Insight

      Браавос стал моим новым домом, и я надеялась, что надолго. За какой-то короткий срок я, наконец, смогла сжиться с мыслью о том, что я принцесса павшего Дома. Подходящий концепт для города беглых рабов. Вот только они бежали от драконьих наездников Валирии, а я была из рода таковых. Иронично. Из родственников у меня остался только дурной дядя, он же — мой жених.       Вообще, мы неплохо ладили.       Едва мы прибыли в Браавос — он был невыносимым. Несложно догадаться почему он замкнулся в себе и не разрешал никому дотрагиваться до него.       — Никто не может трогать дракона, — постоянно шипел он и уворачивался, когда сир Виллем Дарри хотел погладить его по голове. Нянька, одна на двоих, рьяно жаловалась на то, что мальчик не дает себя переодевать и ходит в перекошенной одежде, за что ей влетает.       Вопреки моим ожиданиям и тому, что он ударил меня — там, в комнате Драконьего Камня — здесь он стал тихим и ощерившимся ребёнком. В первый месяц он боролся с собой. Едва кинув на него взгляд, можно было угадать, что он разрывается между страхом и любопытством ко всему новому. Всю жизнь он почти не отходил от отца, а когда это случилось при бегстве в другой замок — он стал сиротой и лишился сестры, которую даже не увидел. И теперь вновь новое место.       Браавос был достаточно холодным даже после шторма на Драконьем Камне. Пусть я и была островным ребёнком, не только в этом мире, в родном Бирмингеме до большой воды было далеко. Здесь же море подбиралось вплотную к домам и от него всегда пахло нечистотами и тухлой рыбой. Всё было серым и каменным, а никакому растению жизни не находилось. Вечные туманы навевали лондонскую тоску и желание отправиться на тот свет поскорее.       По каналам у домов вечно плавали странные лодки, косившие под каких-то животных. Вылитая Венеция, разве что гондольеры, отталкиваясь шестами и отпугивая ими снующих угрей, не напевали слащавые романсы влюблённым парочкам. Я в подобном романтики не находила, постоянно мёрзла и предпочитала носа из дома не показывать. Не то, чтобы мне предлагали. Может погода здесь и была вполне приятной, но моему маленькому тельцу, очевидно, тепла было маловато.       На этом я и подкатила к ершистому Визерису, когда он стал больше падать в сторону страха перед новым местом и подключал агрессию, как защитный механизм.       Однажды ночью я пробралась в его спальню и нагло проползла по кровати к нему под бок. По тому, как он дёрнулся, а звук глотания прозвучал на всю комнату, стало ясно, что он не спит. Прежде, чем мальчик возмутился, я схватила его руку, прижимаясь к ней, и ткнулась в его ноги своими голыми ледяными коленками и пальцами ног.       — Как ты... дракона никто... ты!.. — он, казалось, задыхался, пока шептал всё это в попытках выбраться из моих объятий и отстраниться. Не закричал, зная, что сир Виллем, пусть и относился к нам — в целом — хорошо, всё же был человеком правил и мог бы приструнить за поднятый ночью крик.       — Я тоже дракон! — для большего эффекта шмыг носом. — Мне холодно, Визерис. Огонёк потухнет и я умру, да? — больше плаксивого голоса, устрашающее дрожание, немного прыжка на больную мозоль. Браво — вы великолепны. Травмированный ребёнок у вас на крючке.       Конечно, это была слишком сложная метафора для четырёхлетки, но и я гораздо старше. Юный принц не имел много опыта общения с детьми, чтобы проанализировать мою речь и моё поведение. И он не разочаровал меня, не торопясь делиться с кем-то этой ситуацией.       Первое время после выходки, он стал более тактильным в отношении меня и, казалось, в принципе лишил меня личного пространства. Видимо, моя драконовость, наконец, была осознана и я оказалась в стае. Вот только альфой в ней был не Визерис, а потому подстраиваться приходилось под меня и моё поведение. Отказаться от няньки вслед за ним я не могла, слишком мала. Сир Рион, оставшийся в доме моим личным телохранителем (к недовольству сира Виллема, казалось) заимел привычку по поводу и без таскать меня на руках, едва я начинала прихрамывать. И даже Визерису пришлось с этим смириться, ведь хромота — признак болезни, а о больных необходимо заботиться.       Так пришлось принять присутствие ещё одного человека. А там, не успело пройти и недели, как наш ледяной принц оттаял. Любопытный, доверчивый и даже в чём-то наивный мальчишка прорвался наружу и включил экстраверта. Вероятно, всё то время ему очень не хватало общения и внимания.       Засыпали мы теперь в одной комнате, где он рассказывал мне истории про родную землю. Сказки, легенды, напевал песни и колыбельные, под которые сам иногда засыпал. Наша нянька была недовольна, но переспорить Визериса стало невозможно. Если ему запрещали, он дулся, делал вид, что ему это не интересно, но потом, если сильно хотелось, всё же брал своё. Так он пробирался в мою спальню и устанавливал свои правила. Не то, чтобы я испытывала восторг от этого поворота, но ночные кошмары после побега с Драконьего Камня у меня не проходили. Было легче, когда мы находились вдвоём. Иногда я не выдерживала и прибегала сама, всё так же поднимаясь на постель и пряча под Визериса холодные пятки.       Под его слова я успевала забыть, что внутри мне далеко не три года. Сидела, разинув рот, и слушала сказки про заклинателей воды, десять тысяч кораблей и всесильную королеву Нимерию, пока сам Визерис держал в своих ладонях мои ступни, пытаясь отогреть. Возможно от того, что они почти всегда были холодными, я не чувствовала щекотки и относилась к этому с трепетом. За обе жизни это было самое нежное, что со мной происходило.       Этот мальчик имел все шансы вырасти нормальным несмотря на произошедшую в его жизни трагедию, гены и неловкое окружение, которое было патологически не приспособлено к воспитанию детей.       Едва Визерис открылся, принимаясь дружелюбно проглатывать каждое чужое слово, сир Виллем стал наседать со своими проповедями о том, что король передал ему трон, а королева возложила свою корону на его голову, пока мейстер Слэй помазал его на королевское правление. Сложно сказать, было ли это ложью, всё же я достаточно времени была без сознания. При этом кричащая толпа в день моего представления Двору скандировала титул кронпринца. И это явно не означало, что на Драконьем Камне кого-то и впрямь обязали бременем власти. В то же время, перед нашей отправкой, помнится, сир Графтон впрямь звал мальчика Его Милость.       Для себя я решила придерживаться следующей версии: если событие имело место быть, то из преклонивших колено лордов в наличие лишь наши четыре спасителя и сам сир Виллем, что был в Малом совете павшего короля. При этом, сказать, что лорды были впрямь лордами и имели право представлять какой-либо род или землю, я не могла. Так, например, один из наших сопровождающих звался просто Рутом. Без каких-либо титулов при обращении. Было ли это фамильярным употреблением его Дома или же имя человека низкого сословия — понятия не имею. Силы в таком решении я не находила, а потому признавала незаконным. Все остальные свидетели, вероятно, присягнули уже на верность новому королю. Это делало возможное восхождение Визериса ничем не отличающимся от пьяного бреда в баре, где под пинту пива мужчины прозывают своего приятеля королём Великобритании. Даже будь этот приятель принцем Гарри, а самый громкий из компании — сам епископ.       Возможно, во мне говорила британка, жившая под покровительством королевы Елизаветы всю жизнь, и я была прогрессивна в своих феминистских взглядах, но что-то я не вижу здесь успеха от правления мужчин. На этом я решила остановиться. Без привычной Википедии разбираться в хитросплетениях наследования было трудно с моим нынешним положением маленького ребёнка. На будущее, правда, галочку поставила.       Мои недовольные взгляды в моменты проповедей не могли остаться незамеченными. Приходилось включать дурочку и болтать на валирийском, что я не понимаю ничего и мне от этого грустно. Пока что работало.       По отношению ко мне сира Виллема вскоре стало ясно, что на моём месте он бы предпочёл видеть новорожденную Дейнерис. Я казалась слишком умной и пытливой для своего возраста. Постоянно прислушивалась, подолгу молчала, выпаливая затем какой-нибудь вопрос и, что самое главное, имела влияние на Визериса. Если вдруг вставал вопрос ребром, как с тем же послушанием или близостью ко мне: принц выбирал второе. Как пытался вталдычить про трон медведеподобный рыцарь, так я напоминала про то, что мы два дракона, оставшиеся друг у друга. Высокомерно, но что поделать.       Несложно догадаться, что наш спаситель был на стороне короля, а не бывшего кронпринца Рейгара. Отправлен с его женой и сыном, к которому и подходить-то близко нельзя было. На Драконьем Камне ко мне обычно не приближался и удостаивал внимания будто нехотя. Если я правильно помню, сходящий с ума король подозревал своего старшего сына в том, что тот строит против него заговор, и хотел его низложить. В таком случае, наследником стал бы, как раз таки младший сын. Вот только, как я понимаю, Рейгар умер до того момента, а значит, наследовать должна я или же принц Эйгон, как потомок мужского пола. Вот только Эйгон условно мёртв, стало быть, следующий — Визерис.       Вариант нашего брака был самым удобным для решения этой задачки. Стало быть, из меня надо сделать хорошую невесту для короля, которой не то, чтобы нужно образование. Лишь первородство и здоровая матка для потомства двух ветвей семьи. Охеренный план. Точный, как швейцарские часы.       Очень патриархально, я считаю.       Пока сир рыцарь рычал на своих слуг и более ласково обращался с нами, чего-то желая от нас в своих планах, я тоже имела желания. Например, мне не нужен был через десять лет псих, который будет едва ли не кончать на идею того, что за Узким морем его ждут армии, готовые идти под его началом в атаку на Королевские земли. Да ещё и будет считать, что я удачный додаток к его наследству без прав и мнения. Пытаясь делать это как можно более незаметно, я направляла мысли ребёнка в сторону критического мышления, благо возраст ещё позволял коррекцию. Да и совсем уж безнадёжным мальчик не был. Сильно горевал по сытой жизни во дворце, по матери и отцу, но, как и любого его ровесника, Визериса легко было увлечь чем-то другим. Весь он склонялся к сфере политики только потому, что ему это навязывали. Не поясняли ситуацию, не говорили о стратегиях боя и войны, не перечисляли сколько домов встало на сторону Роберта сразу, а сколько просили милости потом. Слепо внушали, что у него есть право и есть люди. Даже в этом мире, где рано взрослеют, он всё ещё был сущим дитём.       От того ему хватало малости. Мы разговаривали — я заодно практиковала свой валирийский — на темы, которые я брала, вспоминая из прошлой жизни вопросы по развитию эмоционального интеллекта. Я, всё же, была учителем. Да и со стороны маленькой девочки я не вызывала вопросов.       — Что тебя злит?       — Кто самый добрый человек в мире, мой принц? Почему?       — Чему ты хочешь научиться? Принц должен уметь что-то очень хорошо!       Я была невероятно болтливой из-за желания выучить валирийский в совершенстве, а потому богатство речи никого не удивляло. Я впитывала знания, как губка. И пусть сир Виллем считал меня одарённой, как и моего отца считали, но я просто была ментально старше и уже умела думать. Да, у меня были проблемы с эмоциональным фоном, вниманием и концентрацией, но с этим хорошо помогала справиться дыхательная гимнастика и собственная усидчивость. Было сложно, но не хуже, чем сидеть на лекциях в университете, туша в себе страстное желание поспать или сходить в бар и поесть с друзьями чипсов.       Приглашённый местный учитель по имени Патио занимался сначала только с Визерисом. Мне всё ещё не обязательно быть слишком умной, верно? Но затем я присоединилась к занятиям, показав, что тоже не бастард, и заслуживаю обучения. Маленький принц был только за то, чтобы я находилась подле него.       Так я узнала, что Таргариены говорили в основном на тирошийском диалекте. Преподаватель обучал чтению Высокого валирийского, но у него был явный браавосский акцент, который сквозил у всех здешних: более мягкие согласные, раскатистая р, более долгие гласные. На браавосском диалекте, больше похожем на другой язык, он говорил с сиром Виллемом, если не мог подобрать слов на общем языке, который знал в разы хуже. Королевский рыцарь лишь вежливо кивал, явно мало понимая. Местные почти все говорили на этом валирийском — наследие старой империи. Он казался мне гораздо приятнее Высокого или тирошийского, о котором наставник отзывался не очень хорошо. Также учитель Патио преподавал нам географию и счёт.       Для Визериса были занятия по фехтованию, которые даже проводил сам наш спаситель, уже двигающийся с легкой хромотой, или же лорд Личестер — ещё один из Четвёрки. Успехов у моего жениха было немного, поэтому я находила себя в праве смотреть на него с укоризной, когда он бахвалился новыми приёмами. Визериса никто не смел критиковать.       — Ты победил сегодня, мой принц? — спрашивала я, глядя на него распахнутыми глазами. Каждый раз, как в первый. С надеждой и ожиданием. С каждым разом всё более искренне, потому что я впрямь переживала за его успехи.       — Конечно же, маленькая драконица! Я не мог проиграть такому слабому старику! — начинал обычно этот врунишка, задирая нос и расправляя плечи. — Он открылся, а я ударил его сверху, а он закряхтел и упал!       Мне такой подход не казался правильным. Очевидно было, что учителя поддавались своему господину, не воспринимая всерьёз перспективу обучения. Хотя, казалось бы, в нашей ситуации умение защитить себя было первостепенным. Не сказала бы, что взрослые мужчины имеют тенденцию долго жить, проводя часть бытия на военном поле. Они не вечно будут с нами, а каких-то реальных действий по возвращению власти Таргариенам я не заметила. Хотя, куда мне. Я же не всевидящее око, чтобы знать всё, чем занимаются воротилы этого мира и наши опекуны.       Надо было что-то с этим делать. Начав принижать Визериса или высказывать недоверие к его способностям, я могла бы отвернуть его от себя. Пришлось идти на провокации, зная быстрый эмоциональный отклик мальчика. У меня всегда стали находиться дела интереснее, чем его общество. То полистать книжку в небольшой библиотеке на втором этаже, то посмотреть в окно на прохожих, а то вовсе притвориться спящей и упасть с кровати, когда личная грелка настырно укладывалась рядом и жалась впритык.       Так началась наша конфронтация, в которой старший Таргариен раздражался и бесился всё больше, а младшая — отстранялась от этого всё сильнее. Следуя своему принципу, мальчик в итоге перестал обращать на меня своё внимание, мол, оно мне и не надо. Слёзы по этому поводу я не наигрывала. Детская нелогичная обида каждый раз жгла горло, когда он проходил мимо в коридоре, задевая боком так, что я могла упасть, или не приходил ко мне ночевать. Было холодно и тоскливо от этого. Но мне надо было показать ему, ткнуть носом в то, чего он не замечал в силу наивности и возраста. Маленькая жертва должна была принести большие плоды.       Момент икс случился месяца через три после нашего прибытия в Браавос. На тот момент мы были в ссоре чуть менее недели. Это не могло не радовать сира Виллема, который стал с третьего дня хорошим собеседником для принца и сидел у него на ушах по несколько часов. Визерис не отвлекался на меня и не пытался втолковать смысл некоторых слов на общем языке, который я, якобы, не знала. Это был успех. Отличная возможность поговорить о роли женщины в семье, о её послушании и верности мужу. О том, что принцесса Рейнис — то есть я — должна во всём его слушаться и только тогда сможет стать приемлемой королевой.       Что говорится — звёзды сошлись. Женская хитрость, капелька психологии и чужая непроходимая узколобость сотворили чудо. На ужине случилась Сцена.       Наслушавшись дельных советов от своего наставника, что не спускал с меня строгого, но располагающего взгляда, Визерис дёргался весь ужин, не находя себе места. Постоянно косился на меня и сидевшего по правую руку от меня сира Риона. Сам он всегда занимал место во главе стола на правах сюзерена. Чем бы дитя не тешилось, как говорится. Вот только мне на правах его невесты укладывали подушки на стул напротив. Хозяин и хозяйка дома. Даже смешно, ведь нам по возрасту не полагалось сидеть вместе со взрослыми.       Справа от самого грозного дракона усаживался сир Виллем. Рут и Мейсон Личестер — двое из Четвёрки — сидели ближе к ним, не занимая свободного стула слева от принца. Ещё три стула пустовали: слуги ели отдельно, а сир Сомерс в этом доме и без того надолго не задержался, покинув едва не в первые недели, когда молодой господин был закрыт ото всего мира защитной бронёй.       Весь вечер я возила ложкой в своей каше, в итоге без спроса спрыгивая с подушек и уходя прочь из обеденной. Кто мне запретит, если я невеста короля?       Ответ очевиден.       Мальчик догнал меня уже на лестнице, толкая вперед и заставляя упасть. Чудом я отклонила голову, не разбивая нос о выступ каменного порога. Единственное, что я успела сделать — повернуться на спину, испуганно распахивая глаза. Визерис схватил меня за косу у виска одной рукой, второй начиная душить. Из-за того, что шея пришлась на угол ступени, я изгибалась, как змея и особого вреда не чувствовала. Мальчик коленкой придавил мои ноги и наклонился низко к лицу, чтобы до меня быстрее дошёл его настрой, видимо. Он сердито сопел, зрачки бегали, что было заметно в скудном освещении от факела внизу коридора.       — Ты будешь смотреть на меня! И будешь меня слушать! Ты — моя невеста, и мои слова — закон для тебя!       Послышался шум. На крики сорвавшегося ребёнка решили всё же среагировать взрослые. Это ведь мало было похоже на попытку примирения или какого-то конструктивного диалога. В этих словах, специально для меня сказанных на валирийском, слышался монолог сира Виллема. Он действительно хорошо вписался в мой план. Но мне надо было действовать быстро, чтобы не успели прибежать спасители. Просто необходимо закончить то, что я начала.       Визерис отпустил мои волосы, тут же отвешивая мне пощёчину.       — Ты же не хочешь разбудить дракона, Рейнис? — прорычал он мне едва не на ухо, сильнее давя на горло. Глаза, что типично для них, тут же намокли, из носа потекли сопли. Дышать было тяжело, воздух проходил с сипом, а моё горло не то, чтобы чудесным образом исцелилось после утопления. Голос так и не восстановился: кричать не выходило, а простая речь становилась скрипящей, если я без умолку трещала. Когда дыхания не хватало — я говорила выше и пускала петуха. Это значило, что мне нужен перерыв. Кто знает, может, новая травма поможет?       На самом деле, смешного было мало. Я рассчитывала на то, что Визерис поднимет на меня руку, но не то, что бросится душить. Впрочем, как однажды заметит Серсея Ланнистер: те, кто играют в престолы, либо побеждают, либо умирают. И, если честно, глядя на происходящий вокруг кошмар, мне становится жаль, что игру против моря за меня тогда выиграли.       Отбиваться было бессмысленно. Гораздо лучше освоившись в крошечном теле и куда лучше его контролируя, я сдерживала порывы начать брыкаться, ведь это бы только раззадорило взбешённого мальчика. Вместо этого, подняла руку и, выставив пальцы вперед, напрягая их, резко ударила в район глаз. В худшем случае, выбью. Переживёт. Взвыл, схватившись за лицо, и отлетел к стене, едва не падая вниз. Очень хорошо, что он так низко ко мне наклонился, мне повезло.       Даже не успев прокашляться, я отползла наверх, а затем вскочила на ноги. Лицо заливали слёзы и сопли. Ничего нового. Пару раз кашлянув, я увидела внизу шокированных мужчин. Звонко шмыгнув носом, утёрла рукавом своего цветастого платья и как можно громче просипела:       — Ты говорил! Я тоже дракон! — голос сорвался в конце, горло отдалось резью. — Они — нет!       Можно было бы расписать речь, донести свою гениальную идею лучше, но тело накрывал шок. Ноги медленно становились ватными, подступало желание опорожниться, а холодный пот резко обжёг тело. Голова кружилась. Едва заметив движение, я с воем побежала в свою комнату, роняя щеколду на петлю тут же.       Позади слышались крики и вопли Визериса. Я лишь понадеялась, что всё сработает, как я задумала, а не полетит в самые недра Ада. Можно было понимать чужие реакции, просчитывать их, зная человека хотя бы немного. Я была педагогом и старшей сестрой, знала, как легко можно повлиять на ребёнка в ту или иную сторону, но чужая психика всегда оставалась загадкой. Мы лишь предполагаем всё, пока жизнь располагает.       Не прошло и пары десятков секунд, как дверь в мою комнату бухнула в попытке открыться. Всё моё тело вздрогнуло и я обмочилсь, падая на задницу возле кровати. Омерзительное чувство. Новый порыв слёзного воя прокатился по пространству, отбиваясь от стен эхом.       Как я устала от этого жалкого положения. От того, как легко начинаю рыдать и пускать пузырящиеся сопли. Как быстро потеет холодно от стресса тело, начиная трястись. И это нелепое детское недержание от сильных эмоций, которых в этом мире, казалось, было не избежать. Шрам на бедре давно стал бледным, но сейчас ныл от того, как сильно я сжимала бёдра в стыде. Мне очень сильно хотелось не помнить прошлой жизни, пусть она и начинала незаметно стираться из памяти. В таком уязвимом положении не хотелось ощущать себя взрослой, состоявшейся личностью. Это для окружающих я неразумное дитя, сирота без развития и перспектив. Для себя я всё ещё оставалась человеком на пороге тридцати, что сидел в луже собственной мочи, едва не задушенный восьмилеткой. Словно бы я могла как-то ему помешать сделать это со мной — Визерису или же собственному слабому телу.       Со второго толчка дверь поддалась: петля слетела с косяка, дав массивному куску дерева влететь с грохотом в стену. Очевидно, что это был не Визерис, сил которого на такое просто бы не хватило. Сир Рион быстро исследовал взглядом комнату, обнаруживая меня на полу. Громко выдохнув, он нашёл меня взъерошенную и красную от стыда. Юбка под задницей была мокрая, а от меня самой неприятно пахло.       — Принцесса, — мужчина протянул ко мне руки, присаживаясь, но я лишь отшатнулась, ударяясь спиной о торец кровати. — Криста! Криста, несносная ты девка! Иди сюда! — прогромыхал он, вызывая новые всхлипы.       Из коридора доносился плач Визериса, но уже отдаляясь. Видимо, его уводили прочь. Для нравоучений или наказания — неизвестно.       Позванная служанка прибежала достаточно быстро, словно была готова после такого шума. Криста была наатийкой, росшей рабыней у тирошийского купца. Красивая смуглая женщина около тридцати лет. Медовые глаза сейчас быстро метались от меня до сидящего подле рыцаря. Недолго думая, подбежала, хватая меня на руки подмышками, чтобы не касаться мокрого платья.       Помывочная была здесь одна. В комнате, для освещения которой по полкам были расставлены десятки оплавленных свечей, находилось огромное корыто, для которого в углу притаились две бочки с пресной водой. Для большего количества её разбавляли солёной, потому что расходовать только питьевую воду с акведуков на помывки было бы совсем уж зажиточно. От этого кожа сохла и легко покрывалась сухими чешуйками, легко обветриваясь на морском ветру. Спасали лишь эссенции и лосьоны в стеклянных банках и фиалах, стоящие здесь же. Местный аналог косметики.       Криста распекала что-то на тирошийском диалекте, но сейчас был не тот момент, когда бы я с упоением вслушивалась в чужую речь. Легко было понять, почему у тамошних людей обнаруживался столь яркий акцент, когда они говорили на других языках: слишком уж редуцированные звуки, слишком искаженные от привычных всем согласные. От такого сложно переучиться, если привык. Обычно я с интересом выгибала язык, как служанка показывала. Это был способ правильно произносить звуки вслед за ней. От этого болела челюсть с непривычки, но я была в восторге.       Вот только сейчас эта фонетическая особенность лишь сбивала. Я не понимала и половину слов, даже не вслушивалась. Женщина, живо стащив с меня одежду, опустила в лохань, залила, словно я была ингредиентом для супа, парой вёдер воды и принялась намывать и приводить в порядок. Зубы у меня стучали друг о друга так звонко, что, казалось, скоро начнут крошиться. От стресса или холода — я не могла бы сказать и позже.       Сир Рион стоял в дверях, слушая воцарившуюся в доме суету и следя за действиями служанки. Особого доверия та никогда у него не вызывала. Для моего воспитания сир Дарри хотел взять в местном храме Семерых септу, но то ли церковь затребовала слишком большую сумму, то ли ещё чего, но к религии и благочестию веры моё воспитание имело весьма опосредованное отношение. Да и та же взятая на работу нянька была приставлена и к принцу.       Она была миловидной, говоря, что всё это — милость её бога. Для него она питалась исключительно фруктами, считая, что употребление мяса — есть нарушение равновесия и насилие над чужой душой. Я не вдавалась в подробности, потому что явно не её бог заставил меня оказаться здесь.       Однако не внешность ставила её намерения под сомнение. Раньше она была рабыней. Не то, чтобы в этом городе это ложило крест на человека, нет. Напротив, весь Браавос был полон беглецов и их потомков. Но Криста бежала от своего господина, приехав с ним сюда, и посреди людной толпы закричала о своём подневольном положении. Хозяина забили, а она стала свободным человеком быстрее, чем смогла понять, что натворила.       — Наатийцы — мирный народ, — рассказывала она мне, причесывая волосы, — но я выросла рабыней в Тироше, принцесса. Тирош научил меня, что всегда надо защищаться. Скорее всего, Владыка Гармонии недоволен моим выбором, но я и пальцем не тронула господина. Всё, что я сделала — закричала. Это не было насилием.       Обвинять в чём-то эту добрую и милую, во всех отношениях, женщину я не смела. Но не держать в голове то, что дух свободолюбия в ней силён, было необходимо. Кто-то же однажды, согласно истории, выставит нас с Визерисом из этого дома. Когда это случится? Я не могу ответить. Оставалось лишь надеяться, что время на подготовку было.       Точку зрения мою разделял и сир Рион. Однако, более близкий к вестеросскому взгляду на гуманность, он не разделял моего сочувствия. Находил Кристу смелой и дерзкой, а оттого опасной для любого господина или госпожи, которому прислуживает. Пусть теперь ей за работу и платили, а на свободу никоим образом не покушались.       — Что произошло? — обратилась она к рыцарю на общем языке, сильно его коверкая. Руки ее намыливали мои волосы.       — Дети поругались, принц наслушался сира Виллема и решил научить принцессу уму разуму, чуть её не придушив, — мужчина замолчал. Я не видела его, повёрнутая спиной. Могла лишь слышать, как он судорожно выдохнул, будто зло.       — Мужчины, — протянула Криста, зачёрпывая глиняной кружкой воду и поливая ею голову. — Женщин не надо воспитывать, женщин надо учить, как и их самих. Умная женщина — умный мужчина рядом. Только так.       Мысли этой особы казались мне иногда особо занятными. Даже будучи рабыней, она хорошо знала тирошийский, в достаточной мере владела общим и умела ухаживать за детьми и готовить. О своём бывшем хозяине она почти не говорила, но как-то обмолвилась, в одном из своих воркований, что служила ему верно, как полагается подневольной женщине служить мужчине. Полагаю, что сексуальные услуги она ему тоже оказывала.       Сир Рион хмыкнул.       — Эти дети не просто мальчик и девочка. Они — обручённые принц и принцесса. Им надо бы думать в одну сторону, чтобы туда же смотрели люди, которых им за собой придётся вести.       — И людей вести никуда не надо, — вселенское спокойствие было в этом голосе. — Сами пойдут. Моя думать, что это принцы и принцессы должны поспевать. Хорош тот архонт, что слышит голос своего человека, а не тот, кто за него говорит.       Было слишком внезапно услышать подобное. От удивления я так задержала дыхание, что даже пришедшая было истерическая икота отступила, насколько это было глубоко. Мой стражник, видимо, тоже думал над словами, потому что помолчал какое-то время прежде, чем продолжил.       — А если люди говорят, что им и вовсе архонт не нужен? Так что ж, в Пекло архонта? — очевидно, он пытался подловить Кристу на том, что она совершила. Её “архонт” ей не понравился, вот и закончил разорванным на части. Стало быть, то участь любого?       — Архонт, триарх, магистр — все на одно лицо, — она отжала влажную копну и отошла за маслом. — Плохой архонт — горе народу, но и без него худо, — голос будто рассказывал, как хлеб готовить. Берёшь муку, мешаешь с водой и специями, запекаешь, чего не ясного? Каждый эту истину знает. — Коли стадо без пастуха, дык разбредётся же, к зверю угодит. А пастух от дома и до него вести должен, а не каждой овце траву в рот толкать. Овца сама знает, какой ей листок съесть надо, только не ведает, где искать его будет не боязно.       — Так архонт... или же король — это пастырь? — рыцарь усмехнулся. — И куда ему людей вести, когда все давно по замкам сидят, а у каждого по земле и налогу?       Женщина тсыкнула языком, назвав собеседника идиотом на тирошийском. По-крайней мере, обычно она использовала это слово, когда считала моего наставника недалёким. Пальцы запутались в каком-то колтуне на макушке, больно дёрнув, но из-за масла всё почти тут же разгладилось.       — Хороший король знает, как за людьми идти и как за ними смотреть, — уже более напряжённо звучала. — Я же — служанка, а не архонт. И ты, господин, тоже не король.       — Король — Визерис. Скажешь, он знает, как смотреть? Кто, думаешь, его научить должен, когда другого короля нет?       — Дык есть же король... — Криста прикусила язык. Все уже знали, что на Железном троне теперь греется задница оленя Баратеона. Даже здесь, в Браавосе, иногда случались запоздалые гуляния по этому поводу. Дай только повод людям для выпивки.       — Говори же, чего притихла, — сира Риона эта заминка словно бы порадовала. Впрочем, это был для любого верный шаг зайти в тупик.       Визерис — незаконный король для Семи королевств. Принц по крови, но принц в изгнании. Это ни на что, в общем-то не влияет. Но когда работаешь на кого-то, то надо уметь держать язык за зубами. Даже если все говорят, что павшие валирийцы — дерьмо под ногами новой власти, тебе не следует это повторять.       Я обернулась через плечо на Кристу. Та поджала губы и смотрела на воду перед собой. Заметив меня, она натянуто улыбнулась и развернула мою голову обратно.       — Valar morghulis, — произнесла она наконец, успешно выговаривая на браавосский манер. Мурашки пробежались по моему позвоночнику.       Все люди смертны. Как бы все не превозносили королей, те тоже были людьми. От крови Древней Валирии или от спермы конюха в Королевских землях — не важно. Всех людей воспитывают не короли, рыцари или шлюхи — их воспитывают такие же люди, как они сами. Вот и вся истина.       — Valar dohaeris, — тихо прошептала я, зная отклик на эту фразу ещё из сериала. Теперь же я знала и значение. Все люди должны служить. И это более, чем подходило под заключение чужого диалога, который я не должна была понимать.       Криста была права. Твой титул не делает тебя небожителем, недоступным для понимания простыми смертными. Дворцовые стены не делают никого неубиваемым. Об этом говорит и смерть Эйриса возле трона, и та гибель Элии, что могла бы произойти в одной из замковых построек. А раз уж все равны перед Неведомым, то перед дарующим жизнь богом тем более.       — Принцесса мала, а уже понимает больше, чем иные мужи, — хохотнула женщина, ополаскивая моё тело и отходя, чтобы вернуться с большим отрезом ткани.       Сир Рион оттолкнул её, забирая полотенце и кутая в него меня с головой, сжимая в своих крепких руках.       — Принцесса не говорит на общем языке, — огрызнулся он. — Она просто повторила то, что услышала от тебя, бабёнка. Пошла отсюда!       — Повторить правильные слова, что ж в том зазорного, — пробурчала под нос Криста, заглядывая в мои глаза и выполняя указание. — Только тумаками и умеете детей учить.       — Много ты знаешь, — кинул вдогонку мужчина, сплёвывая на пол и выходя следом.       Я была не согласна с ним. Для некоторых жизненных мудростей совсем не надо быть Соломоном. Достаточно просто иметь глаза и зачатки разума.       Наатийка виделась мне достаточно прозорливой, а оттого опасной. Однако любой меч может ранить, главное, в чью руку его вложить. Криста могла бы стать хорошей союзницей, если найти к ней подход, а взгляды у нас совпадали.       Сир Рион отнёс меня в спальню, вытер хорошо, промакивая масляные волосы, и натянул ночную сорочку, больно задевая воротом нос.       Он всегда относился ко мне по-доброму, не в пример лучше того же сира Виллема. Несколько раз приносил мне из города сладости, отдавая тогда, когда Визериса не было поблизости. Только для меня. В ту пару раз, что нас выводили на прогулку в город, он постоянно носил меня на руках, прижимая к кожаному дублету. Когда оставался приглядывать за мной в библиотеке, неизменно пытался разговорить меня на общем языке. Сам он знал несколько слов и фраз на валирийском, поэтому, глядя на его потуги, мне пришлось смилостивиться и “научиться” приветствию, прощанию, вопросу о цене и, почему-то, слову лошадь. Слово принцесса без того было у всех на устах, чтобы его понял даже отстающий.       Когда я оказалась под одеялом, уложенная и с комфортом устроенная, мой рыцарь присел рядом, чуть поднимая голову за подбородок и разглядывая шею.       — Такую трёпку задам паршивцу, — прошипел он. Не мне адресовал, а так, в воздух. — Чтобы я ещё раз послушал этого сукиного сына... научу говнюка уму разуму. Отцовское гнилое семя.       Руки у мужчины дрожали. Весь он сделался бледным, что теперь в огне свечей стало заметным. Я взяла его за огромную руку, поджимая губы и морща нос. Серьёзно заглянула в его глаза.       Если он решил перестать валять дурака и приняться тренировать Визериса нормально, то это был мой успех. Не с той стороны, с которой я ожидала, но тоже неплохо. Да и понадеялась, что сукин сын — это сир Виллем с его неправильно выбранной позицией.       Я не знала причин, по которым сир Рион, очевидно, более лоялен мне, но такой расклад меня более, чем устраивал. Его и Кристу, пока что, я могла бы называть своими людьми, пусть со второй и необходимо держать глаза открытыми.       — Issa azantys, — прошептала, сжимая чужую ладонь. — Mērī ñuhon.*       Мне было не важно, поймёт ли он меня или нет. Главное самой было услышать это. Дать самой себе знать, что я не одна, что у меня есть поддержка.       К моему удивлению, мужчина опустился на одно колено, не забирая своей руки, и склонил голову. С сильным акцентом он ответил:       — Kessa, issa Dāria Rhaenys. Mērī aōhon.**       И это подтверждение на близком именно мне языке было бесценным. Тем более то, что он назвал меня своей королевой, льстило. Улыбка расплылась по моему лицу. Никакой сторонник Безумного короля не заведёт меня в западню, тем более руками маленького мальчишки. Я посыплю его голову пеплом из его же планов. Дайте мне только время, и я обязательно это проверну.