ИЗРАНЕННОЕ БОЛЬЮ СЕРДЦЕ САМОЗВАНЦА

А в эту самую минуту, довольный тем, что благодаря его заботе с активным сопротивлением деспотичному пану Мнишеку, его дражайший друг Михай и сноха Ольга счастливы, оставшийся в гордом одиночестве, Дмитрий, по-прежнему погружённый в глубокую мрачную задумчивость об их и своём с Ксюшей счастье, точнее о борьбе за него, мягко подошёл к, стоявшему на тумбочке хрустальному графину с прохладной ключевой водой, налил её себе в серебряный кубок и лениво принялся попивать. За этим приятным занятием, юношу застала грациозно вошедшая к нему, одетая в белоснежное парчовое платье европейского дворцового стиля, платье с преобладанием золотого кружева и газа, панна Марина. Она плавно подошла к юному Царю и, почтительно ему поклонившись, одарила доброжелательной улыбкой, искренне принялась извиняться за всю ту, душевную боль с моральными унижениями, что доставила ему, тем-самым, смутно надеясь на то, что Государь поймёт её и простит. --Предлагаю, начать наше общение с чистого листа, забыв о прошлых унижениях с обидами!—доброжелательно ему улыбаясь самой пленительной улыбкой, на какую была только способна, предложила она венценосному юноше, впавшему в лёгкое недоумение. Вот только сам Дмитрий уже совсем не хотел возобновлять и иметь с ней какие-либо отношения, в связи с чем посмотрел на неё, как на ненормальную и отрезвляюще резко произнёс, что прозвучало для панны Марины, как самая сильная пощёчина, из-за чего она, окончательно оскорбилась: --О чём это вы, панна Марина?! О возобновлении каких отношений вы говорите?! Они не возможны! Я женат на моей любимой Ксеньюшке и у нас позавчера родились трое очаровательных малышей, которых мы очень любим и дорожим! Здесь вам не на что рассчитывать! Возвращайтесь к себе домой в Польшу и ищите мужа там! В связи с чем, между ними воцарилось длительное, очень мрачное молчание, во время которого, не желающая, сдавать свои боевые позиции панна Марина воинственно посмотрела на бывшего жениха и воинственно бросила ему вызов, прозвучавший для венценосного юноши, подобно оглушительному выстрелу, сразившему его наповал: --Если ты не женишься на мне, то и с царевной своей не будешь! Люди моего отца, уже как месяц, работающие здесь во дворце, нынче, же ночью, тайно вывезут её вместе с вашими ублюдками в самый дальний монастырь. Ты никогда их больше не увидишь!—и, затем, царственно развернувшись, ушла из царских покоев, провожаемая его потрясённым взглядом и ядовитым раскатистым смехом, плавно перешедшим в крик отчаяния и во взаимную угрозу: --Если вы это сделаете, я покончу с собой, бросившись с крыши царского дворца! Вот только юная панна покинула царские покои под отчаянные яростные крики юного Государя, как встретилась посреди просторного коридора с, облачённой в тёмно-бирюзовое атласное, обшитое золотым кружевом, великолепное платье, царицей-матерью, которая, тоже слышала эти, полные невыносимого душевного отчаяния слова несчастного, пылко любящего своих жену с детьми, «сына», в связи с чем враждебно бросила пристальный взгляд на дерзкую польскую панну и угрожающе прошипела, подобно самой опасной змее: --Если из-за тебя и твоего отца мой сын осуществит свою угрозу, тебя найдут с удавкой на шее, зашитой в мешок и на дне Москвы реки, как и твоего папашу!—после чего, не говоря ни единого слова, царственно вошла в покои сына, провожаемая потрясённым взглядом юной полячки, по атласной нежной коже которой пробежали мурашки невыносимого страха за жизни себя с отцом. А между тем, царица-мать застала своего горячо любимого «сына», сидящим на тахте с отсутствующим выражением на красивом лице и обхватив руками светлую голову, а в ясных глазах блестели горькие слёзы невыносимого отчаяния, что заставило трепетное сердце молодой женщины испытать невыносимую боль с беспокойством за его душевное равновесие, в связи с чем она стремительно подошла к нему и, понимающе вздохнув, ласково погладила юношу по бархатистым щекам, а, затем крепко обняла и воинственно произнесла: --Не волнуйся, Дима! Сегодня вечером польского пана Юрия Мнишека не станет. Он больше никогда не сможет заставлять тебя с Ксенией страдать! Пришёл конец их деспотизму! Тиран будет казнён руками своего сына, тоже, изрядно настрадавшегося из-за него. Между «матерью» и «сыном» воцарилось мрачное молчание, во время которого Дмитрий измождённо вздохнул и постепенно начал успокаиваться, заметив по доброжелательным глазам Царицы, что она что-то от него скрывает, касаемое, его возлюбленной, но это, как он понял, является каким-то для него приятным сюрпризом, от чего он, внутренне уже начал испытывать лёгкое нетерпение, отразившееся в, залившем его бархатистые щёки, смущении. --Надеюсь, сюрприз моей дражайшей возлюбленной не выходит за рамки приличия?—с сомнительной надеждой осведомился у горячо любимой матери юноша, что вызвало у ней доброжелательную усмешку, с которой она загадочно вздохнула и чуть слышно ответила, легонько теребя «сына» по бархатистой щеке: --Не волнуйся! Тебе, непременно, очень сильно понравится!—и не говоря больше ни единого слова, вновь крепко обняла его за мускулистые плечи, затем с царственной грацией плавно встала с тахты и, провожаемая добродушным весёлым взглядом юноши, ставшим ей за эти полгода, намного ближе и роднее, умершего двенадцать лет тому назад, сына, рядом с которым, вновь ощущала себя заботливой матерью, а теперь ещё и счастливой бабушкой трёх очаровательных и здоровых малышей. Что, же, касается самого юноши, он мгновенно забылся душевным разговором с «матерью» и вновь воспрял духом от понимания того, что ночью, наконец-то, раз и навсегда закончатся его с Ксенией мучения. Вот только ему стало, невыносимо сильно, жаль дражайшего друга Михая, которому сегодня предстоит стать палачом собственному деспотичному отцу, отказавшемуся от сына ещё полгода тому назад по причине преданности ему, Дмитрию и русскому царскому трону, из-за чего из мужественной груди юного царя вырвался печальный вздох, заставивший его, выйти на балкон для того, чтобы немного привести мысли в порядок, что он и сделал. Так незаметно над Российским Государством сгустились сумерки, обозначая собой наступление вечера. Именно тогда к царице-матери пришёл по её поручению личный секретарь юного царя пан Михай Мнишей, предварительно сделав все свои государственно важные дела. Он почтительно поклонился Её Царскому Величеству и замер в терпеливом ожидании её дальнейших распоряжений, в связи с чем, царица Мария понимающе вздохнула и, одарив юношу доброжелательной улыбкой, с той, же душевностью заговорила, чем заставила его, внутренне всего напрячься: --Возможно, тебя интересует то, для чего я пригласила тебя в свои покои, Михай?! Можешь не стесняться, так как мне хорошо понятно это. Не буду тебя томить. Дело, по которому ты здесь присутствуешь, действительно имеет очень огромную важность не только для дальнейшего благополучия страны, но и спокойствия царской семьи. Царица выдержала небольшую паузу, но лишь для того, что ещё больше заинтересовать юного собеседника, высказавшего своё мнение о том, что Её Царское Величество может на него во всём рассчитывать, что вызвало у Царицы одобрительный вздох и позволило непременно продолжить: --Как ты, наверное уже знаешь о том, что здесь, во дворце, находится твой отец, пан Юрий Мнишек, вновь давящий на моего сына своим авторитетом, угрожая рассказать при всём народе строжайшую тайну Димитрия, в случае неповиновения и отказа сослать мою дражайшую невестку с моими внуками в самый дальний монастырь для того, чтобы Ксения не мешала Государю венчаться с этой еретичкой, твоей сестрой панной Мариной, доведя моего сына до отчаяния и попытки свести счёты с жизнью, из-за чего мне сейчас с большим трудом удалось его успокоить и отговорить от свершения безумства. Такое нельзя больше терпеть. Пан Юрий перешёл все границы дозволенного, поэтому нам необходимо, раз и навсегда устранить эту проблему. Это я поручаю именно тебе, пан Михай, как дражайшему другу царской семьи и возлюбленному царевны Ольги Борисовны. Сверши справедливое правосудие этой ночью и избавь нас всех и Россию от огромного зла. По окончании своих душевных слов, царица внимательно посмотрела на юношу и заметила то, как он внезапно весь помрачнел, да и, не удивительно, ведь ему предстояло стать палачом собственного отца, каким бы безжалостным злодеем пан Мнишек ни был, прежде всего, он отец юноши, хотя и ужасный, бессердечный и властолюбивый, не щадящий чувств своих детей и готовый, в любую минуту принести их на алтарь достижения своих коварных целей, от чего из трепетной груди женщины вырвался понимающий печальный вздох. Ей даже непреодолимо захотелось, немедленно подойти к нему и утешить по-матерински, но этого не потребовалось. Юноша всё понял и, хотя был глубоко опечален, возлагаемой на него миссией, но почтительно поклонился и, заверив её в том, что всё будет сделано в сегодня, с высочайшего позволения ушёл, заниматься выполнением царского распоряжения, провожаемый скорбный взглядом царицы. А между тем, уже терпеливо ожидающий прихода юной царевны Ольги Годуновой, стоявший перед зеркалом и залитый лёгким медным мерцанием от, горящих в канделябрах, свечей пан Юрий, который был одет в шёлковую пижаму тёмного зелёного цвета лениво попивал из серебряного кубка красное вино, думая о том, как сейчас станет терзать невинную девицу, в связи с чем его лицо залилось румянцем, а губы расплылись в похотливой улыбке, не говоря уже о том, что в паху ощутилось приятное томление вместе с возбуждением. Он даже нервно вздохнул. Вот только мужчину ждало огромное разочарование в лице его единственного сына Михая, крайне бесшумно вошедшего в просторные светлые покои, когда-то дражайшего и уважаемого отца, но отныне, в трепетной душе юноши ничего, кроме холодного безразличия и огромного желания, как можно скорее исполнить царский приказ по защите семейного благополучия с счастьем дражайшего юного друга с красавицей Ксенией и отстаиванием чести Царевны Ольги, не осталось, из-за чего он с холодным безразличием произнёс: --Царевна Ольга Борисовна Годунова к вам не придёт, Отец.—и внимательно проследил за тем, как пан Юрий мгновенно изменился в лице и с праведным гневом захотел прогнать сына, как, в эту самую минуту, заметил, появившихся в просторных покоях, пятерых внушительного телосложения стражников и, догадавшись о том, что сейчас он будет казнён, презрительно громко рассмеялся и принялся оказывать активное, не говоря уже о том, что отчаянное сопротивление, продлившееся не долго из-за того, что стражники мгновенно скрутили его и, повалив на дорогой ковёр, быстро задушили верёвкой, затем, под внимательным взглядом пана Михаила Юрьевича, закрутили в ковёр и, вынеся из дворца, бросили в Москву реку, предварительно привязав груз. Когда всё было кончено, они вернулись во дворец и легли спать, как ни в чём не бывало. Вот только, что касается юного пана, он закрылся в своей комнатушке и напился с горя и скорби по утрате отца, которого, по сути, у него так и не было никогда. А в это, же самое время в просторных покоях юного царя Дмитрия Ивановича звучала восточная музыка, под которую увлечённо танцевала, одетая в шифоновое свободное алое платье, юная Царица Ксения, извиваясь и выгибаясь подобно кобре, при этом каждое её изящное движение наполнялось пластичностью и природной грацией с естественностью, не говоря уже о том, что эротичность с чувственностью, совершенно не смущали юную девушку. Напротив, ей даже нравились подобные танцы, позволяющие девушке, либо женщине, чувствовать себя более женственной и желанной, но при этом кроткой и недоступной, да и танцевала она лишь только для своего возлюбленного мужа, сидящего, в данный момент на парчовом покрывале их общей постели в густых вуалях газового и парчового балдахина, воздушным облаком ниспадающего с золотых кроватных столбиков. Юноша так сильно был заворожён магнетическим танцем возлюбленной, что сам не заметил того, как она в танце подошла к нему и, плавно сев на мускулистые колени, обвила его мужественную шею изящными руками. Их взгляды, в которых читалось огромное взаимное желание, с неистовым жаром любить друг друга до самого утра, встретились, а трепетные губы воссоединились в жарком поцелуе, во время которого они избавились от, мешающей им одежды, но лечь в постель не спешили. --Сейчас, я покажу тебе одну вещь, от которой ты придёшь в восторг, Ксеньюшка. Обещаю, больно не будет.—заворожённо прошептал на ухо возлюбленной юноша, обдавая её нежную атласную и, источающую приятный аромат розы, кожу горячим дыханием, от чего девушка залилась румянцем и вся затрепетала но до тех пор, пока ни ощутила то, как возлюбленный осторожно, плавно и медленно вошёл в неё сзади, что заставило её охнуть от неожиданности и остроты, доселе непривычного ощущения, но параллельно с неудобством и лёгкой болью, она ощутила то, как её начинает окутывать приятное головокружение, ведь, помимо постепенно ускоряющихся в ней, движений мужа, он ещё и ласкал её упругое тёплое лоно одной рукой, другой, же обнимая лебединую шейку, самозабвенно и неистово целовал алые губы возлюбленной, заставляя её стонать от, испытываемого ею, наслаждения, умоляя о пощаде. Дмитрий услышал любимую и, уложив на парчовое покрывало, быстро пробежался разгорячёнными влажными губами по всему её стройному, как ствол молодой сосны, телу и, обвив себя ногами возлюбленной, воссоединился с ней в жарком, как полуденный зной в пустыне, акте любви, двигаясь в ласковых недрах жены, словно на бешеных скачках, обволакивая просторную комнату единогласными стонами, которые смолкли лишь тогда, когда измождённая любовными утехами венценосная пара, тяжело дыша, мокрая от, стекающего по их разгорячённым нагим телам ручьём, прозрачного солёного пота, издав последний громкий крик удовольствия, ни забылась крепким восстановительным сном, с огромной нежностью обнимая друг друга. Вот только царица Мария решила не откладывать с известием о казни, в связи с чем пришла в покои панны Марины, которая уже постепенно начала дремать, измождённая пониманием того, что, кроме горячо любимого отца, она здесь в России, никому не нужна. Даже Дмитрий отвернулся от неё и счастливо жил с Ксенией Годуновой. Вот только, что ей тогда делать? Как жить дальше? Девушка даже не представляла, да и, в эту самую минуту, ход её мыслей оказался нарушен поздним внезапным визитом к ней царицы-матери, что уже показалось панне странным и заставил смахнуть сон и внутренне всей напрячься от невыносимого ощущения того, что случилось что-то ужасное, в связи с чем, она, ничего не понимая, села на своей тахте, спустив изящные стройные ноги и вопросительно уставилась на Государыню, которая приветливо ей улыбнулась, что уже стало девушке подозрительным, и чрезвычайно серьёзно заговорила: --Отныне, у тебя больше нет защиты в лице отца, Марина. Он казнён по обвинению в заговоре против Государя. Мне искренне жаль. Прими мои соболезнования. Сказав эти весьма прямолинейные и, лишённые деликатности, тяжёлые слова, царица внимательно проследила за тем, как юная красавица вся побледнела, сникла, еле сдерживая горькие слёзы вместе с рыданиями, что заставило молодую венценосную мать в знак искреннего утешения, легонько похлопать панну по изящному плечу, давая ей понять о том, что отныне её судьба целиком зависит от одного лишь слова царицы-матери, либо самого Государя, из-за чего она печально вздохнула, желая, побыть одна. Царица поняла девушку и, не желая её дальше мучить своим присутствием, ушла из покоев, оставляя панну наедине со скорбными мыслями и чувствами, которым та дала волю, вновь упав на подушку лицом, мучимая вопросом о том, кто стал исполнителем столь жестокого приказа. Михай. Внезапно пронеслось в темноволосой голове несчастной юной девушки, из-за чего она, вся переполненная праведным гневом, внезапно вскочила с тахты и, выбежав из своих покоев, стремительно бросилась к брату, который уже крепко спал в постели своих скромных покоев и никого не ждал так поздно. Марина ворвалась к нему с горящим факелом в руках и, сама пылая праведной яростью, причину которой юноша уже знал, в связи с чем, понимающе тяжело вздохнув, проснулся и встал с тахты, намереваясь, подойти к сестре, обнять и утешить объяснениями в том, что у него не было другого выхода кроме, как исполнить, уже вынесенный их отцу, высочайший приговор. Вот только Марина решительно вырвалась из его заботливых рук и, дав парню звонкую пощёчину, эхом, отозвавшуюся в его ушах, гневно прокричала: --Подлый предатель! Палач! Царский прихвостень! Я ненавижу тебя! Убийца! Не прикасайся ко мне!—угрожая ему факелом, от чего парню приходилось каждый раз отскакивать в сторону для того, чтобы сестра в пылу, праведного скорбного гнева, ни в коем случае не подпалила его, не говоря уже о том, что вразумительно уговаривать её, успокоиться и позволить ему всё ей объяснить. Только юная девушка не захотела его слушать и не в силах больше бороться с невыносимой душевной болью, раздирающей ей, хрупкое, как горный хрусталь, трепетное сердце, отбросила факел на в угол, а сама, слегка пошатнувшись, рухнула без чувств на пол, пока Михай ошалело гасил пламя, после чего, рванув к сестре, заботливо поднял её с пола и, бережно уложив на свою тахту, принялся приводить в чувства, хотя и у него ничего из этого не получалось. Марина, словно, категорически, отказывалась прислушаться к его вразумительным просьбам, предпочитая глубокое безмятежное беспамятство скорбной реальности, где она осталась совершенно одна в этом жестоком, полном коварства и людской злобы, мире. Но так продлилось не долго. Вскоре, юная панна, всё-таки, пришла в себя и, открыв глаза, увидела, что по-прежнему лежит на тахте в покоях своего брата, а возле неё находится он и царевна Ольга Борисовна Годунова, вздохнувшие с огромным облегчением, хотя и продолжали пребывать в небольшом беспокойстве за душевное равновесие Марины. Вот только ей совершенно не нужна была их забота. Она хотела добиться от них другого—помощи в выведении юного Государя на чистую воду путём свержения и выдачи его народу на растерзание, ведь, как считала Марина, это именно он, прежде всего причастен к казни их с Михаем отца, за что и должен понести справедливое наказание, о чём и поспешила поделиться со своими собеседниками, которые пришли в огромное негодование. --Даже думать об этом не смей, Марина! В России, наконец-то, установилась, хоть какая-то власть, благодаря воцарению Лжедмитрия, да и народ постепенно успокоился и зажил привычной жизнью! Не стоит его вновь будоражить! Смирись с утратой!—призывая юную панну к благоразумию, настоятельно просила её Царевна Ольга, продолжая, потирать ей вески ватным тампоном, смоченным в эфирном масле со специфически-резким маслом, сидя возле её изголовья и чувствуя моральную поддержку своего душевного избранника пана Михая, вступившегося за друга: --Ольга права, Марина. Да и, мой дражайший друг Григорий, совершенно не причастен к казни нашего отца, хотя и является его жертвой, вполне способной, отдать такой приказ лишь для того, чтобы избавиться от деспотичного и бесчувственного угнетателя, постепенно доводящего его, как и ты, до свершения над собой такого страшного греха, как самоубийство. Между молодыми людьми вновь воцарилось мрачное молчание, во время которого, глубоко потрясённая, юная панна, не на долго призадумалась, молниеносно вспоминая все события последних двух дней и тех месяцев, что Дмитрий провёл в доме Мнишеков, испытывая невыносимое моральное и духовное угнетение, доставляемое ему ей и её отцом, из-за чего полностью согласилась с братом и его избранницей, хорошо понимая и то, что Дмитрий слишком добросердечен, не говоря уже о том, что добропорядочный для того, чтобы кого-либо жестоко убить, либо изнасиловать, зато его все постоянно подвергают жестоким нравственным и духовным издевательствам. --И что, же мне тогда делать? Кому мстить, если ни ему с Ксенией?—наконец, нарушая их мучительное мрачное молчание и испытывающе посматривая на своих собеседников, спросила у них, измождённо вздыхая, юная панна, но они лишь растерянно пожали плечами, из-за чего она всё поняла и, встав с тахты, ушла обратно в свои покои для того, чтобы обо всём хорошо подумать, взвесить и принять самое верное решение о том, как ей предстоит действовать в дальнейшем, провожаемая одобряющими взглядами Михая с Ольгой, с измученными вздохами. Плавно опустившимися на тахту, обнявшись. Так незаметно наступило раннее утро нового дня, яркие солнечные золотые лучи которого, дерзко, не говоря уже о том, что очень стремительно начали проникать во все помещения великолепного царского дворца, пробуждая от ночного сна его слуг с хозяевами и заставляя их, постепенно приступать к занятию обычными повседневными обязанностями, что им делать, совершенно не хотелось, а желалось, продолжать находиться в ласковых тёплых объятиях Морфея. Месяц спустя. Москва. Царский дворец. За это время панна Марина, окончательно смирившись со своей утратой, начала постепенно налаживать доверительные отношения с венценосной четой, став для них другом и помогая им готовится к грандиозному торжеству, по случаю венчания их на царство и крещению малышей, к которым, тоже прониклась глубокой душевной симпатией, проводя в заботе о них всё своё время, что искренне радовало царскую семью, да и, что касается самого юного царя, он время от времени присматривался к ней, как к женщине, даже чаще беседовал с ней по душам о том, что не мог сказать возлюбленной Ксении, чувствуя в Марине друга, которого искал в ней длительное время, но никак не мог найти из-за её чрезмерной гордыни с, завышенной до небес, а может и больше, самооценкой, что его, в последствие и оттолкнуло от неё чуть более полугода, тому назад, хотя и не подавал вида, что она ему, вновь притягательна, как женщина, храня верность возлюбленной Ксении, которая, уже начала подозревать влечение мужа к полячке, что сильно изматывало девушку, вызывая жгучую ревность, что не показывала возлюбленному, но уже подговаривала Царицу Марию о том, чтобы подыскать панне Марине, достойного её высокому при польском королевском дворе статусу, жениха, пока ни случилось беды в виде, не желательной для них всех близости Марины с Государем. Только царица Мария, словно специально медлила и не торопилась заниматься поиском достойных женихов для юной полячки, что ещё больше угнетало царскую юную чету. Но в этот солнечный морозный февральский день, когда, облачённая в шикарное парчовое платье яркого морковного цвета с преобладанием золотого шёлка с гипюром, Ксения вернулась в их с возлюбленным покои, она застала его, стоявшим перед зеркалом в рубиновом парчовом коронационном убранстве, обшитом драгоценными камнями, в котором юноша чувствовал себя, крайне скованно и не уютно, о чём и высказывался дражайшей матери со снохой, тоже шикарно одетых, но они считали, что он, просто кокетничает. --Ну, неужели, никто из вас не видит, что облачение слишком сужено?! В нём даже пошевелиться, невозможно!—продолжал придираться юноша, явно, намекая на то, чтобы сшить новый, благо времени ещё предостаточно. Только женщины, восхищённые, подчёркивающим стройную фигуру юноши, коронационным облачением, считали, что он напрасно придирается. Всё идеально. --Ты, прям, как девушка, кокетничаешь, сынок!—весёлым добродушным тоном заключила царица-мать, поддерживаемая царевной Ольгой, что ещё больше смущало юношу, заставляя его заливаться ещё большим румянцем и измученно вздыхать, в связи с чем, юная Царица Ксения выступила мужу в защиту, сказав, лишь одно, предварительно, внимательно оглядев его облачение: --Ну, если сделать бархатные вставки, то наряд позволит нашему Государю, чувствовать себя намного свободнее, да и займёт меньше, чем полдня.—не говоря уже о том, что бросила на сестру взгляд, в котором говорила: «Ты, видимо, забыла о том, что Димитрий—мой муж, Ольга! Обзаводись своим мужем и тогда уже с ним решай, как ему лучше ходить!» Ольга всё поняла и с беззаботной усмешкой, слегка стушевалась, мысленно отмечая, что сестра права в том, что она вновь позволила себе запретные мысли об их царе, в связи с чем понимающе вздохнула и отошла в сторону, зато сам виновник их лёгкого разногласия, благодарственно улыбнулся жене за то, что она спасла его мудрым советом, обращённым к дворцовым портным, которые, терпеливо дождавшись момента, когда их государь переоделся в привычное, отдав им тяжёлое коронационное облачение, всё поняли и, пообещав, завершить всё в срок, ушли из царских покоев, как и мать со снохой, оставляя пару наедине друг с другом, что позволило возлюбленным, воссоединиться в долгом, очень жарком поцелуе. А между тем, юная панна Марина, одетая в шикарное парчовое тёмно-бирюзовое платье с преобладанием шифона, прогуливалась по дворцовому коридору, погружённая в глубокую мрачную задумчивость о предстоящей царской коронации, что совсем не заметила того, как случайно, едва ни столкнулась с, вышедшим ей на встречу голубоглазым красавцем-блондином, тоже ещё не уютно себя чувствовавшим здесь, из-за чего с интересом всё вокруг осматривал. Вероятно, он находился здесь впервые и внимательно изучал, что, где, здесь находится. Так и было на самом деле. Юноша действительно пришёл в царский дворец первый день из-за того, что ему предстояло служить в нём хранителем главных царских покоев юного царя и являлся уже десять лет, как обрусевшим бывшим польским паном из клана Снежинских, переехавших в Россию на царскую службу. --Осторожнее, сударыня.—доброжелательно девушке улыбаясь и слегка придерживая её сильными руками за стройный стан, предупредил он, из-за чего прекрасная темноволосая незнакомка залилась лёгким румянцем и, затем скромно ему улыбнувшись, извинилась за неосмотрительность, затем любезно пожелав ему доброго дня, прошла дальше, отчётливо ощущая то, как сильно колотится в груди трепетное сердце, сама не понимая почему. Юноша проводил юную красавицу приветливым бирюзовым взглядом с искренней доброжелательной улыбкой, мысленно признаваясь самому себе, что она ему очень понравилась, но кто эта таинственная девушка, он не знал, но, как говорится: «Ещё не вечер!» и постепенно юноша познакомится со всеми обитателями царского дворца, в связи с чем понимающе вздохнул и отправился заниматься своими прямыми обязанностями. Так незаметно для всех наступил вечер на кануне знаменательного для царской семьи дня—торжественной коронации юного царя, который, облачённый в красный парчовый наряд, сидел на софе балкона своих покоев в мягком медном мерцании от, горящих в канделябрах, свечей, и увлечённо читал интересную книгу, не обращая никакого внимания на громкие хлопки, взрывающихся в ночном небе, разноцветных тренировочных фейерверков, которыми занимались слуги в дворцовом саду, не обращая внимания на, усилившийся мороз. Им было не до этого, ведь завтра и, в последующие дня, три-четыре, всё должно пройти идеально и без ошибок. В эту самую минуту до музыкального слуха венценосного юноши донёсся тихий вздох его прекрасной юной жены, облачённой в шикарное парчовое красное платье с преобладанием золотого кружева и шёлка. Она стояла у кованого металлического с золотом ограждения и задумчиво посматривала на разноцветные фейерверки, по форме напоминающие астры или пионы, что заставило парня, отложить книгу в сторону и, плавно поднявшись с софы, мягко подошёл к возлюбленной и заключил её в заботливые объятия, тихо выдохнув её имя, невольно вызвав в ней приятный лёгкий трепет, с которым она медленно обернулась и, добровольно всмотревшись в его ласковую голубую бездну, сама не заметила того, как их мягкие губы воссоединились в долгом, полном головокружительной страсти, жарком поцелуе.