(Прим.автора: глава была написана ещё до выхода финала в кинотеатрах. События автономны и не привязаны к канону)
***
Потом случился Танос. Этот чертов возомнивший себя вершителем судеб и спасителем вселенной титан, который стал причиной мирового хаоса. И даже Мстители, герои земли и пространств за её пределами, не смогли помочь. Они проиграли битву, проигрывать которую было никак нельзя. А плата за слабость была непростительно большой. Команду сверхлюдей разбили в щепки. Америка оказалась в руинах. Тысячи и тысячи людей были стёрты с лица земли, обратившись в пепел после щелчка огромной руки сумасшедшего в перчатке. В то смутное время каждый выживший на планете не знал, как существовать дальше, вернуться к прежней жизни. Разве это было возможным? Просто взять и забыть тех, кому не повезло оказаться вторыми в одному только Таносу известной очереди на уничтожение? Любимых, родственников, друзей, соседей, знакомых. Вынуть из сердца и никогда больше не вспоминать. Ответ очевиден — нельзя. Никак. Ни за что. Весь мир скорбел. Все по-своему. Люди впадали в депрессию, искали утешение в алкоголе или наркотиках, некоторые теряли самообладание и становились преступниками, другие сходили с ума или решались на самоубийство. Хаос и массовая истерия стали реалиями дня. Извечные тучи и разруха давили на сознание. Все вокруг было серым: улицы, руины, лица людей, их израненные души. Но тяжелее всего было именно тем немногим, на чьи плечи легла ответственность за нарушенное спокойствие, ведь они не только потеряли товарищей, но и мучались от съедающего заживо чувства вины. Команда была разбита и разрозненна, ведь зализывать раны супергерои предпочитали поодиночке. Подавленный Тор отправился в Асгард, чтобы оповестить народ о смерти их принца. Капитан Америка свалил куда-то в отдаленные районы Бруклина, чтобы оплакать павшего друга. Клинт плюнул на всё и рванул к семье, чтобы быть ближе к немногочисленным уцелевшим её членам. Наташа тенью бродила по пустой базе, не в силах собраться с мыслями. А Тони был даже не на Земле. Дрейфовал где-то в космосе на том, что осталось от космического корабля, без точного знания, сколько ему ещё осталось, пока он не умрет от голода или жажды. Тони стал почти седым в эти несколько недель. Не потому что боялся за свою жизнь, а потому что похоронил того, кого привык звать сыном и не мог знать, что случилось с любимой женщиной. Ребёнок исчез прямо на его руках. Сначала глядел прямо в душу испуганными глазами, потом умолял о помощи, потом извинялся, как в бреду, а в конце… рассыпался. Ему было всего семнадцать, когда Питер пал смертью героя. Впереди его ждала долгая жизнь, полная неудач и побед, научных достижений и подвигов. Ждала, и Тони был бы рядом, чтобы помочь, когда понадобится, но её прервал один ублюдок с манией величия. Питер умер на враждебном Титане, даже не под родными небесами. Но Тони всё ещё оставался Железным Человеком. Гением. Героем. И в нём кипела жажда мести. Поэтому он стал тем, кто смог. Смог вернуться, собрать команду и сделать последний рывок. Отменить щелчок. Вернуть невозвратимое. И всё потихоньку начало становиться на свои места. Города — отстраиваться, семьи — воссоединяться. Свет снова увидел лукавую улыбку Локи, почувствовал стальную походку Баки, вновь обрёл самого светлого и молодого супергероя в лице Питера. Тони снова улыбался — широко-широко — и плакал, прижимая к груди ребёнка.***
Питер хотел бы справиться со всем сам, но не мог. Будь он хоть трижды Человеком-пауком, всё же оставался обычным подростком. И, ну, знаете, когда ты цепляешься за космолёт и вот уже на другой планете, а потом умираешь и попадаешь в никуда, где царит темнота и страх, но затем летишь сквозь пространство и время, чтобы вернуться обратно — это не проходит бесследно. Не прошло бы для любого. Для Питера тоже. Его мучали кошмары, от которых он просыпался в холодном поту почти каждую ночь и не видел смысла ложиться дальше спать. Во снах он оставался там, в холодном страшном месте, где никто и никогда не вспомнил бы о нём. Он кричал, надрывая голос, но так и оставался не услышанным. Бежал, но у пространства не было ни начала, ни конца, и приходилось опускать руки. А потом земля резко уходила из-под ног, и от ощущения падения в никуда Питер вскидывался на собственной кровати, остервенело сжимая простыни. Этот день не стал исключением. За окном царила темнота, нарушаемая разве что искорками уличных фонарей. Город мирно дремал. Хвала небесам. В таком состоянии, казалось, можно было ненадолго забыть о минувшем вселенском геноциде и его ужасных последствиях, которые настигали людей и по сей день. Башня тоже дремала вместе со всеми её обитателями, не сияя привычной иллюминацией. Тишина за её стенами нарушалась лишь звуками дыхания, а в остальном всё, как в той колыбельной: спят и птички с рыбками, и мышка, и даже Пятница. Кроме одной единственной комнаты, не трудно догадаться, чьей. Беспокойно спящее тело Питера металось по кровати. Одеяло давно сбилось в ком и свалилось на пол, а спальная футболка задралась. Испуганные стоны становились всё более частыми, иногда оформлялись в целые фразы, пока Питер не распахнул широко глаза и рот, просыпаясь от очередного дурного сна. С минуту он не мог ни пошевелить вдруг одеревеневшими конечностями, ни понять, что происходит, и просто жадно наполнял лёгкие воздухом, пытаясь прийти в себя. Когда же первичный ступор спал, Питер наконец смог устало прикрыть глаза и свернуться в калачик. Дома. Не один. Опять кошмар. Ощущения волной накрыли Питера. Теперь он чётко ощущал неприятную испарину на всём теле, выбившуюся из-под матраса и противно липнущую к спине простынь, замёрзшие кисти рук и пятки. Здесь холодно. Почему тут так холодно? Собрав всю волю в кулак, Питер скосил глаза на термостат в углу комнаты. Восемьдесят с половиной по Фаренгейту*. Но почему тогда он не может согреться? — Пятница, — просипел он — термостат на восемьдесят шесть. Питер чувствовал себя настолько разбитым, что не смог найти в себе силы, чтобы подняться. Как обычно, на него напала усталость, пригвождающая к кровати многотонной плитой. Дышать труднее. Голова. Болит. Думать тоже больно. Он тонет. В своих мыслях, демонах, проблемах. Погружается всё глубже и глубже, и каждый раз загнанной птицей заполошно бьётся мысль на задворках сознания: А если не всплыву? Что это? Бессилие? Отчаяние? Раньше эти слова были последними, которые Питер использовал бы, описывая своё эмоциональное состояние. А сейчас они первые в списке. И единственные. Раньше… Это прекрасное слово хранит в себе так много хорошего. Жалко только, что в это «раньше» уже нельзя вернуться, как в открытую дверь. Там не было полного морального истощения, не было кошмаров и не было боли. В «раньше» очень хорошо. Помогите. Так не могло больше продолжаться, Питер осознал это внезапно, но очень чётко. В голове всплыли слова, сказанные Тони после первых же дурных ночей. Тогда, когда Питер ещё верил, что сможет преодолеть эту стену. Тони придержал его за плечо, когда он собирался уходить, и посмотрел знающим взглядом. «Иногда всё идёт наперекосяк, и это невозможно остановить. Я знаю, каково это. Мы все знаем. Поэтому если тебе нужна помощь, то есть по меньшей мере девять человек, которые всегда готовы протянуть руку». И больше не лез с вопросами, оставляя Питера наедине со своими мыслями. И если это не тот самый момент, то можете назвать его трусом. Питеру действительно была нужна помощь. — Позови мистера Старка, Ница.***
Он, конечно же, пришёл, по-другому быть и не могло. Заспанно ввалился в комнату, заранее зная, что скажет ему Питер. Умостился на кровать рядом и завёл тихую беседу, глядя в потолок. Удивительно, но это помогло куда эффективнее, чем задушевные разговоры с прожигающими душу взглядами в глаза. Именно так, на расстоянии вытянутой руки, без прикосновений, без зрительного контакта, но с осознанием готовности помочь, Питер почувствовал, как его язык развязывается. Словно у него был особый купол умиротворения, за которым его защищала каменная стена. — В любом случае, у меня нет диплома психолога, ты же знаешь? — сказал Тони ближе к утру, когда Питер готов был провалиться в дрёму. Иными словами, тебе нужна квалифицированная помощь, не отказывайся от неё. И он кивнул рассеянно, понимая, что так оно и есть. Следующим же днём Питер встретился с Лилией, приятной женщиной средних лет. Теперь они виделись несколько раз в неделю и говорили о разных вещах. Лилия была очень умная, интеллигентная и тактичная. Они часто пили жасминовый чай, пока беседовали, и Питер никогда не чувствовал себя пациентом рядом с ней. Лилия — настоящий профессионал своего дела, и усомниться в её компетентности было почти невозможным. Многие вещи вернулись на свои места: Питер стал чаще улыбаться, выходить на патрули, копаться в лаборатории без былой скованности и страха. Он чувствовал, как чудовищный зверь, до хрипа сжимавший горло несколько месяцев назад, стал слабеть и отступать. Будто его костлявые пальцы перестали перекрывать доступ к кислороду. Будто его вывели из длинного тёмного коридора на свет. Но временами казалось, что ничего не изменилось. И он всё ещё там, забытый посреди грёбанного нигде, сидит, не зная, куда податься. В такие моменты на него опять нападали кошмары, и все техники, которым его учила Лилия, оказывались бессильными перед лицом беснующегося подсознания. Тогда Питер приходил в гостиную, если ему позволяли силы, и ждал Тони. Он обязательно присоединялся, и вместе они повторяли своеобразный ритуал, образовавшийся ещё в самую первую ночь. На утро их обоих находила и будила Пеппер, а Питер долго-долго извинялся, что «крал» её жениха.***
— Не подумай, что я осуждаю, — начал Тони после очередного сеанса Питера — ты отлично справляешься, но разве он не должен был перестать просыпаться по ночам от кошмаров? Лилия заглянула к себе в блокнот, завершая какую-то замысловатую таблицу. — Ты же и сам знаешь, что вероятность избавиться от этого навсегда ничтожно мала. Питер просто чудесный юноша, он делает большие успехи. Но какая-то часть его сознания не может отпустить произошедшее. — А это значит, что.? — Питер боится повторения и зациклен на этом, — просто закончила она. Тони вспомнил события восьмилетней давности. Битва за Нью-Йорк, бомба и распахнутая пасть далёкого космоса, холодного и пугающего. Что хуже, вспомнил тяжёлое время после этой заварушки, когда его сны превратились в сплошную инопланетную резню, а мысли напоминали типичную паранойю. Он точно не желал такого Питеру. Парень не заслужил этой участи. — С этим можно же что-то сделать, да? Лечение? Или что-то другое? — Можно, ты прав. Нужно что-то, что отвлекало бы его внимание постоянно. Куда он мог бы вкладывать свои силы и получать что-то взамен. Припоминаю, что Питер любит собак, да? Может заведёшь ему одну? Тони пообещал подумать над этим, пусть сам уже принял решение. Он может не любить животных и не считать их полезной инвестицией, но если его ребёнку нужна помощь, то, ловите на слове, Тони готов собственноручно скупить весь питомник.***
Сон был не лучшим. И день был не лучшим. Чёрт, да они стоили друг друга! Это был один из тех моментов, когда Питеру хотелось забиться в угол и отключиться от реальности. А ещё, пожалуй, уповать на отсутствие кошмаров. Впрочем, чуда не случилось. Припухшие ото сна глаза остервенело бросили взгляд на часы. Семь двадцать четыре утра. Ладно, пусть так. Могло быть и хуже, верно? Например, если бы кошмар разбудил его прямо посреди ночи, часа эдак в два, и остаток времени Питеру пришлось бы сидеть в темноте и одиночестве в окружении своих мыслей. И на том спасибо, как сказала бы Наташа. В груди защемило от тревоги. Да ладно, неужели ему нельзя просто поспать? Без дурных снов, неудач, глупых мыслей и хреновых дней. Спокойно отдохнуть и набраться сил, чтобы быть доброжелательным, энергичным и не нуждаться во встречах с психологом. Пожалуйста, чёрт возьми! Окончательно раздосадованный и разбитый, Питер вылез из своей кровати и пошёл на кухню. Одеяло он взял с собой, поэтому выглядел, как огромный мягкий шар на тонких ножках. Лилия говорила, что смена локации помогает быстрее избавиться от плохих воспоминаний, а Питер верил ей. Шорох чайного пакетика, приглушённое звяканье фарфоровой кружки с толстыми стенками и журчание кипятка успокаивали. Тепло клубящегося пара расслабляло закостеневшие мышцы лица. Питер совсем не грациозно плюхнулся на стул вместе со всеми телесами одеяла и положил голову на столешницу. Если смотреть на чашку искоса, то её нарочито небрежный линейчатый узор кажется идеально ровным. Может Питер просто неправильно смотрит на свою жизнь? Может, он напридумывал себе все проблемы? И всё, что с ним происходит — чистой воды обман? Холодный ужас, тревога и скованность ушли вместе с выглянувшим солнцем и наполовину опустевшей чашкой чая. Но их место заняли усталость от самого себя и чувство безысходности. Каждый вдох давался через силу. Уставшее Солнце всё ниже садится… Кружка чая закончилась к восьми утра. Ещё немногим позже высох остаток на её донышке. А Питер так и сидел неподвижно, ожидая непонятно чего. Неожиданно за дверью послышались странные звуки и знакомый голос: — Нет! Нет, я сказал! Выключись! Отстань! Иди спокойно! Не испорть тут всё, оно стоит, как весь ты и десять твоих сородичей! Мне говорили, ты умеешь слушать команды! В гостиную вошли Двое. Тони и собака. Погодите, что? Глаза не подводили. Тони действительно шёл с очаровательным зверем у его правой ноги и отчего-то нервничал. Подняв взгляд выше, он опешил. Тони не ожидал увидеть Питера в такую рань на кухне и бессознательно ослабил руку, державшую поводок. Пёс, не раздумывая, вырвался и побежал навстречу новым знакомствам. — Ну вот, сам себе сюрприз испортил. Ох, что это была за собака! Добротный крупный лабрадор с лоснящейся золотисто-белой шерстью и большими карими глазами с ярым рвением пытался обнюхать всё вокруг. Что-то в нём отдалённо напоминало Питеру Джима из далёкого детства, и сердце его сжалось. Маленький жетон на ошейнике позвякивал каждый раз, когда четвероногий решал повертеться, а коготки цокали по паркету. Как-то заторможенно Питер сполз на пол, чтобы поближе познакомиться с, очевидно, его новой собакой. Он бегло и растерянно смотрел на животное, хотя ещё полгода назад прыгал бы от радости, как умалишённый. Собака. Его собака. Его. Пёс закинул передние лапы прямо на плечи Питеру и ткнулся мокрым носом ему в щёку. Он инстинктивно обнял его руками. Может, Питер не был готов хохотать и разрываться от восторга, но он отчётливо почувствовал, как всё, обременявшее его тяжелым якорем, улетучилось. На смену этому пришло тёплое клубящееся за рёбрами чувство. Не помня себя, Питер крепко прижался к Тони. Его тёплые руки легли ему на плечи, и Питер умиротворённо выдохнул. Потому что если после стольких уговоров мистер Старк купил ему собаку, то, значит, дальше всё будет непременно лучше, чем есть сейчас. Всё наладится.