного царя Ивана Васильевича, из-за чего она рухнула, словно подкошенная на колени и залилась слезами, что с царским достоинством выдержал её венценосный собеседник, мысленно, сделавший для себя вывод о том, что она, как и он, согласна принять детей в родное гнездо, благодаря чему с одобрением вздохнул. Столица Речи Посполитой. Усадьба панов Мнишеков. А в эту самую минуту, прогуливающийся по коридорам своего дома, пан Юрий Мнишек, смутно надеющийся на то, что его пленники, наконец-то, образумились, вальяжно прошёл в подвал и, сопровождаемый охранниками, вошёл в камеру, где на холодном каменном полу и, вжавшись в угол стены, сидел «царевич Дмитрий», прижавший ноги к мужественной мускулистой груди, при этом выглядевший, ужасно бледным и измождённым из-за почти суточного голодания, нехватки свежего воздуха с солнечными лучами и воды, но при этом не лишённого воинственности, с которой он накинулся на обидчика своей возлюбленной жены, царевны Ксении. --Подлый насильник! Сейчас ты мне ответишь за невыносимые страдания Ксюши!—с яростным криком кинулся он на пана Юрия, из-за чего между ними произошла небольшая борьба, в ходе которой и по вине собственной слабости, юноша понёс поражение, но ещё больше разозлил обидчика, который больше не пожелал с ним возиться и, тяжело вздохнув, обратился к охранникам с распоряжением: --Этот глупец полностью принадлежит вам! Делайте с ним всё, что вздумается!—и ушёл, не обращая внимания на, доносящиеся из камеры, отчаянные крики юноши, которого жестоко насиловали богатырского телосложения стражники, что, казалось, продлилось целую вечность и было сравнимо с настоящим адом с пляской бесовщины но до тех пор, пока несчастный юноша, наконец, ни потерял сознание, что заставило беспощадных мучителей, посчитать его мёртвым, благодаря чему, они перепуганные ни на шутку, оставили беднягу в покое и, закрыв покрывалом, ушли, закрыв дверь на замок. Вот только несчастный юноша оказался жив, хотя и был растерзан, не говоря уже о том, что втоптан в грязь, но, не смотря на это, постепенно приходил в себя, затаив жгучую ненависть на главного обидчика за поруганную честь, что было, куда беспощаднее, чем нестерпимую боль во всём теле. Москва. Царские палаты. А между тем, изнывая от, снедаемого её трепетную душу, любопытства и с большим трудом дождавшись момента, когда из тронного зала, наконец, вышла вдовствующая царица Марфа, выглядевшая до сих пор немного ошалевшей, облачённая в шикарное закрытое платье из парчи яркого морковного цвета с преобладанием золотого шёлка, которое было расшито драгоценными камнями, юная царевна Ольга, как бы случайно встретилась с молодой вдовой в коридоре, залитом из-за мозаичных оконных витражей разноцветными яркими солнечными лучами, и доброжелательно поздоровавшись с царственной вдовой, участливо осведомилась: --Великодушно простите меня за дерзость, но утром я узнала от верной служанки о том, что, жив наш «царевич Дмитрий» и скоро приедет сюда вместе со своей дражайшей женой, то есть моей горячо любимой сестрой Ксенией. Скажите, это правда, или служанка брешит? Вот только упоминание о служанке, заставило юную девушку, залиться предательским смущением, которое ни укрылось от внимания вдовствующей царицы, одарившей юную девушку доброжелательным взглядом и, мудро посоветовав: --Не поддавайтесь греховным соблазнам, а лучше будьте добропорядочны, скромны и милосердны к, нуждающимся в вашей заботе, людям, царевна Ольга.—ушла, провожаемая немного потрясённым взглядом юной девушки, осознавшей, что она так и не добилась нужного ей ответа, отправилась в величественные покои к дражайшей матери. Та, одетая в шикарное парчовое синее платье, царственно сидела на тахте, утопая в ярких лучах, плавно уходящего за горизонт, солнца и, погружённая в мрачную глубокую задумчивость, вышивала, хотя мыслями находилась возле самого младшего своего ребёнка, Ксении и её новоиспечённого муженька, воспитанника боярами Романовыми, Гришки Отрепьева, которого, ну никак не хотела видеть возле горячо любимой дочери и всеми силами оберегала её, в связи с чем даже, десять лет тому назад, поспособствовала тому, чтобы упечь парня в монастырь, из которого он в прошлом году, благополучно сбежал в Варшаву и примкнул, себе на беду к коварным интриганам панам Мнишекам, поддерживаемым польской королевской династией и другими очень знатными и, не говоря уже о том, что очень влиятельными вельможами. Вот только пути Господа Бога неисповедимы. Кто знал, что юноша и девушка найдут друг друга вновь, но уже под крышей Мнишеков, и их пламенная любовь вспыхнет с новой силой, приведя их к венчанию, пусть даже и тайному от коварных панов. Раз так, значит, сам Господь и Государь велит им возвращаться домой в Москву, а именно в царский дворец, где они будут под бдительным присмотром царской четы. Признавая такой расклад, молодая царица тяжело вздохнула, что ни укрылось от музыкального слуха её старшей дочери, черноволосой красавицы Ольги. --Матушка, Вас что-то огорчает? Неужели от моей сестры пришли дурные вести?—почтительно поклонившись, участливо осведомилась юная девушка, робко подойдя к матери и получив от неё благословение с позволением, сесть рядом, покорно выполнила указание, что вызвало у царицы новый тяжёлый вздох, после которого она доброжелательно улыбнулась дочери и, ничего от неё не скрывая, поделилась своим душевным переживанием: --Как тебе уже, наверное, известно из сплетен слуг, скоро к нам вернётся Ксения, но с горячо любимым мужем, которым стал, как бы мы ни противились Григорий Отрепьев, называющий себя, якобы, чудом уцелевшим после падения на нож, Царевичем Дмитрием. Вот только наш Государь прав, говоря о том, что своего врага, лучше держать возле себя для того, чтобы знать о каждом его шаге, действии и мыслях, так, что распорядись о приготовлении для них совместных покоев. Внимательно выслушавшая откровения горячо любимой матери, Царевна Ольга, хотя и оказалась приятно удивлена, но всё поняв, грациозно поднялась с тахты и, почтительно откланявшись, с царского позволения ушла для того, чтобы готовиться к встрече с дражайшей сестрой и её мужем, который, как она уже успела узнать от служанок—настоящий красавец и голубоглазый блондин с атлетическим стройным телосложением. Речь Посполитая. Варшава. Дом пана Мнишека. Два дня спустя. Не известно сколько прошло времени и сколько дней несчастный «царевич» провалялся в глубоком беспамятстве, но когда он, наконец, очнулся и осмотрелся по сторонам, обнаружил себя, лежащим на постели в своей комнате, окружённым любимой женой Ксенией, другом Михаем, но всё бы ничего, если бы ни дикая боль в нижней части тела, от которой ему хотелось кричать не своим голосом и плакать, как маленькому ребёнку, при этом юноша даже не знал, что уже был вечер, хотя и замечал лёгкое медное мерцание от, горящих в канделябрах, свечей и тихое потрескивание дров в камине, обволакивающее его своим приятным теплом, да и, как узнал от друзей позднее, сам хозяин дома, пан Юрий, отбыл на несколько дней к королю и своим друзьям, не говоря уже о том, что провести окончательную проверку того, как идёт подготовка к военному походу на Российское Государство. --Что я такого сделал, раз пан Юрий поступил со мной так жестоко? Ведь я, всего лишь вступился за мою возлюбленную Ксюшу!—чуть не плача, простонал несчастный юноша в тот момент, когда его, одетая в нежное розовое шёлковое, обшитое блестящим серебристым кружевом, платье, возлюбленная крайне осторожно села на край постели и, ласково поглаживая по шелковистым светлым волосам, известила о том, что ещё утром получила письмо от дражайшего отца с позволением для них приехать обратно в отчий дворец. --Нам необходимо лишь пересечь границу между Польшей и Россией, где нас встретит царская охрана, присланная Государем для сопровождения в Москву.—с трепетным вздохом и нежно ему улыбаясь, заключила юная царевна, понимающе переглянувшись со, стоявшим немного в стороне и погружённым в глубокую мрачную задумчивость Михаем, который опасался лишь за то, как бы его друзья ни оказались в ещё большей беде, чем здесь, в доме его отца, хотя терпеть его издевательства уже, тоже больше нельзя. Это не жизнь, а самый настоящий ад, где их семейное счастье висит на очень тоненьком волоске, над которым уже занесён острый меч беспощадного пана Юрия. Пару может спасти лишь одно действо—побег в Россию, о чём он и высказался им: --Выезжайте немедленно! Наша охрана сопроводит вас до границы! Обо мне не волнуйтесь. Я найду, как выкрутиться перед отцом и сестрой! Спасайте свою любовь и будьте счастливы! На этом друзья и простились, после чего, Михай, внимательно проследив за тем, как от мраморного крыльца его особняка отъехала, окружённая надёжной конной вооружённой охраной, состоящей из его самых верных людей, карета, плавно исчезнувшая в густой непроглядной ночной темноте, вернулся в отцовский кабинет, где быстро написал письмо русскому царю о том, что царевна Ксения Годунова вместе с «царевиче Дмитрием» только что выехали в Россию и прибудут на границу дня через два-три, отправив его голубиной почтой. Вот только отъезд юной возлюбленной супружеской пары оказался замечен, стоявшей, в данный момент на балконе, панны Марины, которая, почувствовав неладное и мучимая странными догадками с подозрениями, примчалась в кабинет к отцу, где в его рабочем кресле сидел, погружённый в глубокую задумчивость её брат Михай, с которой он смотрел на, заворожённый танец огня в камине, но, вскоре, ему пришлось выйти из неё, благодаря своей сестре, ворвавшейся в кабинет, подобно разъярённой фурии и начавшей с порога, кричать на него, не сдерживая горьких слёз глубокого разочарования, что заставило его, удивлённо уставиться на неё: --Зачем ты помог им сбежать, Михай!? Как ты мог так поступить с моими чувствами?! Ведь я люблю Дмитрия! Ты предал нашу затею с нашим отцом о моём браке с ним при восшествии его на русский трон! Вот только юноше было совсем не жаль сестру, ведь она высказывала ему претензии не из-за того, что он разбил ей сердце. Нет. Чувство чистой и трепетной любви ей чуждо. Она обвиняла брата скорее в том, что он разрушил её мечты стать русской царицей, ведь ею непременно и по праву жены Дмитрия, займёт никто иной, как русская Царевна Ксения Годунова, в связи с чем, он изумлённо вздохнул и, уставившись на сестру взглядом, полным искреннего глубокого безразличия, бесстрастно заключил: --Знаешь, Марина! Я поступил так из-за того, что мне надоело, молча смотреть на невыносимые страдания моего друга, приносимые ему нашим бессердечным отцом! Да и, хватит мечтать о моём друге! Он женат на своей возлюбленной девушке! Ты никогда не была ему нужна, собственно, как и он тебе! Приди в себя уже! Вот только юная панна даже и не собиралась сдаваться на вразумительные слова брата. Больно ущемлённое, им с его русскими друзьями, самолюбие с гордостью, заставили её, враждебно бросить на брата уничтожающий взгляд, с которым она угрожающе произнесла: --Даже не надейся на то, что отец тебе это спустит с рук, Михай! Бойся нашего гнева, ибо он будет страшным!—и, грациозно развернувшись, ушла прочь, обдавая его приятным прохладным дуновением и провожаемая задумчивым взглядом юноши, с которым он измождённо вздохнул, обхватив голову сильными руками. Степь. А в эту самую минуту, просторная, обшитая мягким ярким розовым бархатом, карета стремительно несла своих венценосных возлюбленных пассажиров по лесным и степным дорогам, окутываемые тёмной и непроглядной ночью, надёжно охраняемая вооружёнными всадниками на молодых рысаках, держа путь к польско-русской границе, нигде не останавливаясь ни на минуту, ведь всадники получили строжайшее указание от пана Михая Мнишека о том, что пассажиры должны быть доставлены и переданы царскому сопровождению в целости и сохранности, как самое ценное, что только может быть в мире. А между тем, что касается самих возлюбленных пассажиров, они, одетые в тёплые дорожные, но очень роскошные облачения и плащи, сидели на одном мягком сидении, обнявшись, не говоря уже о том, что почти дремали, успокоенные равномерным движением кареты, независимо на то, что она несла их на огромной скорости, но так продлилось до тех пор, пока возлюбленные внезапно ни посмотрели друг на друга с огромным обожанием, нежностью и головокружительной страстью, которую могли удовлетворить лишь одним, самым известным им способом, в связи с чем, не говоря ни единого слова, так как они тут были совсем не нужны, пара воссоединилась друг с другом в очень жарком, даже неистовом поцелуе, сопровождаемом их не прекращающимися ни на минуту, головокружительными ласками, что завершилось пламенным актом любви, во время которого, лежащая в крепких объятиях возлюбленного, юная царевна Ксения плавно провела по, запотевшему от пота, окну расправленной ладонью изящной руки, которой ласково пригладила шелковистые светлые и немного взлохмаченные волосы любимого мужчины, заставив его, инстинктивно вздрогнуть и вопросительно посмотреть в её бирюзовую бездну, в которой добровольно тонул, что вызвало в юной девушке понимающий вздох. --Ни о чём не волнуйся! Всё хорошо!—ласково ему улыбаясь, трепетно выдохнула она и принялась вновь с неистовым жаром целоваться с возлюбленным, вновь и вновь отдаваясь бурному течению их взаимной головокружительной страсти, заполняя просторный салон тихими единогласными сладострастными стонами до тех пор, пока полностью удовлетворённые, нагие, но счастливые, ни забылись крепким сном, лёжа в жарких объятиях друг друга, лишь слегка укрытые плащом Дмитрия, послужившим для них одеялом, а плащ царевны—подушкой, как и роскошная парчовая с преобладанием серебристого шёлка с гипюром светлая одежда возлюбленных. Варшава. Усадьба Мнишеков. Два дня спустя. За это время, кортеж царевны Ксении Годуновой достиг польско-русской границы, где их встретили царский отряд, взявший её вместе с мужем под своё сопровождение, продолжившее путь в Москву, где пару уже с нетерпением ждал пятидесятилетний царь Борис Годунов вместе со всем свои семейством. Вот только, если у юной царской четы жизнь начала постепенно налаживаться, то у их польского друга и покровителя пана Михая, наоборот, ведь вернувшемуся домой пану Юрию, мгновенно обо всём донесла мстительная Марина, что вызвала праведный гнев у старшего Мнишека, вызвавшего к себе в рабочий кабинет единственного сына, ставшего предателем и разрушителем всего военного плана по походу на Россию и дальнейшему свержению царя Бориса. Когда, же юноша пришёл к отцу и почтительно поприветствовал его, искренне обрадованный долгожданным возвращением, пан Юрий, не говоря ни единого слова, грубо схватил сына за ухо и, больно оттаскав, дал несколько затрещин с подзатыльниками, даже не обращая внимания на присутствие здесь, же, дочери, коварно улыбающейся и чувствовавшей себя отомщённой, не говоря уже о том, что сыплющей брата не справедливыми обвинениями, приказал сыну, убираться прочь с глаз долой, пока его ни убили за подлое предательство. Униженный и избитый, не говоря уже о том, что оскорблённый, несчастный юноша, молча покинул особняк отца и отправился в особняк к Калиновским, в смутной надежде на то, что они утешат его, настроив на то, как ему действовать дальше, понимая лишь одно, что отныне, у него больше нет отца с сестрой. Они для него умерли, как близкие родственники, но живут в качестве злейших врагов не только для него, но и его русского друга, царевича Дмитрия с царевной Ксенией, которым он всеми возможными силами станет помогать восходить на русский царский трон и помогать в справедливом мудром правлении Государством. Москва. Царский дворец. Спустя несколько дней. Наконец, возлюбленная пара Дмитрий с Ксенией прибыли в царский дворец, где были радушно встречены самим царём Борисом Годуновым и царевной Ольгой, но не царицей Марией Скуратовой с царевичем Фёдором, которые, категорически отказались принимать мужа юной царевны, считая его недостойной партией, вернее так считала царица, а царевичу из-за его слабоумия со вспыльчивостью, было вообще не до сестры с шурином. Он предпочёл общество своей избранницы четырнадцатилетней красавицы блондинки с голубыми глазами Евдокией Снегирёвой, Даки, как он называл девушку, подходящую идеально к его не сносному характеру, то есть такой, же склочной, капризной и не выносимой, развлекаясь с ней, вот уже на протяжении целого месяца, что совершенно не беспокоило царскую чету, занятых встречей с младшей дочерью, которая, как выяснилось, не потеряла ребёнка в две недели тому назад в усадьбе панов Мнишеков, а была уже на втором месяце беременности, что искренне порадовало пятидесятилетнего царя, решившего, устроить им официальную свадьбу на покров и объявить своим наследником дражайшего мужа дочери Ксении, о чём и объявил им при встрече в тронном зале, предварительно доброжелательно подбодрив пару из-за совсем не того приёма, который они оба ожидали. --Ничего, дети, Царица свыкнется с вами и станет мягче, а уж когда у вас родится ребёнок, она вообще души в вас чаять не будет. Только есть одна проблема—народ может не принять в качестве престолонаследника беглого монаха и бывшего подопечного польских дворян Мнишеков Григория Отрепьего, но это исправимо. Завтра в нашем домовом храме, ты примешь имя Царевича Дмитрия Ивановича, но возьмёшь царскую фамилию своей жены, то есть Годунов, парень.—доброжелательно успокоил он супружескую пару после того, как юноша, в знак искренних благодарности, почтения и преданности, с жаром поцеловал ему руку и с высочайшего позволения отошёл немного в сторону, приняв, выставленное ему мудрое условие тестя, глубоко тронутый его радушием в их с Ксенией отношении и с трепетным волнением внимательно проследил за тем, как отец и дочь крепко обнялись и, простояв так несколько минут, отстранились друг от друга. --Можете идти отдыхать в свои покои, ведь дорога у вас вышла длительной и утомительной. Увидимся вечером в домовом храме.—отпуская детей, доброжелательно произнёс Борис, до сих пор не веря в то, что его горячо любимая дочь Ксения, наконец-то, вернулась к нему из польского плена не только с честью, но и вырвав из него, по воле роковой судьбы оступившегося друга детства и единственного возлюбленного, искренне пожелавшего вернуться на праведный путь. Пусть юноша и принял на себя имя покойного царевича Дмитрия, значит, надо помочь ему, узаконить это действо и взять под своё царское покровительство, да и кому занять трон после него, Бориса? Ни слабоумному, же Фёдору, у которого одни девки и разврат на уме, обрекая Государство на ещё большую смуту? А так на трон сядет Дмитрий, и благодаря справедливому и мудрому правлению, приведёт постепенно многострадальную Матушку Россию к процветанию с благополучием, а добропорядочная заботливая жена с мудрой тёщей помогут ему в этом, морально поддерживая, не говоря уже о том, что мудрыми советами. Так, далеко унесясь в раздумья о будущем семьи и государства, Царь даже и не заметил, как дети с почтительным поклоном покинули тронный зал и отправились устраиваться в, приготовленных для них сестрой с матерью, покоях, до сих пор пребывая в душевном состоянии небольшого шока от того, как их принял Государь, из-за чего долго никак не могли собраться с мыслями и подобрать подходящих слов для выражения собственных чувств с эмоциями. Но, а вечером, во время вечерней службы в домовом храме, юный бывший беглый монах Григорий Отрепьев, официально крестился в Царевича Дмитрия Ивановича, но приняв фамилию дражайшей жены, то есть Годунов, не говоря уже о том, что, став престолонаследником, ныне правящего царя, после чего все ушли в трапезную, где в кругу бояр состоялся праздничный пир. По его окончании, утомлённая шумихой и почувствовавшая себя внезапно нехорошо, юная Царевна Ксения Борисовна, облачённая в дорогое бледно-голубое парчовое платье с преобладанием серебристого гипюра и шёлка, шла по залитым лёгким медным мерцанием от, горящего в факелах, пламени, великолепным залам, чувствуя, что ещё немного, и она упадёт в обморок, но, как на зло ей на встречу вышла, враждебно настроенная по отношению к ней и, особенно к, объявленному Государем во всеуслышание, престолонаследнику, нынешняя любовница царевича Фёдора Борисовича Евдокия, которая даже и не подумала почтительно поклониться царской дочери и сестре своего наречённого. Вместо этого, девица воинственно выплюнула с не скрываемой угрозой: --Можешь даже и не мечтать о том, что твой муженёк займёт, обещанный ему Государем, царский трон, Царевна, ибо его займёт законный наследник—царевич Фёдор Борисович и первым делом, что он сделает, казнит самозванца, а тебя сошлёт в самый дальний и строжайший монастырь! Вот только, Ксения, хотя и оказалась возмущена до глубины души непростительной дерзостью наглой дворовой девки, у которой мозг работал лишь на то, чтобы ублажать своего господина и говорить гадости другим, но не стала опускаться до её уровня, вступая в защитную перепалку с ней. Вместо этого, она на мгновение закрыла глаза и, сдержано вздохнув, уже собралась было поставить нахалку на место, защищая любимого мужа, но это вместо неё сделала, бесшумно приблизившаяся к ним, Царевна Ольга, одетая в парчовое синее платье. --Да, кто ты такая, чтобы оспаривать решение нашего достопочтенного Государя?! Обычная дворовая девка, зарвавшаяся до такой степени из-за попустительства нашего с Ксенией неразумного брата, которой самое место на черновых работах! Да и с каких это пор, Российский Царь стал спрашивать мнения у крепостных о том, кому ему ставить на место своего наследника?! Знай своё место и пошла вон, пока я ни приказала тебя высечь!—отрезвляюще произнесла Царевна Ольга, дав наложнице брата звонкую пощёчину, эхом отозвавшуюся в ушах наглой девчонки, обижено сникшей и потирающей рукой, горящую от удара, щеку, убежавшей прочь, оставляя царевен одних, одной из которых стало на столько дурно, что она даже прижалась к парчовой стене, закрыв бирюзовые, как ясное небо, глаза, что очень сильно встревожило её старшую сестру и заставило немедленно позвать, прогуливающихся без дела мимо них, слуг и приказать им, немедленно сопроводить царевну Ксению в её покои, не говоря уже о том, что Ольга сама внимательно проследила за выполнением своего приказания. Чуточку позже из трапезной в свои покои вернулся Царевич Дмитрий, оказавшийся немного потрясённым, открывшейся ему странной картиной: его дражайшая возлюбленная царевна Ксения сидела на их широкой постели в густых вуалях балдахина из золотого газа с зелёной парчой и о чём-то взволнованно обсуждала с горячо любимой сестрой Ольгой, выглядя очень бледной и измождённой. --Дворовая девка нашего брата не стоит того, чтобы ты из-за её гнилых слов изводила себя, подвергая риску жизнь вашего с Дмитрием ребёночка, Ксения!—вразумительно убеждала сестру Ольга, пока ещё не замечая присутствия в своих, выполненных в ярких сиреневых и бирюзовых тонах, покоях их хозяина, что вызвало у её очаровательной собеседницы измождённый вздох, в соблазнительной груди которой учащённо билось, истерзанное невыносимыми душевными страданиями и беспокойством о благополучии любимого мужа, сердце. При этом юную беременную девушку продолжало всю внутренне трясти от негодования, возмущения и тревоги за их с Димой благополучии. --Но ведь она высказывала не то, что сама думает, а повторила слова нашего Феди, Оленька! Неужели ты забыла о том, какой ненавистью вспыхнули его глаза утром, когда мы приехали и встретились со всеми вами!—никак не могла успокоиться несчастная влюблённая девушка, готовая в любую минуту, расплакаться, в связи с чем опустила голову на, лежащую на мягкой подушке с яркой парчовой наволочкой, руку и измождённо вздохнула, пока ни заметила присутствие в их общих покоях, возлюбленного мужа, из-за чего, внезапно встала с постели и, подбежав к нему, кинулась в объятия, что заставило, ничего не понимающего, престолонаследника с понимающим вздохом приняться с жаром что-то шептать и целовать заплаканное лицо любимой, тем-самым утешая её и заверяя в том, что они справятся со всеми невзгодами, не говоря уже о том, что обязательно займут, предначертанный им самой судьбой и Господом Богом, царский трон, что помогло, Ксении постепенно успокоиться, но совершенно забыть о горячо любимой сестре, наблюдающей за парочкой с искренним умилением, но, осознав, что ей лучше сейчас уйти, она понимающе вздохнула и незаметно ушла, решив не мешать супругам и покинув их, отправилась в покои к брату для того, чтобы слегка встряхнуть его и заставить вправить любовнице мозги, чтобы она не кидалась с оскорблениями к законным престолонаследникам, подобно невоспитанной собачонке. Ворвавшись в просторные покои брата, словно разъярённая фурия, юная царевна застала его лежащим в постели и крепко обнимающим свою фаворитку Евдокию, на которую девушка яростно сверкнула изумрудным взглядом и грозно рявкнула: --Пошла вон, если не хочешь оказаться в Москве-реке с удавкой на шее! Не ожидавшая такого от всегда доброжелательной госпожи, испуганная девчонка, мгновенно выбралась из постели покровителя и, кутаясь в шёлковую простыню, не говоря уже о том, что, почтительно кланяясь царевне и изумлённому любовнику, спешно удалилась, оставляя царственных брата с сестрой наедине друг с другом, которые терпеливо дождались момента, когда за ней закрылась дверь, перешли к бурному выяснению отношений. --Да, как ты посмела выгнать мою возлюбленную?! Пошла вон! Я не желаю слушать ни единого твоего слова, Ольга!—дав старшей сестре звонкую пощёчину, недовольно вскричал юный царевич, что можно легко сравнить с капризом маленького и обиженного ребёнка, у которого грубо отобрали любимую игрушку, каковым юноша являлся по своему психическому развитию, да и каковой для него была крепостная девка Евдокия. Вот только с царственным достоинством, выдержавшая весь этот детский демарш брата в свою сторону, царевна Ольга даже и не подумала расплакаться и убежать прочь. Вместо этого, она хорошенько встряхнула его и отрезвляюще произнесла, вернее даже прикрикнула: --Это тебя надо спросить, Федя! Как ты смеешь, натравливать на свою беременную от престолонаследника сестру свою подстилку?! Совсем совесть потерял! Не тебе оспаривать решение нашего отца! Раз он посчитал Дмитрия достойным преемником, значит, так тому и быть! Да и, если рассуждать логически, трон должен занять тот претендент, который умеет владеть собой и здраво принимать все возможные решения, а именно Дмитрий! Он во всём тебя превосходит, не говоря уже о том, что спустя несколько месяцев станет отцом собственного ребёнка, то есть нашего племянника! Против столь весомых аргументов, царевич Фёдор не нашёлся, что и ответить, а лишь, обижено надув губки повернулся к сестре спиной, давая, понять, что разговор на этом у них закончен. Ольга всё поняла и, пожелав брату доброй ночи, ушла, оставляя его, наедине с мрачными мыслями. А в эту самую минуту в просторные светлые, залитые лёгким медным мерцанием от, горящих в золотых канделябрах, свечей, покои царицы Марии Малютовны Скуратовой пришёл царевич Дмитрий и, почтительно поздоровавшись, искренне извинился за столь поздний визит, душевно объяснив его тем, что им необходимо поговорить об очень важном для них всех деле, что не терпит отлагательства: --Я, конечно, хорошо понимаю ваши материнские чувства и особенно то, что вы совсем другую партию желали в мужья для Царевны Ксении, Ваше Царское Величество, поэтому и отказались принять меня. Это Ваше материнское право и не мне его оспаривать, либо осуждать. Только ничего изменить нельзя. Мы с Ксенией Борисовной очень любим друг друга и скоро подарим Вам внука, либо внучку. Хотя речь не об этом.—привлекая к себе внимание, сидящей на парчовой тахте и одетой в сиреневое парчовое, обшитое золотом и драгоценными камнями, облачение, привлекательной величественной молодой темноволосой Царицы, голова которой мирно покоилась на руке. Она почти дремала, но всё, же, ей пришлось смахнуть сон и с искренним недовольством посмотреть на позднего посетителя, которого всеми фибрами своей властной души, не желала видеть и общаться с ним. Вот только, как бы она ни пыталась избегать с молодым человеком встреч, но он первый пришёл к ней с целью налаживания родственных отношений, хотя юноша и был ей искренне неприятен, но отрицать его остроумие с дальновидностью и трепетным отношением к семье своей возлюбленной жены, она не могла, в связи с чем со сдержанным недовольством, тяжело вздохнула и хладнокровно приказала: --Мне не о чем разговаривать с беглым монахом и прихвостнем панов Мнишеков бесчестным самозванцем Гришкой Отрепьевым! Убирайся вон и больше не появляйся мне на глаза! Вот только юноша, хотя и понимающе вздохнул, но даже и не подумал подчиниться её распоряжению. Вместо этого, он заговорил очень серьёзным тоном, что, поначалу, возмутило молодую царицу до крайности, вызвав в ней непреодолимый душевный порыв о том, чтобы дать ему звонкую пощёчину и, призвав слуг, приказать им выгнать наглеца вон из царского дворца, но, призадумавшись, мысленно признать его правоту и даже согласиться с ним: --Конечно, Вы, вправе, сейчас, приказать вашим преданным слугам о том, чтобы они выгнали меня, прочь взашей! Я всё пойму, но и, Вы, подумайте о будущем России! Государь болен и не вечен, как и мы все! Сколько он протянет—не известно! Кто тогда займёт трон: слабоумный с мышлением маленького ребёнка царевич Фёдор, живущий одним лишь развратом и растлением юных девиц, либо я, уже женатый молодой и амбициозный человек, радеющий о благополучии, спокойствии и процветании родного Государства, который вот-вот станет отцом? Я, конечно не тороплю Вас с принятием решения, но прошу хорошо подумать о моих словах и не отказывать мне в поддержке.—он выдержал короткую паузу, но лишь для того, чтобы дать Царице, хорошенько обдумать его душевные, полные огромной искренности и заботы о благополучии семьи и страны, слова. --А как же Мнишеки? Ведь, даже, если я и помогу тебе занять Российский Престол и стану во всём защищать и поддерживать, они, узнав о твоём воцарении, непременно приедут и захотят управлять тобой так, как им вздумается, сослав мою дочь, твою жену в монастырь, либо того хуже, убить.—хорошенько обдумывая каждое слово юного амбициозного зятя, предостерегающе осведомилась у него Царица, пристально смотря на него, в связи с чем он понимающе вздохнул и продолжил делиться своими беспокойствами: --Именно для того, чтобы не допустить к рычагам правления нашего с Вами многострадального Государства этих очень страшных, я даже не побоюсь сказать, беспощадных людей, я и прошу Вас о поддержке, ведь без ваших весьма влиятельных связей, нам с ними не справиться. Именно по этой причине, нам, сейчас необходимо забыть обо всех конфликтах, объединиться и прогнать поляков как можно дальше с нашей Родины, после чего, занявшись приведением её к процветанию. Между собеседниками воцарилось длительное, очень мрачное молчание, во время которого Царица погрузилась в ещё большее размышление над мудрыми словами зятя, решившего, не мешать ей в этом весьма важном для ближайшего будущего страны, деле и, почтительно откланявшись, пожелал доброй ночи и ушёл к себе в покои, смутно надеясь на то, что Царица прислушается к нему и согласиться, пойти на встречу. Юноша не ошибся в беспокойстве о здоровье Государя, которое, значительно ухудшилось за последние несколько дней, хотя он и всячески бодрился, тщательно скрывая недомогания, вызванные боями в сердце и быстрой усталостью, что было заметно невооружённым глазом, в связи с чем на следующий, после приезда детей в Москву, день, Борис, как и обещал вдовствующей Царице Марии Нагой, а ныне инокине Марфе, устроил ей встречу со своим наследником Царевичем Дмитрием, которая состоялась в тронном зале в присутствии его младшей дочери и жены царевича, царевны Ксении. Этот день выдался, очень хмурым, что придавало уныние в настроении у чрезмерно меланхоличных людей. Дождь лил, как из ведра, из-за чего на улицах появились лужи и дул сильный ветер, что ещё больше способствовало ухудшению здоровья правящего Государя, решившего, сегодня, остаться в постели, окружённый заботой горячо любимой жены, продолжающей, тщательно обдумывать вечерний разговор со своим зятем. Что, же, касается самого Дмитрия, он встретился в тронном зале со «своей горячо любимой матерью» инокиней Марфой, которая после недолгих колебаний с душевными сомнениями, всё, же, признала в красивом светловолосом и голубоглазом юноше своего, якобы чудом спасшегося и излечившегося от эпилепсии, сына Царевича Дмитрия, благодаря чему, крепко обняла его, не сдерживая искренних слёз материнской радости, что проходило под внимательным присмотром «невестки» Ксении Борисовны Годуновой, стоявшей немного в стороне от, душевно беседующих друг с другом, «матери с сыном», погружённая о беспокойстве за здоровье горячо любимого папеньки, мысленно молясь о том, чтобы скорее встреча счастливых матери и сына закончилась. Только время, словно, на зло ей, тянулось, мучительно медленно и никак не хотело подходить к логическому завершению, но, к счастью жаркие мысленные молитвы юной беременной девушки были услышаны её свекровью, которая и подвела общение с «сыном». Они вновь крепко обнялись на прощание, после чего расстались, что позволило молодожёнам присоединиться ко всей царской семье у изголовья Государя, приказавшего дочерям с дражайшей супругой готовиться к венчанию Ксении с престолонаследником Дмитрием, которое пройдёт в домовой церкви в самые ближайшие дни.