Для девицы, владеющей воздушной причудой, Урарака на редкость не грациозна. Когда она приземляется ему на рёбра на одной из миссий, её неграциозность становится критичной. Бакугоу орёт, чтобы она заканчивала жрать тортики, если и дальше планирует падать. Урарака не планирует: тортики уплетает за обе щеки, но всё равно обрушивается откуда-нибудь периодически. Обязательно — на его горячую голову.
Но самая большая проблема из виденных Бакугоу — Урарака на каблуках. «Щёки ей мешают баланс держать, что ли?» — злобно думает он, наблюдая эквилибристику на шпильках в исполнении Очако. Девчонка ходит вокруг фонтана в лобби на их первой церемонии награждения, потому что у фонтана есть бортик, за который Урарака держится. Когда она делает шаг в сторону, неловко всплескивая руками, попытка держать равновесие проваливается. Очако не сдаётся и продолжает бороться с каблуками, слишком высокими даже для профессиональных стриптизёрш. Бакугоу знает только двух женщин, способных совладать с подобной обувью, и ни одна из них не Урарака. На свою беду, Бакугоу, наблюдающий за этой бесславной картиной, бесстыдно ржёт, отчётливо и довольно громко.
— О, Бакугоу, как хорошо, что ты здесь!
Обыкновенно никто не радуется его появлению, но Урарака совершенно искренне счастлива. Это у неё входит в привычку, сколько бы Катсуки ни сопротивлялся.
— Отвали.
Но Урарака отваливать умеет ещё хуже, чем передвигаться на каблуках. Катсуки знает это на горьком опыте.
— Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста, можно я за тебя подержусь? Мне только до зала дойти, — просит она так, словно «можно я за тебя подержусь?» обычное дело.
— Иди босиком. Используй причуду. Переобуйся, — Бакугоу с ходу предлагает аж три варианта (среди них даже нет привычного «на хуй пошла»), и от каждого из них Урарака всё грустнее. У неё нет запасной обуви, официальная форма одежды не позволяет ей прийти босиком, а парить над полом и вовсе невежливо на такой важной церемонии — так она объясняет.
— Сломай к херам, — пожимает плечами Катсуки, и Урарака хмурится, говорит, что половину зарплаты на наряд спустила. Бакугоу крякает: с этой безмозглой взять нечего. Он одолжил пиджак у Киришимы (забрал без спросу) и откопал у матери старые ботинки с выпускного — ни копейки не потратил, а прикид для церемонии готов.
— Пожалуйста, Бакугоу! Я сама не дойду. Ты же герой, ну! — на эту подлую мотивационную речь Катсуки больше не ведётся. С тех пор, как все решили использовать этот предлог, чтобы заставить его «сделать что-нибудь полезное», зная, как трепетно он относится к званию героя.
— А ты кто? — Урарака молчит и дует щёки. Не с видом, что он должен ей помочь, а с таким, будто предполагает, что он поможет. Потому что Урарака говорит ему всё время: «Ты хороший герой, Бакугоу». Хочется её в асфальт закатать. — Чёрт с тобой, хватайся, — Катсуки никак не найдёт подходящий асфальт, наверное.
На вечеринке по случаю награждения, когда к каблукам добавляется ещё безудержное веселье и лёгкое опьянение, она наворачивается прямо перед ним: падает, проехавшись рукой по его торсу в попытке зацепиться, приземляется на колени, и, видят боги, это совсем не тот ракурс, который он хотел бы видеть. С этого ракурса, когда Очако задирает голову вверх и неловко улыбается, Бакугоу очень просто представить себе всё то, что представлять не следует. Например, в какое полезное дело можно пустить её неугомонный язык и пухлые щёчки.
— Щекастая, — угрожающе тянет Бакугоу в ответ на неловкую улыбку.
— Да что ты привязался к моим щекам?! — возмущается Урарака и закрывается от него ладонями. — Щёки как щёки.
Бакугоу бы поспорил, что щёки у Урараки особенные, округлые, как вся она: лицо, грудь, задница. Все самые примечательные части девчонки, будто аппетитное яблоко. Бакугоу мог бы сказать ещё, что она похожа на хомяка, но сильно погрешил бы против правды: на хомяков у него не встаёт, а на Очако — периодически. Точно чаще, чем следует. Но Бакугоу боится проколоться, поэтому не спорит. Хватает Очако за плечо и ставит на ноги, чтобы не сидела перед ним на коленях, не смотрела своими огромными глазами, не испытывала его отсутствующее терпение.
***
Это ни разу не лучше чем то, когда она навернулась впервые в его присутствии. Просто банально слетела с лестницы. И если бы Бакугоу не стоял в тот момент в пролёте, костей бы не собрала, потому что использовать причуду эта идиотка точно бы не додумалась — не для чего-то настолько обыденного, настолько повседневного. Удивительно, как Урарака собиралась на миссиях, — хорошо собиралась, раз даже награду геройскую заслужила, — а в будни могла запнуться о торчащую из тротуара плитку или кинутую кем-то банку.
Тогда Бакугоу тоже поймал, и сам очень удивился рефлексу «держи», вместо рефлекса «отойди в сторону, чтобы не снесла». Урарака вписалась в него на стоящей скорости, волосы её бросились в лицо, обдало запахом ромашек и орехов, и Катсуки невольно задержал дыхание, когда девичьи руки обвили его, легли на лопатки, скорее, по инерции — Урараке просто надо было за что-то зацепиться, чтобы затормозить падение. Он моргнул, отходя от пьяной волны ощущений и запахов, выругался и рывком поставил её на ноги за шкирку, чтобы не висла.
— О, Бакугоу, как хорошо, что ты здесь! — выдала Очако своё обычное, оставаясь единственным человеком в мире, кто мог сказать ему эту фразу и не поморщиться. Он даже после, став профи, не от каждого спасённого её слышал. А от этой щекастой — слышал всегда.
***
— Урарака, ты ебучая катастрофа, — Бакугоу приходится орать не потому, что он так привык, а чтобы она его расслышала через взрывы.
Очако досталось ещё до того, как она рухнула с той крыши. Злодеи потрепали её весомо, и в этот раз падала она не по собственной неловкости. Бакугоу понял заранее, потому руки вытянул особо бережно, чтобы не усугублять.
— Слышь, щекастая, ты только на свет там не лети, — наставлял он, придерживая за голову и осторожно опуская на асфальт, пока медики бежали до них от машины.
— Я же не мотылёк, чтобы на свет лететь, — кажется, Урарака огрызнулась, но из-за отсутствующего выражения лица наверняка сказать Бакугоу не мог.
И точно не мотылёк: была бы мотыльком, уже бы давно додумалась лететь на взрывы. Но для девицы, владеющей воздушной причудой, Урарака ещё и на редкость медленная — никак не может догадаться, почему у Катсуки для неё всегда находится кусочек взрывного света, пусть и доброго слова не находится.
Впрочем, Бакугоу так даже легче, без догадок. Пусть Очако и дальше не догадывается, почему он всегда рядом, когда ей приспичивает навернуться с очередной лестницы. Она, может, и не мотылёк, а вот он однозначно не совсем здоров. Но он точно поймает.
