I love you kid

Награда

Все досужие СМИ и говорливые подхалимы-критики пророчили Роберту на этой церемонии как минимум парочку наград. Как по учебнику, хвалили его выдающуюся игру, раскрытие новых граней таланта и хором намекали на возможный Оскар впереди. Глупцы! Они реально думают, что его сегодня это волнует? Что Роберт широко улыбается и шутит больше обычного (явный знак высшей степени волнения) из-за неудовлетворенных амбиций, которые могут вмиг перестать быть таковыми? Хорошо, что они такие глупцы! Хорошо, что они не знают: вот она — его главная награда. То и дело оправляет странным образом уложенные кудряшки (Роберт никак не может определиться, нравится ему или нет). Одергивает рукава ладно сидящего пиджака. Фальшиво улыбается до ушей при виде, как Дауни протокольно наклоняется с поцелуем над отлично отрабатывающей роль Сьюзен. Вот она — его награда. Плюнув на все условности и церемонии, сама пробирается к их столику через частокол гостей и секьюрити. Ведомая чем-то неведомым, непонятным, неосязаемым, но таким прочным, что вот уже столько лет нет никаких сил (и никакого желания) разорвать. Таким мощным, что стоило лишь Тому сегодня войти в зал, как Роберт ощутил его нечеловеческим животным чутьем. Зверь всегда знает, чует: «Мое!». Видимо, в Роберте слишком много от зверя. И в Томе тоже. Ведь именно эта нить, незримая, но неразрывная, сейчас тащит его к Роберту. И Роб делает единственное, на что он сейчас способен: вскакивает на ноги, наплевав на предостерегающий и холодный взгляд Сью. Вот она, актерская школа: маска приклеена к лицу намертво даже тогда, когда нет никаких сил ее поддерживать. Он профессионально улыбается всем и каждому, незаметно оттирая со своего пути. Жмет руки черт знает кому — он не вспомнит потом имен и лиц даже под пытками. Хлопает по плечу, смеется, даже вроде бы шутит и отвешивает комплименты. И знает, что рядом, — господи, совсем рядом! — Том Холланд делает то же самое. Сколько они не виделись? Месяц, год, вечность? На самом деле Роберт может ответить с точностью до одного дня. Но сейчас все это время кажется короче тех бесконечных секунд, на которые они завязли в этом щебечущем, гламурном, липком облаке чужих лиц и рук. Тысячи миль между ними съежились до нескольких футов, а они никак не могут их преодолеть. Тома задерживает Эмили, весело что-то ему рассказывая. Ее муж вертит головой и тоже вставляет свои радушные реплики. Краем глаза Роб видит, как отчаянно вся фигура Тома выражает порыв, движение, но он вынужден подчиниться правилам. Том довольно умело делает вид, что очень заинтересован разговором, склоняется над Эмили и даже улыбается почти по-настоящему. Но только Роберту видно, насколько наигран этот интерес. Тем самым звериным, обострившимся до сверхъественного, чутьем он почти наяву чувствует, какое лихорадочное нетерпение сжигает Тома. Роберт обожает Эмили, но сейчас готов слегка придушить. Какого черта? Жажда становится неутолимой, нервы истончились до состояния нити, и вот-вот лопнут. А потом Том вновь, в который уже раз, украдкой косится на Роберта и натыкается на его ответный взгляд, который тот не успевает отвести. И время замирает до конца. В этих взглядах — вся их история. Их «Здравствуйте, сэр, вы… вы мой кумир!» и «Отличная работа, пацан, продолжишь в таком же духе, станешь звездой, гарантирую». Их «Ты что творишь, пацан?!» и «То, что мы оба хотим, и даже не вздумай спорить!». Их «Дааа, Роб, еще, пожалуйста!» и «Ах ты, несносный мальчишка, ну всё, ты доигрался!». Их «Да сколько можно, мы почти три месяца не виделись?!» и «Ты случайно не хочешь прилететь в Лос-Анджелес на следующей неделе?». Их «Я так скучаю, Роб...» и «Я тоже, Томми…». Всё это — в их взглядах. Всё это — и намного, намного больше. И тогда Роберт шлет все к черту. Он почти толкает в сторону последнего несчастного, которому не повезло оказаться между ними. И забирает в свои руки свою главную награду.