Размытые границы

– Извините, – Цукишима виновато склоняет голову в поклоне, но Савамура бодро треплет по плечу, пока Танака толкает воодушевляющую речь, и, Господи, так даже хуже, стыд какой. Как и ожидалось – тренировка после бессонной ночи – затея жалкая и провальная, в чём Цукишима успевает убедиться уже в первые десять минут разогрева, неуклюже запинаясь, неудачно падая и оставляя приличную часть чувства собственного достоинства на полу под злорадные смешки Кагеямы и обеспокоенные взгляды Ямагучи. Словно ему назло, именно сегодня команды составами смешивать не стали, лишив возможности списать ошибки на несыгранность случайных игроков или дисбаланс в навыках. – Подавай! На площадке царит атмосфера азарта. Со скамеек вразнобой кричат слова поддержки запасные, подогревая боевой настрой. Для Широторизавы эта игра – реванш, пусть и неофициальный, а для Карасуно шанс закрепить успех и подтвердить звание лидеров префекруры, потому все на взводе, хоть и улыбаются с виду чинно, мирно, дружелюбно. Досадно, что именно сегодня Цукишима далек от заветных ста двадцати процентов как никогда. – Цутому, отличный приём! Он находит мгновение украдкой просунуть пальцы под очки и потереть закрывающиеся глаза. Середина второго сета, но никак не получается собраться и сконцентрироваться на игре. Спать охота что пиздец, но хуже всего – хуже ворчливых замечаний Кагеямы, энергичных воплей Хинаты, снисходительных улыбок Савамуры, громких подначек Нишинои и Танаки, хуже вот этого вот всего – Ушиджима-мать-его-так-и-эдак-Вакатоши, при взгляде на которого в голову так некстати лезет глиттер и рваный свет на смуглой коже, отпечатки подушки на щеке с растрёпанными прядями над ухом и икеевские морковки. – Давай мне!!! Хината проносится совсем рядом, взлетая к сетке для быстрого съёма, – они чудом не сталкиваются, и Цукишима нелепо шарахается в сторону, огребая минутный испуг. Хината хоть и мелкий, но скорость у него впечатляющая, а Цукишима физику и перераспределение кинетической при ударе знает в достаточной степени, чтобы мобилизоваться и, стиснув зубы, бросить последние силы на преодоление апатии и неотвратимо накатывающей сонливости. Хватает ровно на три мяча. Глаза устало и часто моргают за стёклами, пытаясь уследить за линией спайка. Веки совсем сухие – надо было всё же закапать чем-нибудь, но теперь придётся терпеть до конца игры. Внезапно смотреть на Ушиджиму по многим причинам оказывается весьма и весьма проблематично, но и не смотреть нельзя – а иначе, как его блокировать? "Июнь, шестнадцатое," – безошибочно определяет дату покупки по посту в инстаграм Цукишима, замечая две небесно-голубые молнии с внешних сторон белых спортивных кед, когда Ушиджима разбегается для прыжка. Нахуя ему это знание, спрашивается. Ушиджима в ответ тоже смотрит – Цукишима понимает не сразу – смотрит пристально и задумчиво, что рождает всякого рода подозрения. Это потому, что играет фигово? Выглядит также? Или?.. Он же не выдал себя ненароком? – Оуч! Дожили. Обычно съёмы лицом принимает Хината. Как низко он пал. Цукишима бредёт до скамейки, неловко опираясь на взволнованно перекрикивающегося с тренером Савамуру. Кровь носом не идёт, но вот стекло в очках треснуло, оцарапав кожу под нижним веком в опасной близости от ресничного края. – Не смертельно. Всеобщее внимание рождает чувство незащищённости, ему неуютно, и Цукишима сутулится в провальной попытке уйти от навязчивого участия. Простая царапина. Не стоило ради этого прерывать игру, он же не хрустальный, в самом деле. – Тебе бы в медпункт, – хмурится Сугавара. – Промою антисептиком и достаточно, – протестующе морщится Цукишима, упрямо игнорируя робкие возражения Такеды-сенсея. – Ладно, – внимательно осмотрев повреждения, нехотя соглашается Укай, – аптечка в клубной комнате. На сегодня всё, отдыхай. И оглядывается, выискивая среди запасных замену: – Нарита!.. – Может, не стоит отпускать его одного? – доносится в спину тревожный голос Ячи, и Цукишима ускоряет шаг, выскакивая за двери спортзала раньше, чем окрикнут подождать. По пути он пару раз запинается: голова кружится, да и смотреть через одно целое стекло не совсем удобно. Стоит подумать, как объяснить Акитеру, что его подарок и трёх месяцев не продержался. В клубной комнате тихо жужжит вентилятор. Аптечка предсказуемо находится на шкафчиках по правой стороне; внутри всё необходимое, включая вату, есть даже перекись и спирт. Цукишима пропитывает компресс раствором антисептика и аккуратно прикладывает к ране, размачивая успевшую схватиться коркой кровь. "Хорошо бы и спиртом пройтись потом", – успевает подумать он, как ручка двери идёт вниз и в проёме вырисовывается знакомая фигура. Почему?! – Поче... – Одного тебя побоялись отпускать, – Ушиджима обходит скамейку, присаживаясь на корточки лицом к лицу. – Команда без аса... – начинает было Цукишима, но его решительно перебивают: – Всё честно. Мой удар – моя ответственность. Ушиджима тянется забрать вату, мимоходом шаркая коленом по внутренней стороне бедра, и Цукишима вскидывается, отнимая руку от раны. – Я уже закончил, – врёт он, захлопывая аптечку, и вскакивает слишко резко, качнувшись от внезапно стрельнувшей в голове колкой искры. – Не геройствуй, – в голосе поднимающегося следом Ушиджимы летним костром тлеет снисходительная усмешка и что-то, что хочется выдать за заботу, но Цукишима не наивный идиот. – Всё в порядке, – звучит тише, чем могло бы, он это не специально и ни на что не рассчитывает (честное слово), но вот Ушиджима делает шаг ближе, чтобы расслышать, и Цукишима даже рад, что всё складывается именно так. Шаг. Ещё шаг. Не многовато ли шагов? Цукишима упирается спиной в шкафчики и сконфуженно отводит взгляд. Ушиджима совсем близко и... что это? Он же не собирается?... – Ты мне нравишься, – слегка нахмурившись, спокойным голосом вещает Ушиджима, впечатывая руку по локоть в дверцы на уровне головы. – Ты мне нравишься и... – он заглядывает в глаза, выдержав томительную паузу, уверенно заключая, – я тебе тоже. Цукишима моргает и тянется ущипнуть себя за ладонь. Раз, другой, третий – ещё и ещё. Он зажимает кожу, скручивает, до царапин скребёт ногтями, потому что не спал и теперь вырубился на скамейке и всё это ему абсолютно точно снится, потому что он стоит в классическом кабедоне и получает признание от Ушиджимы Вакатоши, а они толком разговаривали-то всего-ничего, потому что... потому что... – Я тебе тоже нравлюсь, – повторяет как приговор Ушиджима. Цукишима задерживает воздух в лёгких и сверлит злым растерянным взглядом. Как назло, они одного роста, Господи, ну почему они одного роста?! Обычно эти спасительные сантиметры разницы очень выручают, согревая возможностью смотреть сверху вниз с позиции силы, с иллюзией контроля. Но не в случае с Ушиджимой. В случае с Ушиджимой не выручает ничего. – Это фант такой? Он и сам знает, что нет. Что тогда? Шутка? Розыгрыш? Ты же мысли не читаешь, верно? Так откуда?.. – Нет. – Шутка? – Нет. – Розы... – Нет, – с каждым разом лицо Ушиджимы всё ближе; дыхание щекочет, дразнит, оседает на щеке, сбегая на шею и краешек уха, дьявол, сомнения гложат – но соблазн слишком велик – и Цукишима до хруста в пальцах цепляется за подол формы, решается – качается вперёд, сокращая дистанцию до нуля. Губы у Ушиджимы мягкие и сухие, расползаются в улыбку, сминают, посасывают, прихватывая в отместку за бегло скользнувший по кромке язык. – Ты... Вопросы вспыхивают в сознании быстрее, чем сменяют друг друга новостные нарезки прошедших матчей сезона: Как понял? Я тебе тоже? Когда? Как давно? – ...дверь запер? Ушиджима поднимает бровь и фыркает (фыркает!), и Цукишима смотрит во все глаза, не верит и против воли расплывается в ответной улыбке. – Мы не будем делать этого здесь. – Чего? – переспрашивает Цукишима. Он-то лишь хотел убедиться, что их поцелуи не станут достоянием общественности, но Ушиджима фыркает второй раз (это надо запрещать на государственном уровне!) и, с непробиваемым спокойствием запуская свободную руку Цукишиме в трусы, щиплет голую ягодицу. Тот давится воздухом, махом краснея до цвета томатной пасты. – Ч-что ты...? – от неожиданности голос дрожит и крошится. – Обозначиваю перспективы, – прямолинейно констатирует факт Ушиджима. – Опрометчиво, – не отстраняясь, с вызовом шепчет Цукишима; щёки пылают румянцем возбуждения. – Называть меня малышом было опрометчиво, – гудит Ушиджима, притираясь бёдрами, – не люблю, когда недооценивают. Кадык предательски дёргается; Цукишима чувствует, как губы снова мажет поцелуем, и протестующе мычит, когда в пах вжимается что-то горячее, твёрдое и нифига не маленькое. Всё слишком быстро, он морально не готов. – Я же сказал – здесь мы этого делать не будем, – посмеивается Ушиджима, за поясницу подхватывая слабеющего в коленях Цукишиму, спиной съезжающего по шкафчикам. – И голова-поди кругом. Удар был сильный. "Голова кругом, – признаёт Цукишима, – но причина совсем не та." Он гонит прочь смущение, позволяя Ушиджиме помочь ему сменить спортивную форму на школьную, и складывает ставшие бесполезными спортивные очки в футляр. Пробует надеть обычные и убирает следом – дуга оправы больно давит на кожу вокруг царапины, которая к тому же отекла и чешется. – На будущее, – добродушно хмыкает Ушиджима, наблюдая как красный до корней волос Цукишима, то и дело запинаясь, не знает, куда смотреть, пока медленно бредут вдоль ограды в первую ночь сентября и держатся за руки: – В инстаграме двойной клик по фото – это лайк. Цукишима в недоумении хмурит брови. – Ты мне вчера их штук триста поставил. И добавляет, мягко улыбаясь: – Я, конечно, недогадливый, но не настолько. "Чёртов инстаграм," – чувствуя себя обманутым мысленно стонет Цукишима. Ладонь приятно печёт теплом; Ушиджима уверенно сплетает пальцы, оглаживая костяшки. "Чёртова бессонная ночь", – жар от руки поднимается выше, плавит рёбра, кипятком разливаясь в груди. Цукишима хочет всего и сразу: в душ, смыть пот и усталость, ещё поцелуев – на этот раз с языком – секса, но больше всего – зарыться в уютные объятия, накрыться по макушку одеялом и проспать в обнимку двенадцать часов кряду. – О чём задумался? Цукишима напрягает глаза, хмурится, щурится, но всё равно не может в темноте разглядеть, какое у Ушиджимы сейчас лицо. – Когда это началось? У тебя ко мне? Под подошвой мерно хрустят мелкие камни. Отрывисто тренькает звонок пролетающего мимо велосипедиста. – Тот блок во втором сете, – судя по голосу, улыбаясь, хмыкает Ушиджима. – Всё не шёл из головы. А у тебя? – Что у меня, – притворяется дураком Цукишима. – У тебя ведь тоже с того блока началось? Да. – Нет, – врёт Цукишима, ускоряя шаг. Под ногами проскальзывает не к месту подвернувшаяся ветка, но за руку вовремя тянут, впечатывая носом в широкую грудь. Наверное, надо перестать по-идиотски улыбаться, стоя посередине дороги в шаге от школьных ворот. Перестать воровато набивать полные лёгкие его запахом и сжимать его пальцы своими так сильно, что начинают неметь, но... Цукишима не может. Потому что чёртово Совершенство. Потому что чёртов Ушиджима-мать-его...