sinners

Ливень, внезапно застигший на улице блондина, вынудил зайти в большое светлое помещение, где располагались небольшими группами люди в разных углах, кажется, оценивая довольно странное искусство, вывешенное на пронзительно белых стенах. Посчитав, что он вполне может вписаться в толпу гостей этого мероприятия, он прошёл внутрь, чуть шаркая кроссовками, и остановился напротив картины, где изображено сомнительно привлекательное зрелище — сильно смазанное изображение большого безликого человека, вросшего в землю с большим количеством корней, и пустынное поле, окружающее его. Прищурившись, можно заметить маленькую птицу, покоившуюся на вытянутом пальце. Юнги ценителем подобного искусства не является от слова совсем, поэтому тащит из рюкзака маленькую пачку чипсов и утягивает пару штук в рот. Он вздрагивает, когда из-за спины появляется мужчина на полголовы выше. — Понравилось это произведение? — интересуется этот мужчина, улыбнувшись чуть. Растерявшись, Мин вскидывает брови, взгляд с произведения упомянутого переводит на новоиспечённого собеседника, изучая пристально. Плечи широкие, костюм-тройка без пиджака, рубашка голубая с рукавами закатанными, большие пухлые губы, глаза тёмные и брови чёрные, почти под цвет таких же волос густых. — А? Нет, — возвращая внимание к сгустку серой массы в рамке, — оно странное. — Это Леке, немецкий художник, — зачем-то поясняет незнакомец, сложив руки за спиной. — Я в курсе, — бросает Юнги коротко, мазнув глазами по бокам рамки в попытке найти подпись, правда смысл поисков этих не понимал. — Обманывать плохо, — подмечает колко брюнет, поворачиваясь всем телом к Мину. — В таком случае, если Вам не интересно искусство, то с какой целью Вы здесь? — На улице дождь, — смысла дальше лгать Юнги в принципе не видит, поэтому честно кивает, поджимая губы. — Дождь? — усмехается, вскинув брови. — Не хотел мокнуть, — оправдывается, будто школьник, и супится, теряясь от ситуации, поглядывая за стекло на улицу, — но, видимо, он уже закончился, и мне пора. Сделав несколько шагов к двери, Мин замирает, услышав громкие раскаты грома на пару с большими каплями, застучавшими по окнам вновь, и поворачивается недовольно к недавнему собеседнику, который смеется негромко, держа в руках два бокала с красным вином. — Похоже, Вы здесь надолго, — и протягивает алкоголь блондину с улыбкой. — И что же мы будем делать? — задаёт вопрос Юнги, шмыгнув носом. — Как что? Посвящать Вас в творчество. *** Сжимая телефон в руках, блондин лежал на кровати в ожидании обещанного ему звонка и боролся с желанием бросить всё прошлое к чертовой матери. Едкое приятное ощущение расползалось по телу, обволакивая тонко, слабо совсем, но так крепко, что дышать трудно становилось. Колыхающая за душой радость не давала покоя уже второй день. Юнги был готов выть, верещать, кричать, плакать сильно лишь от раскинутой для него щедрой доброты и заботы. И дарившим тепло такое стал тот самый широкоплечий мужчина с выставки. Сейчас тот незнакомец перестал быть таковым, теперь у него есть имя — Ким Сокджин. Последние два месяца они проводят достаточно времени вместе, просто прогуливаясь по улицам города, либо пригубляя совсем немного виски, который так не нравится Киму, но нравится Юнги, либо сидят в кафе недалеко от дома старшего. Оказалось, что они почти одногодки — всего три месяца разницы, но хёном Мин звать его начал всё же. Сокджин тогда, в первый день их знакомства на судьбу намекнул и отпускать одного домой блондина был не готов, поэтому, когда тот с вызовом спросил, что будет, если он просто уйдет, то Ким безапелляционно поднялся на несколько ступенек, обратил на себя внимание гостей и объявил об окончании выставки. Оказалось, что хозяином сего широкого культурно-обозревательного мероприятия был именно Сокджин. Юнги захохотал тогда, а брюнет, к слову, обещание сдержал и проводил до дома. Правда, близко очень к себе Мин не подпустил, продолжил на расстоянии держать, скрывая за плечами отвратительную, подлую, мерзкую жизнь, которая по вкусу ему не была, но выхода другого не было. Когда он эту жизнь начинал, то не думал ни о чем. А сейчас заглушить это всё Юнги не в силах. Один он не справится. Встретив очередного клиента на улице, где народу мало было, Юнги воровато оглядывается по сторонам и принимает деньги, пересчитывая тут же, а после прячет в карман и из заднего соседнего пакетик маленький с порошком белым достаёт, в руки мужику сует. Снова оглянувшись, прочь идёт, домой, накидывая капюшон толстовки, так и не заметив, что из-за угла следил за ним Сокджин. Нет, он вовсе не сталкерил, просто мимо шёл, к магазину, но заметил макушку знакомую и подглядеть решил. Когда он лицезрел картину маслом, то в душе чувство злости поселилось маленьким клубком, нити которого окручивали мышцы. Сокджин готов был по морде Юнги надавать, домой к себе забрать, а потом увезти далеко, чтобы бизнесом подобным тот больше не занимался. В голову пришла идея проследовать за блондином до самой его квартиры, собственно, так он и поступил. А когда в дверь постучал, зная, что Мин пару минут назад домой зашёл, в размышлениях метался, как преподнести, что теперь младший под опекой его. По правде говоря, он серьезно был нацелен в любви признаться. Потому что он действительно влюбился в него, ещё с самой первой встречи. Это была чертова судьба, о которой упоминал сам. Но Юнги наорал на Сокджина, что ему не надо любви этой, то в ответ лишь фырканье получил и вполне внятное «я обещаю, что помогу тебе». Через день к Киму в дверь стучат слабо и, подорвавшись, брюнет мчится открывать. Юнги, побитый, с синяками подтекшими и кровью на лице, теле, стоит на ногах плохо, на стену опирается, а когда шаг делает, падает в руки испуганному до ужаса старшему. Сокджин в ванной водой теплой отмывает его трясущимися руками, а потом раны обрабатывает, одев в халат, укладывает спать в кровать к себе. Сомнения оседают на плечи, когда Ким замечает на внутренней части локтя следы от уколов и синяки желтые. Он глаз сомкнуть ночью не может, просидев рядом с младшим до утра рядом, а при рассвете отправляется завтрак приготовить и мысли в порядок привести. Юнги просыпается ближе к одиннадцати и выходит из комнаты тихо, накидывая длинную футболку и штаны широкие ему в бедрах. — Спасибо, — бормочет Мин, присаживаясь на стул рядом с брюнетом. — Позавтракай со мной, — просит он, обернувшись на голос. Юнги кивает и берёт в руки хлеб, откусывает, но кусок в горло не лезет. — Как давно? А в ответ получает молчание немое и горький опустелый взгляд беглый. — Юнги-я, — зовёт Сокджин, нахмуриваясь. — Почти полтора года. — Знаешь, когда у меня погибли родители, и я остался совсем один, то начал алкоголь глушить и до скорой доходило, но меня вытащил мой друг. Он не оставил меня, всегда рядом был, — рассказывает брюнет, кося взгляд на небо за окном солнечное. — И где же сейчас этот друг? — уточняет Юнги. — Живет недалеко, партнер по бизнесу мой, — ведёт плечами Ким, будто это было не то, что он хотел услышать, — я хочу сказать, что теперь ты тоже не один. Я рядом, Юнги. А у блондина душа на осколки распадается, сердце колотится бешено, и ком к горлу подходит. Он задыхается в этой заботе и ласке до такой степени, что готов волосы на себе рвать. Ему хочется задыхаться так всегда. Хочется под прикосновениями плавиться, как сейчас, когда его ладони в плену горячих рук Сокджина. — Давай попробуем, Юнги? — от слетающего собственного имени с губ брюнета Мин щеку прикусывает и улыбается сдавленно. — Давай попробуем, — эхом отзывается. Но проходит пару суток, когда в теле зуд появляется, то озноб, то жар окутывает, гул в голове. Сокджин работает за ноутбуком дома, в соседней комнате, разговаривает по телефону тихо, ожидая, что Юнги спит. Однако он к брюнету в комнату заваливается и произносит дергано. — Хён, я пойду прогуляюсь. И уходит к двери, пытаясь открыть ее. Злость пеленой перед глазами стоит, а мышцы в недуге сводит больно. — Хён! Отопри эту сраную дверь! — орёт громко, даже когда видит в коридоре Сокджина. — Нет, — ровно отзывается тот, морща нос минутно в привычке своей и глазами хлопая. Юнги, подобно буре, с места срывается и к окну шагает быстро, пытаясь поднять ставни и показательно вылезти, но и то заперто заведомо. Слезы на глаза накатывают, а где-то за ребрами обида колкая на себя больше, чем на Сокджина, потому что он то ему помочь хочет, пусть даже так. Мин себя ненавидит, привычку свою, что под кожу иглами впивается больно. — Делай, что хочешь, но я тебя не выпущу, — сообщает Ким, облокачиваясь слегка на косяк. В ту же минуту со стола летят бумаги, с шорохом на пол опускаясь, ручки, органайзер, их общая фотография вчера только поставленная — и всё это с грохотом рушится вниз. Даже ноутбук на столе лежавший Юнги о колено пытается сломать, но бросает так. Выхватывая из рук хрустальный шар, подаренный мамой в девстве далеком, Сокджин пытается в объятьях блондина спрятать, но тот брыкается сильно, синяки на плечах оставляет. Мин плачет беззвучно, руками кофту Кима до белых костяшек сминает, вжимается телом. Брюнет губами невесомо макушки касается, скул, носа — всего, что может, и потом целует крепко, мимолетно. Юнги ложится в стационар, на медикаментозное лечение, не пререкаясь совсем, просто понимая, что по-другому не сможет. Просто потому что видит, как Сокджин устал. И каждый день, в клинике проведённый, ощущается тюремным заключением, но он справляется и ждет покорно вечера, когда появится Ким и утянет его в долгие объятия, тёплые поцелуи, разговоры утешающие и тишину умиротворенную. На самом деле, Юнги уже давно понимает, что уровень любви к старшему в нем за десятку переваливает. Он жадничает им со всеми, каждое мгновение с ним готов провести, в прикосновениях утопать нещадно, переплетать его пальцы кривые со своими. А еще к нему вернулось желание писать музыку, которой он так мечтал заниматься профессионально. Они переезжают в центр города, покупая новую квартиру, недалеко от музыкальной студии, приобретенной неделю назад. В их доме селится собака Холли и белки-летяги, к которым Мин ревнует временами Сокджина, но в тихую с ними нянчиться не против совсем. Юнги стиль меняет, волосы в старый темный цвет красит, а еще устраивается на подработку в магазин цветочный, флористом и литературу по этому поводу читает с вниманием большим. Теперь в их доме цветы постоянно, потому что Сокджин, по словам младшего, на цветок похож. — Юнги-чи, я дома, — с прихожей негромко зовёт Ким, снимая верхнюю одежду. Но в ответ безмолвие и только шорохи с кухни. Нет, ещё тихие ругательства. Заглядывая в помещение, Сокджин смеется почти беззвучно, приложив ладонь ко рту, но ступить через порог не решается. Мин суетится от плиты к столешнице и ужин готовит, а на столе свечи в подставке стоят. Собственно, причиной смеха стал беспорядок на голове и лице младшего. Благо, брюнет незамеченным остался. Ким мотает головой и бесшумно отправляется переодеться, чтобы дать время Юнги на дополнительную подготовку. — Вау, — одними губами шепчет Сокджин, изображая восхищение и удивление, — это что, романтический ужин? Как ты всё успел? Мин ставит на стол последнюю тарелку, поднимает глаза на вошедшего только и улыбается, оголяя дёсны, глаза щуря. — Я люблю тебя, — со спины обнимая Юнги, шепчет на ухо сокровенно старший. — Я люблю тебя сильнее, Сокджин-и.