* * *
Букет нарциссов в этом году запоздал. «Признаться, я надеялся вручить цветы вам лично. Почему вас не было на приёме?» — некоторым не дано искусство красивых фраз, и, тем не менее, эта нарочитая простота, почти назойливый прямолинейно озвученный вопрос вызывает какую-то смутную тревогу. Она надеется, что вы подумаете, что это совесть. Впрочем, это не мешает ей кривить чётко очерченные губы (не в последнюю очередь благодаря орде волшебных косметологов, поддерживающих её внешний вид около сорока лет) в снисходительной усмешке. Она пишет ему то, что хочет написать уже почти десять лет подряд, каждый год: «Нарциссы для Нарциссы — как вы неоригинальны, Мистер Поттер». Буквы пляшут на бумаге, издевательски кривя ей в лицо гранями обидных слов. Тонкие пальцы поднимают изящную волшебную палочку: — Инсендио! — пергамент опадает седыми хлопьями пепла на подоконник и следующим лёгким порывом майского ветра разносится по комнате. Такой ответ дать просто невежливо, даже если бы букет был один. А уж тем более, когда их десять. В ответ на то, что, кажется, сосущей бездомностью проглядывает между строк. Драко говорит, что у Поттера — сироты Гарри — была ужасная привычка привязываться ко всем взрослым, мало-мальски показавшим ему своё неравнодушие. Нарциссе смешно от этой нелепости, она не сделала этому мальчику (нет, уже давно мужчине) ничего хорошего. Не считать же за поступок попытку узнать что-то про любимого сына, пусть и ценой жизни одного тёмного мага. Такая безделица, а Поттер отчего-то навесил на себя Долг жизни… Нарцисса не отправляет герою всея магической Британии ровно никакого ответа, что делает регулярно, за редким исключением, грубо нарушая этикет.* * *
Люциус и Нарцисса Малфой — не просто супруги. Они — команда. Соучастники, единомышленники. Единственное, что имеет ценность в их жизни — это Семья (именно так, с большой буквы) и её благополучие. Люциус и Нарцисса Малфой идеально подходят друг другу: равно наделены потрясающей красотой и изяществом. Люциус считает, что надо пользоваться полным набором выпавших на их долю преимуществ. В том числе и внешней привлекательностью. Нарцисса негласно поддерживает это его мнение. Люциус не знает о букете, пришедшем в первую неделю после Поражения. Мистер Малфой находится под следствием, как и Драко. Нарцисса пишет Поттеру благодарность и скромно интересуется, есть ли у её мужа и сына хоть какой-нибудь шанс на то, чтобы оказаться на свободе. Драко толком и нечего предъявить. А вот против Люциуса — куча свидетельств и доказательств, и гнить бы её мужу в тюрьме до конца дней своих, но скромный чиновник выводит на листке цифру (астрономически огромную, но всё же посильную) и Малфой-старший выходит, отсидев какой-то год, накануне первой годовщины Дня Великой Победы. Обедневшая, но всё такая же высокородная семья Малфой продолжает своё существование, а Нарцисса получает второй букет. Люциус не замечает этот второй раз, впрочем, как и третий. И только на четвертый Драко обращает внимание отца на банальные до неприличия белые нарциссы с бледно-солнечной сердцевиной. Нарцисса даже не пытается скрыть от мужа отправителя. Всегда холодные голубые глаза Люциуса загораются золотыми искрами в прозрачной воде, и он осторожно начинает: — Цисс, дорогая, а может… — Не может, Люциус, — ледяным тоном отрезает Нарцисса, ведь она знает, что некоторые грани лучше не переступать. Она надеется, что вы понимаете: это не только границы приличия.* * *
— В этом году ваша проверка раньше обычного, мистер Поттер. Только лишь двадцатое мая, а вы уже тут. Пятёрка бравых плечистых мракоборцев в красных, словно гранатовые зёрна, мантиях недоумённо оглядываются на шефа. Их серьёзные, хмурые лица застывают от напряжения — им предстоит проверка особняка, забитого темнейшими магическими предметами и артефактами (начиная от про́клятых табакерок и заканчивая останками Того-Кого-Нельзя-Называть). Впрочем, Поттер тоже напускает на себя серьёзный вид, хотя Нарцисса и не понимает, верит ли ещё хоть кто-то (кроме очередных новобранцев) в действенность и необходимость рейдов. Ведь, по правде говоря, всё самое ценное (равно как и наиболее опасное) вынесли ещё в первый год после Поражения. Поттер вновь сурово сдвигает брови, и служащие мракоборческого корпуса рассредоточиваются по поместью. — Чаю, мистер Поттер? — Нарцисса не следует за ними, отправляя в качестве проводника и заодно охранника от загребущих мракоборческих рук домовика. Хоть до этого ещё не добралась вездесущая законодательница Гермиона Грейнджер-Уизли, к коей прислушивается сам Министр Магии Бруствер. — Вы первая нарушили график, миссис Малфой, — говорит Поттер и подразумевает, конечно, то, что в этом году она пропустила приём в честь Дня Победы. Там, где каждый год Гарри Поттер приглашал Нарциссу Малфой на единственный танец благодарности. Трепетно обнимал за талию и сжимал холодные тонкие пальцы своей горячей широкой ладонью. Там, где в этом году Люциус Малфой впервые пригласил на танец Гермиону Грейнджер, а сверхгуманистическая линия поведения, которая наверняка станет залогом небывалого карьерного взлёта, не дала ей отказать. Там, куда в этот раз Нарцисса Малфой решила вовсе не ходить, устав от ежегодной — и каждодневной тоже — лжи. Что вынудило мистера Поттера сдвинуть свой рейд с октября на май. Видимо, с единственной целью — увидеться с ней. Совершенно нелепо… Смотря на красную мантию начальника мракоборцев, Нарцисса задумывается о том, что всего пара гранатовых зерён смогла погубить богиню. А Нарцисса ведь просто женщина, да, с чистейшей кровью, но всё же… Миссис Малфой подаёт мягкое песочное печенье, которое любит её внук, и крепкий эрл-Грей. А потом садится смотреть, как Поттер с удовольствием откусывает от печенья сразу половину, ловит крошки рукой и слизывает их с пальцев. Нарцисса старается не обращать на эту невоспитанность внимания. — Очень вкусно, мэм. — Говорите так, мистер Поттер, будто ваша жена совсем не радует вас выпечкой. — Мы боремся за каждый сантиметр на талии, миссис Малфой, — со смешком отвечает Поттер. — И печенье у нас дома только сухое. Иногда я всерьёз опасаюсь сломать об него зуб. — Какая глупость! — фыркает Нарцисса, не представляя себе Люциуса, отказывающего себе в сладком из-за её прихоти. Впрочем, Малфой сладкого не любит. — Знаете, называйте меня Нарцисса. Если вам хочется, мистер Поттер. Право, это смешно и нелепо: звать кого-то столь молодого «мистером Поттером» со всей его наносной суровостью. Нарцисса пытается подобрать более подходящее случаю и обстановке слово… Но на ум приходят только: бездонные глаза, смущённая мальчишеская полуулыбка, необыкновенно широкие плечи… И куча других несуразностей. — Очень хочу, Нарцисса, — радостно восклицает он и неожиданно хватает её за руку, сильно пожимая. У неё нет сил вырвать ладонь. И миссис Малфой так и сидит, пока не появляется возможность высвободить руку — помягче. Они болтают ещё о какой-то ерунде. Целый час или даже больше, который проходит почему-то подозрительно быстро. Когда за дверью гостиной слышится шум возвращающихся с проверки мракоборцев, Гарри, облокотившись локтями о столик (она бы обязательно шлёпнула Драко по руке за такое некультурное поведение), горячо шепчет: — Прошу вас, Нарцисса. Одна только встреча! Завтра в шесть вечера. Белый парк. Кофейня мисс Энн. И уходит, даже не выслушав её отказа.* * *
Белый парк утопает в буйном цветении роз, видимо, поддерживаемых с помощью чар. Она сама пользуется точно такими же для своей оранжереи. А Люциус утром срезал розы. Пару бутонов, едва раскрывшихся, можно было и не заметить. Вот только она видела, как он шествует с этими цветами через весь двор. Знаете, это ведь Нарцисса любит розы. А Люциус, наверное, даже и не спросил, какие цветы нравятся той девчонке. Так ему расположения миссис Грейнджер-Уизли не добиться… Поттер вскакивает из-за круглого кованого и выкрашенного в белый стола, стоит только Нарциссе приблизиться. Глаза его загораются таким теплом и восторгом, что последние сомнения постыдно бегут, чтобы вернуться когда-нибудь потом и вцепиться мигренью в виски. — Ирисы? — она берёт источающий дивный аромат букет нежно-фиолетовых цветов. И скептически изгибает бровь: — Отчего не нарциссы в этот раз? — Я подумал, может, вы не любите их, раз никаких ответных чувств они не вызывают. — Браво, Гарри. Выходит, права была молва и вы довольно, — она хмыкает, — догадливы. — И всё-таки? — он, кажется, ничуть не обижается на откровенно издевательский намёк. — Гораздо лучше. Но ещё не идеально. — Хм. Я когда-нибудь угадаю, — он улыбается и заказывает официанту кофе и пирожные. Она слушает пение птиц в ивах, растущих по берегам маленького прудика, подперев подбородок изящной рукой, зябко кутается в мантию от по-весеннему прохладного ветерка и думает, что, должно быть, рядом с Поттером со всей его горячей головой и сердцем всегда тепло. И внезапно предлагает: — Может быть, поговорим в другом месте — потише? Они трансгрессируют прямо к крыльцу дома на площади Гриммо. Мрачный особняк равнодушно взирает на них безднами чёрных окон. — Дурацкий дом. И продать рука не поднимается, и жить невозможно, — сетует Поттер, снимая палочкой магические затворы на двери. Нарцисса ледяной статуей молча застывает за его спиной. В любую минуту Поттер может вспомнить, кто завершил превращение семейного гнезда в склеп, поспособствовав смерти последнего мужского представителя рода Блэк. Но он не вспоминает или не хочет вспоминать. Миссис Малфой затрудняется ответить, хотела бы она, чтоб он это вспомнил, или нет. Гарри вежливо пропускает Нарциссу вперёд в тихий холл, а из ковровых дорожек с первыми же шагами моментально поднимаются столбики пыли. Дом не успевает пробудить в Нарциссе ту тонну детских и юношеских воспоминаний, потому что Гарри вдавливает её в прохладную стену холла, едва успев закрыть входную дверь. Его ярко-зелёные, точь-в-точь молодая листва, глаза на доли секунды застывают прямо напротив, словно прося позволения. Нарцисса смиренно прикрывает дрогнувшие веки и подаётся навстречу, оплетая руками его шею. Пальцы путаются в чёрных вихрах, а его рот с тихим вздохом сминает её губы. Сначала нежно, потом всё более и более настойчиво, жадно, требовательно. Руки Гарри, до этого благопристойно замерзшие на талии, приходят в движение: забираются под мантию, проходят вверх по тонкому кашемиру платья, сдавливают полушария груди, вырывая у Нарциссы сдавленный стон. Его поцелуи переходят на щёки, нос, лоб — всё то, до чего он может дотянуться. Миссис Малфой немного надавливает на плечи Поттера, заставляя того отпрянуть, и смело дотрагивается прямо до вздувшегося холмика у его паха, слегка сжимая, вырывая уже из уст Гарри поощряющий выдох. Горячо. Прямо через ткань мантии. — Нарцисса, — задыхаясь от волнения, шепчет Гарри, касаясь уха через мягкие белые локоны губами. И подхватывает её на руки. Нарцисса может лишь порадоваться, что до сих пор не позволяет себе расслабиться, продолжая тщательно заботиться о внешности в общем и фигуре в частности. Гарри не удовлетворяется первым этажом — миссис Малфой помнит, что здесь есть вполне приличная гостиная, — и несет её наверх. От подъёма по спиральной лестнице и волнения кружится голова. Она хватается за широкие плечи Гарри, прислоняясь горячим лбом к изгибу его шеи, ощущая, как бешено пульсирует кровь под смуглой гладкой кожей. Открыв первую попавшуюся дверь ногой (кажется, это просто гостевая спальня), Поттер вваливается внутрь, слегка покачнувшись, чем вызывает у Нарциссы испуганный вскрик. Но сильные руки мракоборца всё-таки удерживают свою ношу, а затем нежно опускают её на кровать, застеленную пледом с затейливой золотой вышивкой. По обе стороны от Нарциссы тут же поднимается пыль. Поттер вытаскивает волшебную палочку, стараясь заклинанием избавиться от досадной помехи, но что-то путает и добивается лишь того, что пыль со всех углов неистово взметывается вверх. Они синхронно чихают, на что Нарцисса смеётся и достаёт свою палочку. Пару взмахов — и ситуация исправлена: пыль исчезает, а в открытое окно проникает свежий воздух. — Какой красивый у тебя смех, — Поттер заключает в ладони её лицо и предельно нежно касается губ. — Смейся почаще. — Может быть, — лукаво отвечает Нарцисса и тянет Гарри на себя за ворот мантии. Ткань надсадно трещит, а старые пружины матраса задорно взвизгивают, принимая на себя вес двух тел. Тёмно-синяя мантия Нарциссы летит куда-то на пол, так же, как и верхняя одежда Гарри Поттера. Ей не терпится увидеть национального героя без мешающих предметов гардероба, и она скорее помогает ему от них избавиться. Впрочем, довольно скоро её платье постигает та же участь. — О, Мерлин мой, — Нарцисса не может сдержать восхищения при взгляде на чётко очерченные бицепсы, тёмные завитки волос на широкой груди и плоский живот. Нежные, даже, прямо сказать, несмелые касания (словно Гарри вдруг напугала собственная настойчивость), лишь раззадоривают Нарциссу, и она немедленно впивается длинными острыми ногтями в его натренированные плечи, заставляя того издать довольно низкий рык. Вскоре она оказывается прижата всем сильным телом Поттера к кровати. Кажется, невозможно сделать и вздоха. Внутренности живота словно поддевают крюком и тянут куда-то вверх: одновременно щекотно и немного больно. — Так ты хочешь, да? — тёмные от возбуждения глаза смотрят прямо в лицо Нарциссы, а дыхание опаляет губы. Крепкие руки хватаются за резинку трусиков, резко тянут вниз — того и гляди порвут. — Грубо? Она приподнимает бёдра навстречу, помогая Гарри расправится и с этим препятствием. Поттер проводит пальцами по её губе, нахально постукивая, и она, без слов понимая, что от неё требуется, проворно облизывает их острым язычком. И тут же задыхается, стоит ему оторвать ладонь от лица и резко ввести пальцы внутрь неё — прямо в нежную горячую плоть. Пальцы ожесточённо двигаются — почти больно, невыносимо сладко. Нарцисса одной рукой оставляет красные отметины на плече Гарри, а второй что есть силы сжимает ткань простыни. Грубым у Поттера долго быть не получается. Он приникает мягкими тёплыми губами к высокой, вытянутой в наслаждении шее, слегка прикусывает, посасывает нежную кожу. Нарцисса теперь может дотронуться до бархатистой кожи его члена, слегка изогнувшись под ним. Гарри шепчет ей на ухо что-то безусловно поощрительное, позволяя ей сжать его пах сильнее. — Нарцисса… Цисса… Цисс, — дыхание Поттера сбивается. Он отводит женские руки от себя и с громким стоном, не в силах больше сдерживаться, входит в неё. Миссис Малфой выстанывает его имя, сильнее оплетая длинными стройными ногами поджарые мужские бедра. Ей начинает казаться, что она в жизни не слышала ничего лучше его гортанных низких стонов, во время которых он продолжает наращивать темп. Нарцисса вовлекает его в долгий поцелуй, захлёбываясь в нарастающем экстазе…* * *
Люциус продолжает срезать цветы. Хризантемы, орхидеи, георгины… Тайно, словно ночной вор. Она ни разу не ловила его за руку, но этого и не нужно, ведь мистер Малфой не подозревает, что у увлеченного садовода каждый цветок наперечёт. А через неделю Поттер присылает букет полевых ромашек с голубым, как цвет её глаз, вкраплением васильков. К ромашкам прилагается краткая записка: «Может быть?» Нарцисса лишь пренебрежительно фыркает на такое небогатое подношение. И откладывает букет в сторону. Вы же понимаете, она всё-таки леди голубых кровей, и принимать что-то не оранжерейное и не оформленное рукой флориста — ниже её достоинства. Проходит пара минут, цветы вновь притягивают взгляд миссис Малфой, и она вспоминает трепетные объятия Гарри Поттера — после — и голову, доверчиво прижимающую к её груди в каком-то безумном интимно-покорном жесте. И вот уже тонкие пальцы с серебром изящных колец на них берут гусиное перо и торопливо выводят: «Может…» Люциус заходит в спальню в начале первого ночи. Дом пристыженно молчит, а через неплотно задёрнутые портьеры проникают лунные лучи, освещая букет полевых цветов, поставленный в вазу на прикроватной тумбе. Он ложится на спину и застывает, не шевелясь. Нарцисса поворачивает голову в его сторону и чувствует едва уловимый запах травы и почему-то мяты. — Она не любит цветы? — в тишине спальни её внезапно прозвучавший вопрос заставляет Люциуса вздрогнуть. — Нет, не любит, — чуть помедлив, отвечает мистер Малфой и едва слышно вздыхает.