ТАНЦЫ БЕЗ ПРАВИЛ

Артур нисколько не сомневался в том, что его решение изгнать Стецкого из своей жизни было абсолютно (и единственно) верным. Да, он какое-то время испытывал к нему эротическое влечение; да, Стецкий отрыл в нем ранее не изведанную сторону сексуальности; да, ему было хорошо наедине с Данилом, но что из этого? Любовь к парням до гроба не входила в планы Артура: он знал, что был, есть и навсегда останется натуралом. Стецкий же был исключением в его жизни, а не правилом. Приятным, но преходящим увлечением. Просто появление Данила совпало с временными проблемами в семье Громовых, их тайные отношения возмещали недостаток сексуального и обычного человеческого внимания со стороны Ирины, – все это и привело к началу их странного романа. А сейчас, слава богу, семейные неурядицы вроде бы отошли в прошлое, интимная жизнь супругов стала налаживаться, и надобность искать утешения на стороне (да еще с парнем!) у Артура отпала. Возможно, Громов даже оставил бы Данила в группе, но видеть его вечно укоризненный взгляд, ожидать нескончаемых вспышек ревности стало невтерпеж. Рано или поздно они бы просто возненавидели друг друга и поубивали к черту. Поэтому поставить жирную точку на их отношениях было самым разумным поступком, что бы ни думал по этому поводу Стецкий. *** Дня через три после возвращения из Голландии Артур в самом радужном настроении ехал на работу, когда у него зазвонил мобильный. Номер был незнакомый. Приятный женский голос в трубке сообщил Громову, что на него поступило заявление в полицию – от Стецкого Данила Сергеевича, 1993 года рождения. В заявлении указывалось, что он, Громов Артур Евгеньевич, пребывая в состоянии сильного алкогольного опьянения, жестоко избил Данила Сергеевича, оставив на теле потерпевшего многочисленные ушибы и кровоподтеки. В результате сильного удара кулаком по голове Стецкий получил сотрясение мозга в легкой форме. После избиения, продолжала зачитывать заявление следователь, Громов А.Е. изнасиловал Данила Сергеевича в заднепроходное отверстие. Потом она добавила, что к тексту прилагаются документальные свидетельства медицинских экспертов, подтверждающие наличие у Стецкого соответствующих травм и повреждений. В заключение следователь с приятным голосом пригласила Артура Евгеньевича в ***отделение полиции на собеседование – пока что без официальной повестки, просто для ознакомления с имеющимися документами. Артур пообещал перезвонить в течение часа и скоординировать время встречи. Такого поворота событий он, конечно, никак не ожидал. Сжимая руль трясущимися руками, Громов в состоянии небывалого потрясения остановился у Академии. Выбираясь из машины, Артур впервые в жизни почувствовал, что у него подкашиваются ноги. Стараясь выглядеть как ни в чем не бывало, он кивнул стоявшим на крыльце танцорам и устремился к себе в кабинет. Там он заперся изнутри и буквально упал на диван. Как, как могло случиться, что на него завели уголовное дело, да еще по обвинению в изнасиловании? У Громова в голове не укладывалось, что это мог сотворить Стецкий, который не уставал уверять Артура в своей любви к нему. Блин, да ведь он всю жизнь только и делает, что подставляет задницу всем желающим – с самого детства, с тех пор, как его изнасиловал отчим или кем он там ему приходился! Так почему же он, Артур, должен теперь расплачиваться за всех тех, кто таранил раздолбанную дыру этого подонка? Расплачиваться своим добрым именем, семейным счастьем и свободой! Он давно подозревал, что у этого парня не все в порядке с головой, но ведь не до такой же степени, чтобы писать на него заявление в полицию! Господи, что же теперь делать?!.. Артур чувствовал, как из глаз у него ручьями льются слезы. Он молча и неподвижно плакал – от бессильной ярости, от жалости к себе и ненависти к Стецкому. Нарыдавшись вволю, Громов почувствовал некоторое облегчение – по крайней мере, у него больше не отказывали руки и ноги. Он был готов предпринимать какие-то действия. Артур вытащил из кармана телефон и набрал номер Стецкого. Прежде чем Данил взял трубку, прошло несколько секунд, но Громову они показались целым столетием. – Алло, – чуть помедлив, глухим голосом произнес Данил. – Данил, нам нужно поговорить, – стараясь говорить бесстрастным тоном, без предисловий сказал Громов. – Причем как можно скорее. Ты в состоянии сейчас приехать в Академию? – Ну, допустим, да, – опять немного поколебавшись, ответил Стецкий. – Тогда я жду тебя прямо сейчас. Лучше возьми такси. Деньги я тебе верну. – Ладно, жди, – без всякого выражения проговорил Данил. – Скоро буду. Артур облегченно выдохнул. «Хорошо хоть Стецкий согласился обсудить ситуацию, – подумал он, – а не встал в позу оскорбленной невинности, как легко можно было от него ожидать». Когда Данил через двадцать минут постучал в дверь кабинета, Громов чуть ли не бегом бросился ему открывать. Со всеми своими синяками и ссадинами Стецкий выглядел не самым лучшим образом, но и на безнадежно больного тоже не был похож. – Только не говори, что рад меня видеть, – с порога выпалил он, – а то я расчувствуюсь и тут же раскаюсь в содеянном. – Раскаиваться в содеянном нужно, в общем-то, мне, – как можно деликатнее сделал психологический реверанс Артур. – Что я сейчас и делаю. – Ну, перед перспективой восьми – десяти лет тюрьмы каждый испытал бы легкое чувство раскаяния, – саркастично заметил Стецкий, криво усмехаясь. – Так о чем мы будем говорить? – О том, что я попрошу тебя забрать заявление, – осторожно сказал Артур. – За это я готов оплатить тебе все расходы на лечение и возместить моральный ущерб. Вообще дать столько денег, сколько ты посчитаешь нужным. – Какая неслыханная щедрость, – хохотнул Стецкий. – Впервые в жизни меня пытаются подкупить. Я почти польщен. Только, знаешь, Артур Евгеньевич, оставь свое бабло при себе. Я и сам как-нибудь вырулю. – Ну, хорошо, положим, деньги тебе не нужны, – продолжать вести мягкую дипломатическую игру Артур, хотя его несколько напрягла реакция Стецкого на предложение о материальной помощи. – Но ведь наверняка есть что-то, что я могу сделать для тебя в обмен на прекращение уголовного дела. Иначе ты бы сюда не пришел, так ведь? – Почти угадал, маэстро, – снова усмехнулся Данил. – Кое-что ты и вправду можешь для меня сделать, и тогда мы будем в расчете. – Что же это, Данил? – спросил Громов, чувствуя, как у него радостно забилось сердце. – Говори, я на все согласен заранее. – Совсем немного, дорогой друг, – многозначительно улыбнувшись, пообещал Данил. – Всего лишь час любви на этом диване, и я забираю заявление. – И только? – недоверчиво спросил Артур. – Ты уверен, что тебе этого будет достаточно? – Конечно, Артур, – пожал плечами Стецкий. – Мы оба запомним этот час на всю жизнь. Ты – потому что таким образом купишь себе свободу. Я – потому что на этот раз «руководить процессом» буду я сам. – Что ты имеешь в виду? – снова насторожился Громов. – То, что в этот раз ты не обойдешься нашими обычными словесными играми и мастурбацией, – сказал Данил. – Я отымею тебя по-настоящему – ты узнаешь, что такое реальный секс между пацанами. И мне по фигу, понравится тебе этот опыт или нет. – Неожиданный поворот, – задумчиво отозвался Артур после некоторого молчания. – Конечно, это не входило в мои планы, но если ты обещаешь, что действительно сходишь в полицию и заберешь заявление, то я готов пройти и через такой опыт. Приходи сюда вечером, я отведу последнюю тренировку с группой и буду полностью в твоем распоряжении. – Вечером не получится, – возразил Данил. – Заявление нужно забрать из полиции до конца рабочего дня, иначе завтра утром оно пройдет регистрацию и на тебя заведут уголовное дело. – Блин, но у меня весь день занятия, – раздраженно воскликнул Артур, – я же не могу просто так взять и отменить все тренировки и репетиции! – Артур, на кон поставлена твоя свобода, – напомнил Громову неумолимый Стецкий. – Выбирай, конечно, что тебе дороже – уроки или спокойная жизнь в дальнейшем. Вообще-то, мог бы и оценить, что я готов простить тебе жуткую ночь в Амстердаме и прошу за это так немного. Мы могли бы сейчас быстренько заняться сексом, а потом ты отвезешь меня в полицейский участок, и я лично отдам тебе заявление со всеми справками от врачей. Поверь, на самом деле мне не приносит никакого морального удовлетворения вся эта хренотень с заявлениями и дальнейшими разбирательствами. Однако решай сам, как поступать. – Хорошо, – твердо сказал Артур. – Я готов. Руководи процессом… *** Стецкий снял куртку и опустил жалюзи. Он подошел к Артуру, который стоял посреди кабинета, и с улыбкой на своем побитом лице обнял его. Артур не ответил на объятие, руки его были опущены вдоль тела, а рот крепко сжат. Данил пробежал руками по спине Громова и обхватил ладонями его рельефные ягодицы, скрытые под тканью классических брюк. Артур автоматически сжал зад – Данил рассмеялся. – Ну же, расслабься, маэстро, – шепнул он, обдавая ухо Артура горячим дыханием. – Ты ведь знаешь, что удовольствие можно получить только в расслабленном состоянии. Громов послушно отпустил мышцы ягодиц, и Данил с наслаждением, медленно погрузил в их податливую массу все десять пальцев. По лицу Артура невозможно было прочесть, какие эмоции он испытывает в этот момент. – Помнишь, ты меня когда-то учил, что танец – это секс? – спросил Данил. – А я тебе сегодня говорю, что секс – это всего лишь танец двух тел. Танец без правил, чистой воды контактная импровизация. Сегодня я ведущий, поэтому будь добр подыгрывай мне, делай вид, что тебе хорошо, что ты ловишь кайф от моих прикосновений. Заставь себя и меня поверить в чистоту наших отношений, в искренность наших чувств. – Стецкий, я тебя ненавижу, – закрыв глаза, прошептал Артур. Со смешанным чувством злобы и возбуждения он ощутил, как один из пальцев Данила уверенно упирается ему в анус. Парень даже сквозь ткань безошибочно определил, где у Громова находится потаенная дырочка между ног. – От этого мне только приятнее будет тебя опускать, любимый, – влажно прошептал Данил и облизал щеку Артура. – Чем больше ты будешь меня ненавидеть, тем слаще мне будет ебать твою девственную попочку. Стецкий убрал руки с ягодиц Артура и переместил пальцы вперед. Он небрежно положил ладонь на бугор, отчетливо выпиравший из-под брюк Громова. – Сейчас мы наконец-то потрогаем то, к чему нам никогда не позволяли прикасаться, – с вожделением пробормотал Данил, ослабляя ремень на поясе Артура и неторопливо, по одной пуговке расстегивая его ширинку. – Можно подумать, у тебя там бриллианты запрятаны. И яички не простые, а золотые. Оригинальные, так сказать, изделия Фаберже из «Русского национального музея»… – Не хер пидорасам трогать то, что предназначено для женских рук, – грубо сказал Артур, испытав, тем не менее, острое удовольствие в тот момент, когда похотливые пальцы Данила забрались к нему в ширинку и стали с наслаждением мять через трусы его здоровые шары и непроизвольно встающий половой орган. – Любимый, может, в душе ты меня и ненавидишь, – с упоением массируя уже обеими руками гениталии Артура, заметил Стецкий, – но тело твое меня любит. Член-то то не может обмануть, дорогой мой, тебе ли это не знать?... Давай-ка, мачо, снимай сам брюки с трусами, а я посижу, полюбуюсь на тебя хоть раз при свете дня. Артур метнул на него мрачный взгляд, но ничего не сказал и снял уже расстегнутые брюки. Потом трусы. Член его с предательски увлажненной и раздутой головкой уверенно торчал вверх. – Ого, на таком можно целое состояние сколотить, – одобрительно прищелкнув языком, сделал замечание Данил: он присел на стул и теперь жадно пожирал глазами тело любовника, запустив руку себе в штаны. – Я люблю, когда яйца висят. Дай-ка мне свои трусы… Громов молча поднял подштанники с пола и протянул их Стецкому. Данил так же молча прижал их к носу, в упор глядя Артуру в глаза. – Классный аромат, – сказал он спустя минуту, – голову кружит. Пожалуй, я оставлю их себе на память о нашей дружбе. Буду нюхать, пока запах не выветрится, и дрочить… А ты пока вот это надень, я тут тебе принес… С этими словами Данил вытащил из кармана джинсов прозрачные женские трусики с кружевами. Трусики были пронзительно-красного цвета. Лицо Артура густо залила краска под стать шелковой ткани дамского белья, которые протягивал ему Данил. – Стецкий, падла, неужели ты еще недостаточно меня унизил? – глухо сказал Артур, чувствуя, как по щеке у него катится слеза. – Не сильнее, чем ты меня, любимый, – сухо возразил тот. – Живо делай, как я тебе сказал. Не забывай, что заявление пока еще находится в полиции. Вложив в свой взгляд все негодование, Громов напялил на себя маленькие трусики. Яйца в них катастрофически не умещались и торчали наружу по обеим сторонам, а член, хоть и опавший немного, вздыбливал нежный шелк, грозя порвать его своим напором. – Ну вот и умница девочка, – насмешливо похвалил Данил плачущего от унижения Артура. – Теперь, сучка, быстренько встала раком на диване, жопой ко мне… Очень хорошо… Молодец… Люблю послушных шлюшек… Так, приспусти трусики… Пониже, чтобы яйца полностью были видны… Вот так… Теперь руками разведи ягодицы, покажи мне, куда сейчас войдет твой первый настоящий хуй… Ты молодец, что самотыком дырку разрабатывала, девочка, сейчас тебе не очень больно будет большой член принимать… Он уже готов к бою, мой жеребчик, смотри, я раздеваюсь и иду к тебе… А, да, чтобы ты не кричала, если тебе все же будет больно, предлагаю вот что… Стецкий спустил трусы, свернул их жгутом и сунул в рот Артуру, который уже был настолько раздавлен морально, что даже не ощутил новой волны унижения. Наоборот, уловив ноздрями запах Даниловой промежности, который хранила в себе ткань его белья, Громов почувствовал очередной прилив возбуждения. По-сучьи подставляя зад горячему члену, который уже начал медленное погружение в глубину его тела, Артур испытал адскую смесь эмоций и физических ощущений, граничившую с безумием. Он был на грани потери сознания от боли и невероятного физического наслаждения, когда, совершенно неожиданно для себя, прокричал сквозь сотрясавшие его рыдания: – Данечка, я тебя люблю!.. Я тебя люблю!.. Люблю, слышишь?!... Данил не уловил смысла слов. Он услышал лишь мычание, приглушенное кляпом, торчавшим изо рта Артура, и ускорил движения бедрами. *** Прошла зима, наступила весна, потом незаметно промчалось лето. Полгода минуло с тех пор, как Стецкий вручил Артуру исписанное сумбурным почерком заявление с кучей пришпиленных к нему медицинских справок. Данил, как и обещал, больше не звонил Громову и не донимал просьбами о встрече. Артур жил спокойно и был счастлив. Иногда он, правда, испытывал приступы грусти и с ностальгией вспоминал несколько месяцев своих безумных отношений с Данилом. Однако грусть проходила, и желания пережить все заново у него не возникало. Данил позвонил Артуру, когда листья на деревьях окрасились первой желтизной. Он сказал, что навсегда уезжает из города, и пригласил в караоке-бар «Крыша», где когда-то они провели один из своих счастливейших вечеров. Пригласил, чтобы попрощаться и все друг другу простить. Когда на крышу вышел неопрятно одетый парень бичеватого вида, Артур не сразу узнал в нем Стецкого: он был безмерно худой, почти тощий, с нездоровой кожей и потухшими глазами. Казалось, он постарел лет на пятнадцать. – Данил, ты болен? – спросил Громов, неприятно пораженный этой переменой в облике бывшего друга. – Теперь уже нет, – засмеялся Данил, и Артур увидел, что у него не хватает двух передних зубов. – Только что выписался из наркологической клиники. После того, как мы расстались, я с горя подсел на героин, и вот что он со мной сделал. Красавчик, да? – Да уж, – пробормотал Артур. – А как же танцы, Даня? Неужели ты забросил хореографию? – Артур, танец должен идти от сердца, – грустно сказал Стецкий, – а мое сердце благодаря одному нашему знакомому было разбито. Боюсь, что навсегда. – Дань, да брось ты, – смущенно пробормотал Артур. – Все еще будет хорошо. – Знаешь, Артур Евгеньевич, одно время я был в таком отчаянии, что решил покончить с собой и даже написал предсмертную записку, которую по старой памяти ношу с собой… Смотри… Стецкий вытащил из кармана потрепанного пиджака клочок бумаги, на котором было написано: «В моей смерти прошу винить Громова Артура Евгеньевича, 1984 г.р.». – Ну, спасибо, друг сердечный, – холодно сказал Артур, ознакомившись с содержанием. – Конечно же, я – единственная причина всех твоих несчастий. – Да нет, не в этом дело, – возразил Данил, убирая бумажку обратно в пиджак. – Наоборот, с тех пор, как я ношу эту записку, она придает мне жизненные силы. На самом деле, это ведь не бумагу я постоянно ношу у сердца, а тебя самого, мою единственную любовь. Смотри, еще кое-что, помнишь?.. Стецкий вытащил из того же кармана фотографию и протянул ее Артуру. На фото друзей засняли, когда они танцевали в паре, и их нетрезвые лица выражали полнейшее счастье. – Господи, откуда это такая фотография? – изумленно спросил Громов. – Когда мы так фотографировались? – Вспомни, как мы с тобой ходили в гей-бар, – подсказал Данил. – После того незабываемого индивидуального урока… Нас фотал по моей просьбе официант Димка. Было темно, поэтому только этот снимок и вышел удачно. Так что ты теперь со мной будешь до конца жизни, дорогой Артур. – Даня, – мягко сказал Громов и положил руку ему на плечо, – тебе наоборот надо все забыть и начать жизнь заново. Сейчас ты уедешь в другое место, так зачем таскать за собой прошлое? Это же всё ненужный старый хлам. Ты уже другой, и у тебя будет новая любовь. – Да, наверное, ты прав, Артур, – улыбнулся щербатой улыбкой Стецкий и запрыгнул на бордюр, ограничивающий пространство крыши. – Ладно, хорошо, что мы повидались. Именно здесь. Я как раз хотел забраться сюда напоследок. Спасибо, что пришел попрощаться со мной. У меня скоро поезд. – Далеко едешь? – вежливо поинтересовался Громов. – Да, очень далеко, – отозвался Данил, глядя сверху на город. – В полнейшую неизвестность. Ладно, ты, наверное, иди, а я еще немного побуду здесь. – Хорошо, – кивнул головой Артур. Он был рад поскорее уйти отсюда, ему было невыразимо тоскливо находиться с тем Данилом, в которого превратился некогда блистательный юноша. – Ну, я пошел… Удачи тебе, Данечка… Я верю, что ты еще найдешь свою вторую половину и будешь счастлив до конца жизни с этим человеком. Они в последний раз взглянули друг другу в глаза и молча расстались. Артур в подавленном состоянии спустился с верхнего этажа по лестнице. Его душили слезы, но он не мог понять, что ему больше хотелось оплакать: то ли собственную неудавшуюся любовь к Данилу, то ли бездарно разрушенную жизнь этого парня. На первом этаже он зашел в туалет и, закрывшись в кабинке, дал волю бесшумным слезам. Потом, ополоснув лицо в умывальнике, он покинул когда-то пышную, а ныне старую, одряхлевшую гостиницу. В голове у него роились воспоминания, обрывки фраз и мыслей. Занятый ими, Артур при выходе из дверей не заметил, что чуть поодаль от отеля стояла толпа суетливо жестикулирующих мужчин и женщин. Они что-то взахлеб объясняли людям в полицейской форме. Рядом с ними стояли санитары «Скорой помощи». Они склонились над чьим-то телом, накрытым большим куском материи. Даже издали было заметно, что белая ткань обезображена огромными пятнами крови, просочившейся наружу. Громов шел к стоянке автомобилей, а в голове у него, словно навязчивый рефрен, пульсировали слова: «Даня, я тебя люблю… я тебя люблю… я тебя люблю… люблю… люблю… люблю…».