Ненадёжный рассказчик

      Вернуться в чащу, в самое сердце глубокого тёмного леса, вернуться к охоте было чертовски приятно. Отчего-то вспомнить как расставлять силки на мелкую живность, как читать следы и ориентироваться среди деревьев ему не составило особого труда. Словно сам лес подсказывал ему, что нужно делать. В отличие от деревушки здесь в голове Гастона густой туман беспамятства не продержался долго.       Пару дней он наблюдал за биением сердца самой жизни. Смотрел издалека на то, как рысь учила своих котят вскрывать глотки белкам и мелким птицам. Наблюдал за тем, как на её выводок со скоростью молнии спикировала орлица, вцепившись острыми когтями в шкуру самого слабого и маленького её отпрыска. И как отчаянно бессильно рычала рысь вслед улетающей с добычей орлице. Пусть хищная птица быстро скрылась из вида, но Гастон ясно представил себе, какой конец ждёт нерасторопного и неудачливого котёнка в её лапах. В этом круговороте жестокости было что-то правильное. Что-то неуловимо логичное, чего в городке он никак не мог найти. Что отрицали цивилизованные, чисто вылизанные улочки и улыбчивые горожане, хоть и были построены по тем же законам. Жизнь процветает за счёт другой жизни и питается ей, чтобы однажды стать кормом, замыкая круг. Поедай или сожрут тебя. Убивай или будешь убит. Философия вечной жестокости кажется Гастону притягательной обыденностью, которую он не сможет облечь в слова, чтобы объяснить кому-либо ещё.       Проверяя расставленные силки и собирая попавших в них зайцев, Гастон наткнулся на волка, который при виде охотника резко рванул зубами остатки туши зайца, разоряя то что осталось от ловушки, и отбежал на безопасное расстояние. «Сволочь» - злобно бросил охотник вслед удирающему хищнику, укравшему у него добычу прямо из-под носа. Волк обернулся в его сторону один единственный раз, сверкая жёлтыми глазами с опасными искрами интеллекта. Такой не станет идти наперекор зверю сильнее себя самого без веской причины. Таково правило. Гастон неловко пошевелил новым протезом. Таково правило, которым он сам однажды явно пренебрёг. «Считай, что лес простил тебя за ошибку», ― послышался утробный шёпот где-то в недрах его разума. Коварный шёпот, одновременно и знакомый, и нет. Звучащий на столько реально, что заставил Гастона оглянуться по сторонам.       Гастон старательно разрабатывал ослабленные долгой болезнью мышцы. Вновь учился натягивать тугую тетиву своего лука и пущенные им стрелы быстро позабыли о том, что такое промах, разя мелкую дичь прямо в сердце одну за другой. Разочаровался в собственной меткости он лишь в тот момент, когда решил вспомнить, какого это охотится на зверя покрупнее. Рогатый олень свалился на землю после первого же выстрела, но продолжал судорожно биться в предсмертной агонии, поднимая копытами в воздух опавшие листья. Животное хрипело, широко открыв пасть и вывалив на бок мясистый язык, исходивший пенящейся розоватой слюной.       ―Прости дружище, ― досадливо поморщился охотник, доставая нож, чтобы добить животное. ― Я должен был попасть этой пулей в сердце.       Однако по возвращению в город на него снова надвигалась поволока беспамятного тумана. В этом месте до сих пор не было абсолютно ничего знакомого, будто бы он не жил здесь ни единого дня своей жизни. И как бы старательно Гастон не убеждал самого себя, будто помнит этого приставучего карлика, вечно путающегося под ногами, как бы умело не отыгрывал собственный трезвый и полный ум, не мог припомнить никого из людей, что называли себя его знакомыми, друзьями и «дамами сердца». «Это ведь всё Лауретта. Это она тебе внушила, что мы небыли вместе» ― обиженно верещали размалёванные девицы, стоило ему захлопнуть за собой двери своей таверны. Будто бы он и сам не понимал какую власть над его памятью об это провинциальном городке сейчас держит в руках эта блондинка. Которая, однако, этой самой властью пользоваться не спешила. Ровно как и не спешила упрекать за то что управлении собственной таверной он отошёл на второй план, тщетно силясь вспомнить, как вообще он, чёрт возьми, вёл своё же дело!       ― Я знала, что свой лес ты вспомнишь быстрее чем родной город. Ты же дикарь по натуре, ― сказала она непринуждённо отрубив голову куропатке, подстреленной этим утром. И в этих словах не было какого-то пренебрежения или сарказма. Лишь констатация факта. ― Мой папаша прозвал тебя первобытным, как только впервые увидел. Он не мог смириться с тем, что один из первых лиц этого городка от цивилизованности на самом деле далёк. Сам он был слишком аристократичен и миролюбив, наверное потому разорился и умер не дожив даже до пятидесяти.       Гастон предпочитал не размышлять над словами той, что называла себя его помощницей, лишний раз. Слишком уж мучительно ему давались все мысли, связанные с ухоженным городком и его излишне улыбчивыми жителями. Слишком уж хорошо их укрыла поволока потустороннего тумана, не спеша обнажать ущелье памяти прошлого. Охотник в свободное время просто занимал чем-нибудь свои руки, чтобы не сидеть пялясь истуканом в одну точку. Он шкурил и затачивал заготовки стрел для мелкой дичи, сидя на пороге своего дома. Прямо возле его ног спокойно жевал траву небольшой серый заяц, а семейство сорок, которое он щедро подкармливал, выкупая их молчание на своей охоте, порхали с ветки на ветку, подражая чириканью городских воробьёв. Давали понять, что его навестили гости из города.       ― Почему он тебя не боится? ― шёпотом спросила Кристин, осторожно выглядывая из-за угла добротного деревянного дома и во все глаза глядя на зайца. Стружка от затачиваемой стрелы, что вскоре должна будет проткнуть тушку его собрата, если не его собственную, падала на ушастую голову, совершенно не тревожа животное.       ― Почему он должен боятся меня? ― спросил Гастон у девчонки с лёгкой улыбкой на губах.       Она всегда казалась охотнику очень домашней девочкой, несмотря на совершенно неуправляемый, жестокий и взбалмошный характер. И маловероятно то, что смогла бы понять, что такое спокойствие духа, свойственное хищникам. Да и как можно кому-то объяснить подобные вещи? Разве можно научить? Нет, это может лишь почувствовать такой же охотник, что сливается со своим окружением, припадая к земле. Плотоядный зверь, что научился становиться тенью собственной добычи, незаметным для её глаз как воздух во время полного штиля.       ― Мой ответ, нет. И прекрати просить, ― повторил Гастон раздражённо.       ― Но мне же скоро будет восемь, почему нет? ― упрямо продолжала гнуть своё Кристин, следуя за ним по пятам до самой таверны. ― Мария рассказывала, что тебя на охоту взяли ещё раньше. Ну же, сделай мне такой подарок на день рождения.       ― Почему бы тебе не попросить другой подарок? ― устало закатил глаза охотник. ― Такой какой обычно просят девочки.       ― Потому что я не хочу, ― упрямилась Кристин, пройдя в таверну следом за Гастоном.       Лауретта старательно не поднимала глаз на вошедших. Не вмешивалась в их спор и делала вид, что ничего кроме затачивания кухонных ножей её в данный момент не интересует. Продолжая, однако, внимательно прислушиваться к диалогу.       ― Я умею держать в руках лук, со мной не придётся возиться как с бездарем, ― выпалила девчонка. Гастон предпочёл не спрашивать, как в её руки вообще попало оружие, лишь отметив про себя что сестрица совершенно не следить со собственным ребёнком, отдавая её воспитание на откуп неизвестно кому. ― Если нужно я могу даже патроны отработать, стоя у тебя на розливе.       ― Тебе семь! ― Гастон от возмущения повысил голос, отказываясь даже представлять себе малолетнюю племянницу, наполняющую кружки пропойцам всех мастей. ― Какой ещё, к чёрту. «розлив»?       ― Почти восемь, ― не унималась девчонка. ― И я высокая. Сказать заезжим, что мне тринадцать и они поверят.       ― Так, пошла вон, с глаз моих, ― отрезал Гастон, указывая на дверь.       ― Но…       ― На сегодня я всё сказал.       Кристин пару мгновений смотрела ему прямо в глаза, с обидой и злостью поджимая нижнюю губу, резко развернулась и зашагала к выходу, стуча по дощатому полу каблуками своих грубых стоптанных ботинок. Стоило двери закрыться за спиной ребёнка и Гастон устало выдохнул, прикрыв глаза и сжав переносицу пальцами. Он небрежно бросил на стойку холщовый мешок с дичью севшим голосом пробормотав про себя:       ― Эта не девочка, а наказание.       ― Взгляни на это с другой стороны, ― осторожно начала Лауретта, не отрываясь от дела. ― Она же тебе во всём старается подражать. Прими это как форму комплимента и дай ей шанс себя показать.       В ответ Гастон лишь цокнул языком, посмотрев на Лауру красноречиво. Девочки не созданы, чтобы проводить среди дикого зверья несколько дней и уж тем более не для её рук создано оружие. В конце концов не женское это дело, вставать в круговорот животной жестокости и становиться частью жизни, что жизнь пожирает. Он не имел ни малейшего желания забрасывать и без того жестокого ребёнка в эту кровавую философию, хоть и не мог обличить эту, в общем-то простую, мысль в слова. Просто не знал, как это сделать, да и хватит ли вообще для этого слов.       ― Я знаю, охота не для девочек, ― продолжила свою мысль Лауретта, игнорируя острый взгляд голубых глаз. ― Но ты мог бы научить её защищаться. Вспомни что ей приходится довольно часто идти одной то до соседней деревушки, то до твоей матери, а она тоже живёт не близко. Идти через лес, в котором поприбавилось клыкастого зверья.       ― Ты слишком умная для девушки, ― Гастон обречённо вздохнул, закатывая глаза. ― Хорошо, но лишь для того чтобы она быстрее поняла бесполезность своей затеи. Всё равно не уймётся, пока я не соглашусь.       Лаура сдержанно улыбнулась. В её зелёных глазах плескалась лисья хитрость, которой у её, откровенно туповатых, сестёр не наблюдалось. Она отложила точильный камень и нож, достав из кармана фартука свёрток и протянула его Гастону.       ― Это от Розетты и Виктора, подарок для Кристин. Пришёл сегодня утром. Может сообразишь простенькую шкатулку, пока я с вышивкой не закончила?