I love you kid

19 апреля 2019 г.

Том Холланд всегда любил долго и с наслаждением поспать. Да, при его работе и вечной загруженности это было почти недостижимым удовольствием. Но именно поэтому он еще более пылко обожал поваляться в пышной постели, непременно заправленной белоснежным бельем, пообниматься с пузатой подушкой, пряча под нее руки и елозя щекой по нежной ткани, кутаться в одеяло и ребячливо высовывать из-под него пальцы ног. Вот уже несколько дней он с предвкушением мечтал о том, чтобы плюнуть на все дела и устроить небольшой праздник сибарита и лежебоки, а сегодня все-таки осуществил свою маленькую и, что уж там, наивную мечту. Тем более у него были на это причины. Грядущая премьера финального фильма эпопеи про Мстителей будоражила и волновала. Он знал, что вот-вот уже в четвертый раз ему предстоит окунуться в ту вакханалию, которая закружит и собьет с ног так, что любой смерч умрет от зависти. Бесконечные, сливающиеся в мельтешащее перед глазами пятно, интервью, пресс-конференции, фотосессии, телешоу… Для домохозяек, школьников, студентов, пенсионеров, фанатов, хейтеров… Кажется, он скоро не удивится даже если ему заявят, что надо участвовать в шоу для собак и кошек. Ну, а что? Чем они хуже?! Его Тесса уж точно не глупее какой-нибудь толстой Мэри из Мичигана! Вот шоу для пингвинов, пожалуй, еще смогло бы озадачить, да и то ненадолго. Ко всему подобному привыкаешь быстро — издержки профессии, в которой все нереально, чтоб ее! Глупо отрицать, что эта феерия блеска и славы была в общем-то приятна, но сил требовала немало, и это еще мягко сказано. Он до сих пор еле сдерживался от желания поежиться, стоило вспомнить, каким измученным овощем приползал домой после премьер «Гражданской войны», «Человека-Паука» и «Войны бесконечности». После целого дня бесконечных улыбок, от которых губы, кажется, разучивались принимать иное положение, веселых разговоров, в которых ежеминутно требовалось играть предписанные роли, глубокомысленных взглядов, выгодных ракурсов, вызубренных поз хотелось только одного. Свалиться на огромный диван морской звездой, бессильно раскинув чугунные руки и ноги. Что он, собственно, и делал, не переставая гадать, лучшие это дни в его жизни или худшие. И поэтому, в преддверии надвигающегося хаоса, он позволил себе такую роскошь, как несколько лишних часов беспечного, неторопливого сна. Вот только у судьбы и отдельных личностей на него были другие планы. С вечера, немного поколебавшись, телефон отключать Том все же не стал — его желание послать весь мир нахрен так далеко не заходило. Но поскольку он был решительно не намерен на него реагировать, то предусмотрительно оставил аппарат в дальней комнате. Предусмотрительно — потому что, когда он ранним утром еще и не думал выныривать из сладких и пушистых глубин блаженного сна, его бесцеремонно принялись из них выволакивать. Краем уха он уловил, что мирную тишину самым наглым образом разрезает один глухой из-за запертой двери звонок, потом другой, а за ним еще штук пять или шесть. На самом деле это было очень странно. Этот номер знали лишь самые близкие люди, и то, что он вдруг всем им понадобился, было по меньшей мере необычно. Но спросонья рассудив, что вопросы спасения мира — это сейчас не к нему, а все иное просто недостойно его пробуждения, он со спокойной совестью забил на них и улегся поудобнее, чтобы уснуть снова. Однако его мечты, виновато пожав плечами, заявили: «Прости, парень!» и дружной толпой отчалили в неведомые дали. Спугнутый неприятно колющими сознание звуками телефона сон наотрез отказался приходить снова. Покрутившись минут пять с боку на бок, рассерженно запихав голову под подушку и тут же вытащив ее обратно, он смирился и обреченно вылез из постели. В комнате было довольно свежо, отчего у теплолюбивого Тома и так подпорченное настроение скатилось моментально до той самой отметки, на которую указал бы комнатный термометр. Раздражение немедленно принялось искать свою цель, и она не преминула найтись. Чертыхаясь и потягиваясь, он прошлепал босыми пятками к тумбочке, на которой гордо красовался злополучный телефон. Все, чего он сейчас хотел, — это высказать много, много приятного тем несчастным, что так беспардонно его добивались. Однако стоило добраться до своей цели, как он невольно скорчил недоуменную гримасу, поняв, что помимо услышанных им звонков его атаковали и сообщениями. Совершенно непонятными сообщениями. «Вас можно поздравить, Том?» «Хей чувак это круто, так ему и передай!» «Ну не знаю на мой взгляд это перебор» «Ты там как, бро? Жив вообще? Или рвешь и мечешь?» «Роберт крут!» За всю свою жизнь Том Холланд не чувствовал себя настолько растерянным и непонимающим, что происходит. Недовольство растворилось бесследно и моментально, словно кубик сахара в чашке горячего крепкого чая. До недовольства ли, когда ему вроде как предлагается радоваться, принимать поздравления, рвать и метать одновременно?! А ведь он определенно не замечал за собой признаков раздвоения личности, чтобы проделывать все это одновременно! И как он ни старался не смотреть на последнее сообщение, но все буквально кричало, что в этом и крылась разгадка. Роберт. На свете куча людей, носящих это имя. Но Том твердо знал: есть Робы, есть Бобы, а есть Роберт. Один-единственный и неповторимый. Рооооообееееерт… С такой восхитительно тягучей «О», которую так приятно растягивать в момент оргазма, и томно-бархатной «Е», которая словно гладит язык и губы мягкими лапками. Роберт, который, еле улыбаясь, смотрит так, что Тому вновь хочется упасть морской звездой на диван, кровать, пол, все что угодно. Который так проводит жесткими пальцами по щеке, что Тому хочется скулить от осознания, что столько лет он бездарно прожил без этого. Который так щекочет шею своей бородкой, что Том благодарит всех богов Вселенной скопом и Стэна Ли отдельно за то, что в мире существуют Железный Человек и Человек-Паук. Страничку вот именно этого Роберта в Инстаграме Том с непонятным предчувствием открыл, как всегда, задерживая дыхание. И перестал дышать уже окончательно. Гудки в трубке никогда не казались такими надоедливыми и издевательскими. Наверно, прошло несколько вечностей, прежде чем их заглушило, заполонило, смяло такое до иголок в сердце близкое: — Привет, малыш. И очень хотелось, наконец, отпустить себя, забыть про сегодняшние новости, горячо выдохнуть: «Привет, родной», но… Но. — Какого черта, Роберт?! — холодно прошипел Том, изо всех сил сжимая телефон. — Том, милый, — даже в трубке было слышно, как тот усмехнулся, — ты же англичанин, джентльмен и мальчик из хорошей семьи, в конце концов. Где твои манеры?! — Там же, где и твой разум, похоже, — рявкнул вот теперь уже совершенно точно разозлившийся Том. Он тут впервые в жизни практически понял, что такое «ноги подкосились», а этот гад еще и позволяет себе насмехаться и реагирует столь невозмутимо, словно это не он только что кучу народа на уши поставил. Желание немедленно выпалить все, что полыхало в душе, стало почти нестерпимым и жгло изнутри так, словно Том сдуру кинулся в костер. Спасло Роберта от извержения лишь то, что он решил все же сжалиться и перевести беседу в более конструктивное русло. — Я вижу, мой пост ты прочитал. Понравилось? — Сам как думаешь? — огрызнулся Том, нервно вышагивая по комнате из угла в угол. — Меня тут атакуют вопросами, что вообще творится, а я, как полный идиот, только рот разеваю беспомощно и не знаю, что ответить. — Так ответь, что тебе только что признались в любви на весь мир. Странные люди… Они сами не понимают, что только что прочитали?! Нет, однозначно, он сегодня точно умрет от удушья. Роберт в очередной раз всего несколькими словами выбил весь кислород из его легких и оставил задыхаться, словно рыбу, выброшенную на берег. С Робертом Том вообще чувствовал себя так, словно его скинули с самолета с неисправным парашютом, который то раскрывается, то схлопывается. Ты то мчишься к земле в свободном падении, надрывая глотку от ужаса, то вдруг, подхваченный резким рывком, взмываешь вверх и упиваешься восторгом, понимая, что обрел крылья. Вплоть до того рокового момента, как парашют снова решит закрыться. С Робертом было весело и грустно, сладко и горько, счастливо и больно. Как угодно. Лишь скучно не было никогда — словно наркоману под очередной дозой. Роберт и был наркотиком. Личным, отборным, приготовленным по индивидуальному заказу для одного слишком любопытного английского мальчика из хорошей семьи, ступившего на дурную дорожку. Вот только даже в самом психоделическом дурмане наркотики не признаются в любви. А Роберт признался. И поэтому Том растерянно сидел на краешке дивана и прижимал трубку к уху так сильно, словно от этого зависела судьба мира, не меньше. — И вообще, не понимаю твоего недовольства, — не подозревая о буре в душе собеседника, продолжал Роберт совершенно будничным тоном, — не ты ли возмущался, что я недостаточно нежен и не обозначаю своих чувств к тебе? Вот, пожалуйста, обозначил. А ты опять недоволен. — Боже. Ну не так же… — почти пропищал Том, совершенно сбитый с толку и обезоруженный. — Почему нет? Я, может быть, хочу, чтобы все знали, что я к тебе чувствую! Имею я право на одну маленькую прихоть? В глубине сознания Тома еще недовольно копошилась мысль, что вроде как ему полагалось злиться и психовать. Но как это делать, когда Роберт говорит — такое?! Молчание в трубке явно намекало, что теперь надо было и ему хоть что-то сказать, что-то соответствующее, что-то достойное. Но, как назло, ничего на ум не лезло, и, как водится в таких случаях, он ляпнул самое смешное и глупое. — Признайся честно, это тебя Марвел попросили? Раздавшийся в трубке смех нелогично заставил его и самого улыбнуться. Смех Роберта, как он давно для себя понял, был его личным фетишем. И руки Роберта. И очки Роберта. И глаза Роберта. И — о боже-боже-боже! — бородка Роберта. Кажется, в Роберте Дауни не было ничего, что бы не являлось фетишем Тома Холланда. Это, вероятно, должно было удручать. Тома это вдохновляло и окрыляло. — Нет, ты частично прав, — добродушно продолжил наконец отсмеявшийся Дауни, — наши боссы, конечно, попросили ненавязчиво привлечь публику, но, поверь, они слишком консервативны, чтобы делать это такими методами. Более того, если настаиваешь, я так и быть, признаюсь, что они мне сегодня звонили. Интересовались, не перебарщиваю ли я с этим, как они выразились, «неоднозначным пиаром». — Что ответил? — хмыкнул Том. — Что надо идти в ногу со временем, и что фанатам это, наоборот, понравится. — Уверен? — недоверчиво осведомился он. — А если приличные поклонники это прочтут? — Абсолютно уверен, — Роберт как всегда был само спокойствие, хоть статую Будды с него лепи. — Приличные поклонники увидят совершенно очаровательную картину почти отцовской любви старшего наставника к юному коллеге и умилятся. А если прочтут неприличные, то они и увидят неприличную картину, после чего умилятся еще больше. — Извращенец, — не смог не улыбнуться Том. — Хитрый, расчетливый, наглый, нахальный извращенец! Он изо всех сил старался, чтобы это не было слышно, но отчетливо понимал, что все выстроенные им барьеры рушатся с постыдной скоростью. И нет, он ничего не собирался с этим делать. Если Роберт Дауни хочет сообщить всему миру, что он любит Тома Холланда, то со стороны последнего как минимум невежливо мешать ему в этом. — Сколько комплиментов, я даже польщен! — от веселого смеха, бусинами рассыпавшегося в трубке, Том невольно облизнулся и прикусил кончик пальца. — Но, в конце концов, не ты ли все это начал, малыш? — Хватит называть меня малышом, — на автомате вновь вспыхнул Том и тут же осекся, осознав, что Роберт имеет в виду. Да, выкладывая в день рождения Дауни ту фотографию, на которой им не хватало пары миллиметров до поцелуя, он сильно рисковал. Его руки совершенно позорно дрожали, когда он выискивал фото и отправлял пост в Инстаграм. Ничего подобного он ранее не то что не делал, даже помыслить о таком не мог. Но наркотик, похоже, не только дарит неземное блаженство, но и меняет все мировоззрение бедолаги, угодившего на его удочку. Почему-то вдруг это стало казаться совершенно необходимым и единственно верным. Он должен был, обязан был поздравить Роберта не так, как все. Быть маленьким грязным секретом никогда не было пределом его честолюбивых мечтаний. И может быть — только может быть! — целое мгновение он все-таки хотел, чтобы все узнали о них. Этого мгновения хватило, чтобы отправить провокационное фото в Инстаграм, а потом несколько дней мучительно краснеть, читая бессвязные восторги фанатов. И если ему хотелось этого, так разве он был вправе отказывать в этом Роберту?! — Знаешь, после того, как все уверовали в любовь Питера к Тони, порожденную по сути лично тобой, думаю, фанатов уже ничего не испугает, — после небольшой паузы заявил Роберт. — Почему мной? Сценаристами, — буркнул Том, все еще не решив, какую линию поведения выбрать. Роберт вновь хохотнул, и Том бессильно вытянулся на диване и уже так привычно тяжело сглотнул. Пожалуй, надо вообще запретить Роберту смеяться, во имя душевного спокойствия одного юного дарования. — Ну прекрати, Томми… А вот это было уже просто нечестно. Ласковое, с придыханием, «Томми» в устах Роберта обладало убойной силой. Его тоже следовало немедленно запретить как оружие массового поражения. А то, что массы были представлены одним Томом, ничуть не важно в данном случае. — В сценарии были прописаны сыновьи восхищение, преклонение, уважение, а ты что сыграл? Совершенно безбашенную и не признающую никаких преград первую юношескую любовь, густо поперченную подростковой гиперсексуальностью. Зрители не идиоты, Томми, они же все видят. Да, пусть разумом они не всегда понимают, что именно ты хочешь сказать, но сердцем чувствуют так хорошо, что обмануть их невозможно. Так что постарайся больше не влюбляться в партнеров по съемкам, если не хочешь, чтобы все всё поняли. Том хотел запальчиво огрызнуться, что не собирается больше ни в кого влюбляться. Что ему хватило раз и навсегда. Что он вообще наивно верит в то, что по-настоящему любят один раз. Но вместо этого вдруг неожиданно сам для себя сказал совершенно иное. — А что сыграл ты? Как Тони относится к Питеру? Роберт замолчал так надолго, что Том подобрался на диване, сел, подтянув колени к груди и крепко обхватил их одной рукой. Прохлада в комнате, о которой он к тому времени совершенно позабыл, вдруг властно напомнила о себе, пробарабанив холодными пальцами по коже, и он зябко передернул плечами. — Тони смотрит на Питера как на свет, — наконец послышалось непривычно тихо и… грустно?! — Свет, который в нем был когда-то, но который он потерял давно и безнадежно. — Но… — голос вдруг на миг отказал, и Тому пришлось сделать паузу, — он же может зарядиться светом Питера, пропитаться им и снова вспыхнуть самому!.. Жаль, что Марвел хотят сделать геем какого-то левого супергероя… Роберт на это неожиданное замечание легко хмыкнул, а потом ответил вроде бы весело, но Тому не составило никакого труда вычленить в его смехе нотки сожаления. — Нет, Томми, сделать геем, как ты выражаешься, левого героя — это одно, а Паучка или Тони — это уже чересчур. Марвел никогда на это не пойдет. — Знаю, — грустно вздохнул Том, — но все равно жаль. Я бы хотел, чтобы мы воплотили это на экране. Тони заслужил этот свет более, чем кто бы то ни было другой. А я уверен, — с нажимом заявил он, — что только Питер способен ему это подарить и встряхнуть его как следует. — Увы, согласен я с тобой или нет, но это совершенно нереально. Сами Питер с Тони не реальнее, чем сон, от которого остается только неясное воспоминание. Да и вообще. Дохрена всего в этом мире нереально, как бы печально это ни звучало. Это, казалось бы, совершенно справедливое и неоспоримое замечание почему-то взбесило Тома до глубин души. — Неправда! — возмутился он, прекрасно осознавая, как по-детски сейчас выглядит, но не в силах что-либо поделать. — Они реальны не меньше нас с тобой. Пока в них верят те миллионы, что сейчас умирают от счастья в комментах к твоему посту, они реальны, живы и осязаемы. И не спорь, понятно?! Боже, этот день абсолютно точно будет внесен в личные архивы Тома под знаком «Самый Бредовый День». Сначала Роберт вытворяет это безумие, потом Том неожиданно соглашается, что это верно, а теперь, в качестве вишенки на торте, они сидят и обсуждают выдуманных героев, за которых Тому обидно, как за лучших друзей. Браво, Том, отлично доказал, что не ребенок! Но, кажется, Роберт и не собирался ни смеяться, ни спорить. — Как скажешь, Томми, как скажешь. Может, ты и прав, нужно же верить в реальность хоть чего-то. Его негромкий голос вдруг стал таким теплым, что Том вдруг понял: с радостью отдал бы сейчас все, что у него есть, лишь бы Роберт оказался рядом. Лишь бы обнял так, как умеет только он, горячо и заботливо одновременно. Лишь бы пригладил встрепанные волосы, глядя с такой гордостью и восхищением, что хотелось сию же секунду повиснуть у него на шее. Лишь бы прошелся по спине кончиками пальцев так, что во рту немедленно пересыхало, а в висках начинали взрываться фейерверки. — Меня тут активно домогаются, малыш, — извиняющимся тоном произнес Роберт, — увы, надо бежать. Но скоро встретимся, правда? — и после секундной паузы добавил глухо: — Я соскучился вообще-то! — Знаю, — помедлив, выдохнул Том. — Я тоже. И уже почти положив трубку, все же прошептал: — И то, другое… Я тоже. Прошло уже достаточно времени, а Том все не мог взять себя в руки. Открытая на экране телефона страничка в Инстаграме тянула его, словно магнит. Вновь и вновь он читал комментарии, совершенно бездумно улыбался и все отчетливее понимал, что должен ответить хоть что-то. Уже не два и не три человека горячо любопытствовали, как же отреагирует Том Холланд, которому только что внезапно во всеуслышание признались в любви. Ответ «Я тоже люблю тебя, Роберт» был самым правильным, честным и оттого самым невозможным. Вариант «Я тоже люблю вас, мистер Старк» казался гораздо более приемлемым, и Том потратил целых пару минут, так и сяк обдумывая идею, но в итоге отверг и ее. А потом ему пришла в голову мысль, которую он даже не обдумывал. Она была абсолютно той единственной, что могла, не говоря ничего, сказать все. Он торопливо схватил телефон и, почему-то то и дело не попадая по буквам, заскользил пальцами по экрану, набирая незамысловатый текст про то, что любовь реальна.