Запах мёда

Посылка от мамы и папы пришла спустя три недели, в тот же день, когда я получил свою первую полноценную зарплату. Собственно, я и не надеялся, что отправление прибудет раньше; в тот же вечер, после работы, я немедля отправился забирать с почты коробку: синюю, большую и очень тяжёлую. Придя домой, я отнёс коробку в зал, поставил в самую середину комнаты, и Забава помогла её распаковать. Я достал все вещи, и они оказались раскиданы по всему полу: вокруг меня — письма, листки на столе, маленькие коробочки с гайками и прочим-прочим, одежда и фотографии, на которых, помимо напечатанного красками солнца, ещё играло настоящее, такое яркое, золотисто-оранжевое, нежно и ослепительно светящее из приоткрытого окна. Мне прислали всё, что я просил, а ещё отец приложил рекомендации ко всем деталькам и инструментам (ну, тоже механик же — весь в меня!). А ещё мама положила мне пару новых трусов — забота! И фотографий мне прислали много, даже ту, мою любимую, где я маленький. Непонятно зачем, конечно, но я там такой хорошенький и счастливый, а глаза просто огроменные; Забаве понравился очень. А снимок с комнатой особенно пригрел мне душу; она у меня не большая и не маленькая, обои в ней такие синие-синие, может, как мои глаза, а может и синéе; там много моих вещей, там почти все вещи мои; их никто, кроме меня, не надевает, не берёт без спроса, не меряет, не знает до каждой пылинки. Книжки, гайки и гвоздики какие-то, которые теперь лежат в коробочках рядом со мной, машинки из детства, мячик, тетрадки, постельное бельё, жёлтые флуоресцентные звёзды, расклеенные повсюду: по всему потолку, по стенам; там есть что-то, что я храню и никому не доверяю, не отдаю. Что-то, чего я ещё не знаю сам. Диски с музыкой, разложенные по ящикам? Фотографии, о наличии которых никто не знает? Целая книга писем о моих мечтах и целях? Детство? Юношество? Я? В моей комнате полным-полно воспоминаний. Например, звоночек от старого велосипеда. В детстве я обожал кататься на велосипеде. Его купили, когда мне было лет семь. Я быстро научился кататься, дня так за два, и потом, с мая до поздней осени, много-много катался. И окончательно поломался этот велосипед, когда мне было уже целых восемнадцать. Очень крепкий был. И теперь настало время вспомнить молодость и создать для себя усовершенствованную модель. Ещё в одной из книг лежит мой четырёхлистный клевер, который я нашёл на поле близ моего дома, когда был ещё подростком. Надо будет с Забавой туда ещё раз сходить, может быть, она тоже найдёт. Вещи, как я и просил, мне прислали потемнее. Я аккуратно сложил их и оставил в ванной. Коробочки с деталями отправились заполнять угол комнаты. Несколько фотографий я поставил на стол, подперев их книжкой, остальные положил в пустую коробку из-под чая (не зря оставлял) — она компактная и удобно открывается. В качестве фотографии «с мамой и папой» родители выбрали свою свадебную; у мамы было очень красивое белое платье, длинное такое, расшитое цветочками разными. Наверное, оно до сих пор висит у них в шкафу, надо поинтересоваться и, и если повезёт, посмотреть на него. У папы были ярко-голубые глаза, которые сейчас начали понемногу выцветать и становиться серыми. А ещё у них в комнате стоит деревянная шкатулка, где лежат папина бутоньерка со свадьбы и мамины свадебные украшения: серебристо-белые серёжки с жемчужинками, колье, перчатки и маленькая диадема; не знаю, почему она теперь не надевает хотя бы эти серёжки. Другие какие-то — на здоровье, если, к примеру, в гости идёт, но не эти. В письме родители написали, что были безумно удивлены и обрадованы, что у меня теперь есть девушка. Они написали, что очень хотят на неё посмотреть, и надеются, что мне с ней будет хорошо и уютно. Собственно, могут не сомневаться. Письмо, как и все остальные, я положил в прихожей и укрыл стопку платочком. А ответ решил отложить надолго… За три недели Забава наконец-то получила все свои необходимые документы, над которыми в поте лица все пять дней каждую неделю старался Тёма. И фамилию девушке пришлось придумывать, хотя смысла я в этом не видел – всё равно когда-нибудь Сафоновой будет, если я решусь на столь отчаянный шаг. Короче, она Пятница, как в книжке, тем более познакомился я с ней в пятницу. Ну, а с отчеством сразу было понятно, конечно же, в детдоме ей дали Станиславовну. И вообще, хорошо, что по нашей истории она детдомовская – там могли такое странное имя дать. И теперь Забава прошла крещение очередей и всего такого прочего. А вместе с этой третьей неделей ушли май с весной, и июнь радостно загорелся. Под голубым небом витал первый летний «снег» – едва заметный, мягкий и лёгкий. Поскольку я получил зарплату, то на следующий же день мы с Забавой решили отправиться по магазинам. Утром мы не спеша позавтракали и ещё медленнее привели себя в порядок. Выяснив, где в городе находятся магазины деталей и прочих велосипедных прелестей, мы разделили деньги на несколько частей: мне бóльшую часть для всего необходимого, Забаве поменьше, точнее, совсем мало – снова цветов накупит каких-нибудь. Ещё немного оставили на продукты и прочие хозяйственные вещи, вроде оплаты съёмной квартиры, и стольничек я уже отложил на билеты… Собственно, вот моей зарплаты и нет. Оставили только пару тысяч на «чёрный день», как говорится. День был спокойным, светлым, и по улицам почти не ходили люди. Небо было чистым, ясным и ровным. Его было хорошо видно из окон маршрутки; Забава ловила солнечных зайчиков и смеялась, один даже юркнул ко мне под рубашку — такое создалось ощущение — и белая ткань стала почти прозрачной. Но Забавка постеснялась лезть ко мне под рубашку, когда рядом едут другие люди, эх. *** Как только мы вышли из автобуса, подул сильный ветер, и мимо пролетело много-много листьев, запутавшись у нас с Забавой в волосах. Мы разошлись в разные стороны, кому куда надо, договорившись встретиться в условленном месте. *** В магазине было много красивых и сверкающих деталек, масло разное импортное, краска, всё-всё, о чём только можно мечтать, и у меня разбежались глаза, появилось желание купить то, а ещё и вон то, но пришлось конкретно так ограничиваться. Тем более я не подумал, что все необходимые вещи мне придётся нести в руках. Доски для корзинки пришлось запихивать в пакет с лаком и сиреневой краской, части каркаса и колёса - вообще отдельная история; короче, я надорвался. Благо ещё, что папка прислал мне все инструменты, ещё педальки и несколько деталей основания, которые, как я вижу, были взяты от того старого велосипеда. Последним штрихом к покупке стали хорошие карандаши для того, чтобы чертёж набросать. Усталый, замученный, но вполне довольный, я шажками гейши направился к условленному месту. Забава была уже там. Она, как я и предполагал, купила себе горшочек с каким-то непонятным растением (фетиш какой-то), а ещё в пакете у неё были апельсины и молоко. Совсем немного потратила, наверное. Я переложил ей в пакет пару банок с краской, дабы облегчить себе жизнь, и мы как можно скорее отправились домой, потому что мне было дико неудобно и тяжеловато. Когда я уселся в маршрутку, которая пришла довольно-таки быстро, то моя жизнь стала килограммов на пять легче, и я рассказал Забаве о своём плане по поводу поездки к родителям: – …Как я и говорил раньше, сначала мы на велике поедем к посёлку моей тётки, ибо, повторяюсь, так дешевле. Но к самой тётке не будем заходить, потом как-нибудь повидаюсь. Так вот, там мы купим билеты и, когда поезд придёт, отправимся на нём в мой город. И от станции тоже на велике поедем. Как тебе? – Да нормально. Главное, чтобы не устал где-нибудь посередине пути, и мы не остались ночевать в каком-нибудь поле. – Ты недооцениваешь мою мощь. Я пока успею вспомнить былые времена и прийти в прежнюю форму, вот раньше я мог на велике махнуть хоть через два города… но преувеличиваю слегка, да. Я тебе рассказывал, как любил в детстве на велосипеде кататься? – Нет. Всё дорогу я сказывал Забаве о своём первом и горячо любимом велосипеде, а она лишь улыбалась в ответ. Такое ощущение, что она меня иногда почти не слушает, но это не удивительно — я умею забивать голову, да. Пускай слушает, что считает нужным, мне этого вполне хватит. И когда я, видимо, заговорил Забаву окончательно, дошедши до истории с участием моего товарища, которого я знал от товарища другого товарища, она быстро огляделась по сторонам и, взяв ладошками моё лицо, крепко поцеловала. Мне сразу перехотелось что-то говорить, я разомлел и прикрыл глаза. Так мы и ехали, ехали, пока доска, свалившаяся из пакета, не дала мне по башке. Причём очень и очень больно. – Ко-ошкин дрын, как больно-то! Мввв! У меня шишка будет! Как бо-ольно-больно-больно, а какой прекрасный момент испорчен! Чё-о-орт! Другие пассажиры маршрутки, наверное, обернулись на мой крик, а Забава тем временем зашептала, чтобы я не плакал и не драл рукой пораненное место. Я уткнулся к ней в плечо, продолжая «плакать», бишь, ныть, чтобы она меня пожалела. Пока мы не приехали, Забава гладила меня по голове, и ушиба потом не осталось, было не больно. Дома я сложил свои покупки в тот же угол, что и присланные вещи, и улёгся спать, да так сладко, что заснул буквально за минуту. А Забава, наверно, тоже подремала полчасика, но скореее продолжила окучивать свою самодельную оранжерею; видимо, это ей доставляло истинное удовольствие. Или трескала молоко с печеньями. Но, я думаю, она успела сделать и то, и другое, и третье. Так, со временем комната стала завалена разными вещами и деталями, коробками, баночками. В самом углу лежала сумка и отдыхал Стёпка. *** Проснулся я уже под поздний вечер – вот как устал! – когда Забава, наоборот, уже вовсю зевала и хотела спать. Она отправилась в кровать, легла ближе к стенке, отвернулась к ней и прижала к себе подушку. – Эй, Забав, не обнимай подушку! Я хочу, чтобы ты меня обнимала. – Не переживай, – зевком пролепетала она, – обнимая подушку, я буду представлять тебя. – Эм… ну ладно. Я стал гонять чаи и бороздить просторы Интернета; наткнулся там на фотографию обворожительнейшей девицы, но, посмотрев в сторону свернувшегося клубком гномика на кровати, я вздохнул и пролистал картинку. Ещё постоял у окна – ночь была свежая, даже прохладная, тёмная. Только огоньки в домах напротив горели, горели. Чтобы поскорее устать, я даже протёр пару чашек на кухне, стараясь не греметь, подвинтил кран, чтобы он не тёк. Я бы к Тёме зашёл, да будить его не хотелось. Побездельничал ещё немного, и ещё, и часам к двум ночи снова пошёл спать. Лёжа в кровати, я долго смотрел на искусственные звёзды, размышляя о смысле жизни и прочем; например, о том, что когда человек стареет, у него выцветают глаза, волосы, и тогда эти краски наполняют мир и природу, перетекают в них. Может, только благодаря этому мир такой цветной. Наверное, в этом городе очень много людей с зелёными или голубыми глазами и светлыми локонами. Потом я обнял Забаву и закрыл глаза, стараясь заснуть. *** Ночью мне снился сон — такой белоснежный, спокойный, согревающий, будто нашёптывающий моему сердцу что-то тёплое и ласковое, целующий его. А утром оказалось, что мне в грудь дышит Забава. С фотографий всё так же улыбались мама с папой и маленький Стасичка — просто милаш. Я вспомнил, что, будучи ребёнком, обожал кружиться: берёшь маму, папу или там ещё кого-нибудь за две руки и наяриваешь. С годами сие развлечение забылось, пока в мою жизнь не пришёл первый вальс — на школьном выпускном. Вроде бы было и красиво, но непривычно медленно и взросло, и было жутко неловко танцевать с Танечкой, да и с кем-то другим тоже. Вообще, в школе я был видным парнем!.. Но со мной всё равно никто не знакомился. Эх, молодость. Когда Забава проснулась и прозевалась, то пошла умываться, а я тем временем переставил в комнате стол ближе к окну. Солнце лилось на пол, и, когда Забавка вернулась, я предложил ей потанцевать, пока наши желудки не были ещё обременены перевариванием пищи; девушка двигалась легко и красиво, кружилась, кружилась, а её белое длинное платье порхало вслед за ней. Ей нравилось танцевать со мной и смотреть, как кривовато танцую я, а потом я поднял её на руки за талию, как это делают с маленькими детьми, быстро покружил пару раз и поцеловал. Она широко улыбнулась, солнце засверкало у неё в глазах, и я поставил девушку обратно. И на этой счастливой ноте мы отправились завтракать, а далее меня ждало великое дело — сбор велосипеда. Сначала я уселся за чертёж, чтобы примерно иметь представление о том, что именно я буду конструировать. Вернув стол на прежнее место, я убрал с него фотографии и книги, а на их место положил чистый белый листочек, линейку, новые отличные карандашики и нетбук с наушниками, чтобы чертить было веселее. Я согнулся над столом, включил себе песни и принялся за дело. И работал я так усердно, что совершенно ничего не замечал вокруг, иногда погрызывыя карандаш. Забава пару раз приносила мне попить. Составив общий план внешнего вида велосипеда и его каркаса, я подобрался к тонкостям. Нарисовал поподробнее, как будут выглядеть стыки, а затем ещё проработал корзинку и её крепления. Расчертил я всё ровно, практические идеально — под линеечку, чистенько, старательно. Без ошибок, иначе ведь не выгодно — сам же и не разберусь, что, куда и как лепить. И в итоге мой старый двухколёсный велосипед должен стать трёхколёсным. Как ребячий, конечно, но по-другому никак. Затем в порыве вдохновения ещё понарисовал всяких мелочей и цветочки, уже составленные в корзинку. Лепота! К шести вечера чертёж был готов. Я взял его и несколько коробок, отнёс их вниз, на улицу, поставил возле дома, затем ещё два раза повторил эту операцию с другими запчастями, и они, наконец, все были снесены на улицу — можно начинать работать. Воздух в городе наполнялся вечером, дорожки и лужайки рядом с домом налились тёплым, медового цвета светом плавящегося солнца. Я посмотрел на распахнутое окно своей квартиры — Забава улыбнулась и помахала мне рукой. По стёклам других окон перебегали белые и оранжевые блики, стены то и дело лизали красноватые языки. Провода наверху, похоже, начали засыпать, укрываясь солнечными отблесками. И погода была не такая жаркая, как днём, а прохладнее, поэтому вечер – самое благоприятное время для работы. Поскольку большинство присланных папой запчастей были взяты от моего старого велика, то передняя часть рамы и все части руля были уже собраны-слиты воедино, и с передом мучиться не пришлось, только новую красивую резинку на ручки руля приделал, чтоб ладони и пальцы не натирались; а о звоночке я как-то не позаботился и забыл, но и без него хорошо, может, приеду в родной дом – старый прикреплю. Переднее колесо я поставил большое-большое, благо, нашёл нужное в магазине, а иначе… лучше и не думать. Присланное сиденье было в отличном состоянии, но его пришлось обтянуть новой тканью, а то старая в дырках, потёртая. Вся передняя часть рамы, включая соединённые подседельную трубку и каретку, которую уже заранее собрал отец, была полностью готова. А вот далее уже начались проблемы. Все трубы были ввинчены в широкую трубку, в которую также вставлялась каретка, а ещё там оставалось отделение для ввинчивания одного пера*, достаточно большого и длинного, по сравнению с другими великами. Но этих перьев нужно два. Для верхнего пера я взял полукруглую трубку, похожую на водопроводную — к ней, во-первых, с помощью железной ручки, изогнутой вокруг этого пера, можно прикрепить корзинку. А во-вторых, конец этого пера идёт к нижнему перу, прикручивается к нему гвоздиками-шурупами, а нижнее перо, дойдя до конца велосипеда, раздваивается ещё на две коротенькие трубки (так же привинченные к нижнему перу), и к этим трубкам крепится по колесу. А между колёсами корзинка ставится и для надёжности крепится к нижнему перу ещё парой ручек. Фух, на словах — та ещё ахинея, хорошо, что я сделал чертёж. Он более-менее логичен. Так вот, проблема заключалась в том, что верхнее перо не прикручивалось к подседельной трубе, хотя должно было! Я уже и так, и этак лёг, и теми способами его винчу, и другими, злобно бормоча вслух: – Ч-чё-орт, не привинчивается... Полагаю, многие прохожие, коих я не замечал из-за занятости, мягко говоря, удивлялись тому, что происходит. А когда я начал ругаться и злиться – тем более. Но когда время подползало к семи, мимо проходил мужичок — дедуля лет так пятидесяти пяти-шестидесяти на вид. И, завидев меня, сказал: – Чем это ты, милок, занимаешься? Аль ремонтируешься? Я от внезапности аж подпрыгнул вмести с этим треклятым велосипедом и с минуту смотрел на дедулю тупым удивлённым взглядом. Когда дар речи ко мне вернулся, я вымолвил что-то такое же тупое: – А-а… Я велосипед делаю. Старичок засмеялся и спросил, что ж это тогда за велосипед-то такой уродский, что ж я, горемыка, дескать, с ним творю, басурманин этакий. Выползя из-под «велосипеда», я взял свой чертёж, придвинулся обратно к велику и отдал лист дедуле. Тот надел очки, висевшие у него на верёвочке на шее, внимательно вгляделся в рисунок и улыбнулся. А потом такой, главное, воскликнул: – А ну-ка вылазий, уступай место старшим. Я сначала и испугался, и удивился, но покорно вылез и стал смотреть, как он берёт в руки детали мои. А потом он так ловко стал всё собирать-делать! И кто ж теперь механик... Во время работы дедуля представился Степаном Петровичем, а потом спросил, дескать, чаво я, недалёкий, без дела-то простаиваю, там ж ещё корзинку делать, так вот пора бы мне ей заняться. Ну, пока он там колёса делал, я уже и аккуратненько корзинку, целую корзинище сварганил – без сучка-без задоринки. Ещё порожек там сделал, чтобы сидеть было удобнее. Потом мы со Степаном Петровичем поставили корзинку на своё место, а затем дедуля сказал, чтоб дальше я сам уже. И ушёл. Я даже спасибо ему сказать не успел, только вслед крикнул, на что он мне лишь рукой махнул. Странный какой-то Степан Петрович. Даже и не знаю, кто он такой-то, откуда так умеет всё чинить-делать. Ну да ладно, время уже подползало к восьми, поэтому нужно было шустрее заканчивать, иначе стемнеет. Сделал три ручки для закрепления корзинки, как и собирался: две внизу, одна на верхнем пере. А потом покрасил свой велосипед, чтоб все детали были одинаковые: корзинку сделал сиреневой и покрыл её прозрачным лаком. Всё остальное окрасил серебристой аэрозольной краской. Просто кра-со-та! Последним штрихом стал крепкий замочек, которым я прицепил велосипед к перилам, чтобы эту красоту никто не присвоил себе. Главное, не потерять оба ключика от этого замка: запасной и обычный. Потом Забава отдала несколько своих ленточек для волос: красную, голубую и белую, и на следующий день, собираясь отправляться на работу, я завязал их бантиками на ручках велосипеда. Ленты развевались, струились по ветру. Ехал велосипед средне: не особо быстро, но и не медленно. И скорее быстро, чем средне, всё-таки. Вышел, конечно, немного громоздким и тяжёлым, ибо он большой и длинный из-за корзинки и трёх колёс, но мне очень даже нравится. И прохожие тоже в восторге – такой интересный велик не каждый день увидишь. Чтобы вовремя доехать до работы, крутить педали нужно было интенсивнее, поэтому, добравшись, я был уставшим, но после быстро приходил в форму. А домой, впрочем, я всегда возвращался немного сопрелым. А с такими заездами натренироваться и приобрести выносливость было несложно. И за день можно было сэкономить целых двадцать два рубля, как же я счастлив! Катаясь на велосипеде, я почему-то чувствовал себя ещё свободнее и счастливее, передо мной как будто открывались все дороги на свете: хочешь – в другой город, хочешь – в счастье, захочешь – в спокойствие или светлую грусть, во вдохновение, а захочешь – в любовь, но она, впрочем, уже есть. По пути с работы или на работу было приятно думать о чём-нибудь лёгком и отвлечённом под свежесть утра или красоту вечера. На второй день жизни велосипеда я даже прокатил Тёму по двору: всё честь честью, усадил его как следует, а сам сел за руль. Все те пятнадцать минут, как я катал его, Тимофей смеялся, просто вот ну задыхался от смеха, а я и не знал — радоваться мне или огорчаться, но в итоге выбрал первый вариант. Тёма, просмеявшись, сказал, что велик ну о-очень крут, ровно так же, как и я, и поблагодарил меня за замечательное времяпрепровождение. А я потом ещё даже пару ребятишек в том дворе прокатил — очень уж они просили! И я чувствовал себя таким добрым и хорошим, что хоть хватай на руки и уноси. Я воплотил в жизнь ещё одну мечту; и поэтому даже после работы я чувствовал прилив сил, садясь на свой велосипед. *** Когда настали выходные, то я предложил Забаве хорошенько погулять по городу, и, конечно, прокатиться на моей чудо-технике! Отправиться мы решили ближе к вечеру, к половине пятого — так и прохладнее, и красивее, и, безусловно, романтичнее. Домой можно было вернуться хоть под утро — выходные же! — а от автобусов мы теперь не зависим. Из запасов «на чёрный день» пришлось взять небольшую сумму, на свидание иду, всё-таки. К счастью, день выдался светлым и почти безоблачным, дождей в этом городе не было уже чуть меньше, чем месяц. Забава нарядилась в голубовато-белое, пышноватое платье чуть выше колена, накрасила ресницы и ногти и высоко заколола волосы заколкой, купленной тогда же, когда и тушь с лаком. Она была красивая-красивая-красивая, и хорошо, что мне не приходится покупать ей одежду – она ведь всё сама, всё сама! Мечта, а не женщина. Ну, а что касается меня, то я долго думал, в какую футболку нарядится. С одной стороны, в чёрной мои плечи кажутся шире, но так я как-то очень уж резко контрастирую с Забавой; а в белой майке я выгляжу обычным и слишком каким-то нежным, но зато со своей девушкой в одной цветовой гамме. В итоге, надел серую футболку и тёмно-коричневые брюки – ни нашим, ни вашим. И в условленный час мы отправились гулять, и я не забыл положить в карман деньги, ключи и замочек-охранник для велика. Когда мы ехали, Забава придерживала платье, выбившиеся из её причёски пряди развевались по воздуху; девушка сидела совсем близко, так, что я даже мог почувствовать её спиной. Она улыбалась, а потом сказала, что ей нравится мой велосипед. Ленточки порхали из стороны в сторону, ветерок приятно ласкал кожу, в глаза то и дело выстреливали секундные, яркие, ослепляющие блики. Катались долго, побывали на многих улочках, и, когда я уже устал, мы поехали в парк, в который собирались изначально; он похож на тот, что возле озера, только площадью побольше. Добравшись, я оставил велосипед там, где и все остальные люди, и мы с Забавой пошли гулять. Точнее, пошли до первой лавки, ибо ноги у меня гудели, и хотелось отдохнуть; уже начинало темнеть. Когда мы сидели на лавочке, Забава гладила меня по голове и спинке, у меня даже пару раз пробежали мурашки от удовольствия, а потом я попросил купить чего-нибудь попить; и, кто бы сомневался, Забавище купила самую дорогую бутылочку минералки, даже не подумав о том, что можно взять что-нибудь подешевле. Но меня умилил подобный взгляд на вещи и мир в целом, оттого вода показалась чище и вкуснее. В небе уже еле заметно засеребрилась луна. Забава тоже сделала несколько глотков, и вода была допита, и мы пошли гулять по парку, где ходило много людей: кто сам с собой, кто с друзьями, много парочек было. Милота, тишь да гладь. Забава и я долго всматривались в сапфировое небо, сияющее лишь парой звёздочек сквозь кроны деревьев; в городе можно увидеть лишь несколько особенно ярких звёзд и созвездие Большой Медведицы, потому что светит множество других огней. И этот замечательный город не исключение. Если уехать недалеко от моего городишки, то уже будет виден прекрасный, рассыпанный драгоценностями Млечный путь – обожаю его! Небо этого города такое тёмно-синее, я бы сказал, фиолетовое, бархатное. Даже без звёзд в него приятно и интересно смотреть. Забава стояла рядом и глядела в небосвод вместе со мной, я прижал её к себе сильнее; уже похолодало. Потом я чмокнул её в макушку, развернул к себе и, подняв на руки, покружил, как тогда, когда мы танцевали. Она обрадовалась, но потом ойкнула и глубоко вздохнула. – Что такое? – спросил я, опустив её на землю. – Да ничего, – махнула она, – просто у меня часто сердце колет, особенно от сильных эмоций. У меня часто такое. – Давно уже? А когда бегаешь-прыгаешь и прочее? – Ну, уже где-то с того дня, как я стала настоящей; ещё когда по озеру бежали, внутри немного ныло. Когда слишком уж много двигаюсь, может заколоть сердце, но я думаю, что это нормально. – А я в этом сомневаюсь. Вообще, надо к врачу сходить… Вот завтра и сходим, пока я свободен. Забава закатила глаза и закрыла лицо рукой, а потом, покачав головой, улыбнулась, плотно сжав губы. Да, у меня шило в одном месте. Да, я спешу, но это потому, что действую по ситуации. – Хорошо… – Забава даже не хотела противиться, ибо поняла, что это бесполезно. Не надо ей ничего терпеть, если у Забавы что-то болит, то ей нужно сходить к врачу! Единственное, что она должна терпеть и в итоге вытерпеть, — это я. Потом мы поцеловались и пошли бродить дальше; выйдя из парка, мы увидели впереди много-много домов, в которых горели огни. Парк, как оказалось, располагался на холме, посему эту маленькую часть города было очень хорошо видно. Свет в некоторых окошках высотных домов то погасал, то начинал светить снова. Мы с Забавой стояли и смотрели на высотки, огоньки и людей, крепко обнимаясь. Потом она встала на носочки, и я долго-долго с ней целовался, поглаживая её по спине, а ладошки Забавы скользили по моим плечам. Иногда мы снова смотрели на дома, небо или деревья, и медленно-медленно прохаживались кругом. Купили себе по сладкому мороженому, от которого Забавка была в восторге. *** Стукнуло почти двенадцать. Город немного приостановился, а в некоторых местах и вовсе застыл, огни замигали ярче, но чувство, будто медленней, людей и машин поубавилось раза в два; оставались некоторые подозрительные личности, при виде которых я сильно-сильно прижимал к себе Забаву, но таких было совсем мало, по пальцам, что называется, перечесть. Мы вернулись к велосипеду, Забава уселась сзади, и мы поехали почти по пустым дорогам уже медленнее, тише: было очень хорошо и спокойно, и на усталость я даже не обращал внимание. На губах ещё оставались нежность и еле заметный привкус мороженого. Моментами я даже закрывал глаза на пару секунд, а Забавка уже дремала. *** Когда мы вернулись, Забава в полусне смыла тушь, распустила волосы и даже не стала их расчёсывать — легла спать прямо с распущенными, не сняв парадного платья. Я бы тоже так завалился, но голод приказал схомячить на кухни всякой сухомятки, а потом я уже умылся прямо на кухне. Затем снял футболку, ибо счёл её грязной, но чистую была уж лень ленская надевать. И лёг спать, подумав, что сильно изменился, приехав в этот город. Я стал другим, если сравнивать меня сейчас и меня, когда я только-только приехал. И ещё о том, что завтра нужно повести Забаву к какому-нибудь врачу, а к какому – это уже завтра… *** На следующий день ноги у меня немного болели, а Забава не хотела и боялась идти к врачу, даже начала капризничать, но это всё нервы. Я был непреклонен и за завтраком приказал девушке поменьше есть на всякий случай. Недолго думая, я решил, что мы обратимся в платный центр — там и очередь хоть немного поменьше, и с полисом не будет никаких морок. Правда, придётся отдать весь «запас на чёрный день», но что поделать, экстренная ситуация. Медицинский центр был далековато, а приём у нужного нам врача начинался в 12:00 и заканчивался в 16:00, поэтому поехали мы как раз в районе двенадцатого часа. Благо, у всех нормальных людей был будний день — четверг. Поскольку ноги у меня болели, да и путь оказался не близкий, то добирались на автобусе; да и мне завтра этими ногами снова педальки на работу и с работы крутить… Я, признаться, тоже был не в восторге от поездки к доктору — я не мама, я не знаю, как это делается. Но надеялся, что легко сориентируюсь в ситуации. И нельзя было Забаве говорить, что я нервничаю, — она сама тряслась от страха неизвестности. Не любил, не люблю и не буду любить ходить к врачу. *** К 12:45 мы уже были в больнице, и, на милость моей голове, на первом этаже, у входной двери в центр сидела администратор, которая всё-всё могла нам рассказать. У меня аж от души отлегло, что никуда метаться одному не надо. Так вот, она сказала, что Забава должна идти к кардиологу, а это второй этаж, пятый кабинет справа, и доктор посмотрит её и скажет, что делать. Тогда и скажут, сколько нам платить. Всё оказалось ещё проще, чем я думал, и я повёл Забаву на второй этаж; у девушки были холодные, потные от волнения ладони. Очередь была относительно небольшая — пять человек, мы шестые — это ж плевать! К двум, глядишь, управимся. Но я драматизирую. Пока ждали своей очереди, не знал, чем заняться. И ума ж не хватило, к примеру, книжку взять собой, вот и сидел, втыкал в окно в конце коридора. И погулять не пойти — Забава просила, чтобы я не оставлял её одну с этими незнакомыми людьми; но оно и верно, мне тоже страшно было. К двадцати минутам второго наконец-то подошла наша очередь, и Забава, поджав губки, пошла в кабинет. Её не было от силы минут десять, а я навоображал, что её там будут не менее часа мучить и пугать ужасающими названиями диагнозов. Так вот, вышла она с талончиком, сказала, что её на три буквы послали — ЭКГ именуются, а ещё просили назвать имя, отчество, фамилию, год рождения и прочее, но с этим, благо, она сама справилась. С талоном мы снова пошли к администратору, сказавшей нам, что кабинет там-то там-то, пояснила, что всё удовольствие — 700 рублёв (я был о-очень обрадован, ибо предполагал сумму в размере от тысячи), что, когда Забаве всё сделают, мы можем идти домой, а на следующей неделе нужно приходить и узнавать результаты — всё будет у врача. Я заплатил за наш поход и проводил Забаву до кабинета, где она зависла минут на двадцать. Вышла напуганная, но со вздохом облегчения — всё закончилось же. А ещё платье было немного испачкано в геле, но на это мы уже не обращали внимания и просто вихрем выбежали из этого центра и поскорее направились домой. А вернувшись в квартиру, хорошенько, очень хорошенько поели и по обоюдному согласию пошли читать, чтобы успокоиться. Результаты обследования нас уже волновали мало, хотя я был насторожен: вдруг Забава чем-то заболела, но об этом я не хотел думать. Про себя уже решил, что за результатами снова пойдём в четверг, в мой первый из двух выходных. Мы читали про мальчика и лето, про его брата и других людей, живших с их семьёй рядом, в одном американском городишке. *** Неделя прошла быстро и совсем как обычно: на работе всё по-прежнему, и я уже перестал запоминать всех людей, которые приходили к нам в магазин. Шеф сказал, что скоро к нам устраивается новенький продавец. На выходных вместе с Забавой снова ходили к Тёме и Владе в гости, только на этот раз всё было тише и скромнее: поболтали о насущном и обсудили разную ерунду. Потом вновь два дня работы – всё без происшествий, только во вторник накрапывал дождь, и поэтому я промок по дороге домой. Пришлось парить ноги и выпить много горячего чая. А в четверг, наконец, отправились за результатами… *** … Из кабинета Забава вышла с маленьким листочком, в который недоумённо смотрела, пытаясь разобрать почерк. – Ну, что сказали? – Доктор сказала, что у меня, в общем, всё в порядке, но сердце слабое. Поэтому нельзя пить много кофе, волноваться, а ещё физические нагрузки должны быть умеренные. Нужно кушать фрукты и пить витамины, но я не могу разобрать, какие именно витамины здесь написаны. Я даже не понимаю, в какую сторону повернуть листок, чтобы прочесть названия. Я взял у Забавы листок и тоже попробовал прочесть, и некоторые названия таки смог разобрать. Правда, было понятно, что все эти витамины очень прилично стоят. Поэтому, выйдя из больницы, мы пошли и купили курагу, но и в аптеку тоже заглянули, купили пузырёк витаминок. Абсолютно весь запас «чёрного дня» был истрачен, и последние деньги, что у меня оставались, были предназначены на оплату квартиры. Весь июнь еле-еле тянул до зарплаты, с Забавой питались кашей из купленной месяц назад овсянки, заварной лапшой или макаронами. Поэтому и гулять ходили только вокруг дома, чтобы не нас не искушали городские магазинные прелести. В начале июля пошёл к Максиму Григорьевичу – отпрашиваться в отпуск на неделю, на первые числа августа. Шеф сказал, что без проблем поставит работать новенького продавца, но заплатят мне в таком случае поменьше. Максим Григорьевич, конечно, зажал мне зарплату, но я не смел отказываться, и поэтому отпуск ждал меня с первого по седьмое августа. Написал маме и папе первое за полтора месяца письмо: поблагодарил таки за присланные вещи, сказал, что велосипед сделал, а ещё предупредил, что первого числа приедем к ним с Забавой на пять дней самым ранним поездом. Весь месяц экономил зарплату, чтобы нам с Забавой хватило на два билета, но кушали мы хорошо — я бы больше и не выдержал на каше и заварном супе, я должен сытно и хорошо кушать — я ведь мужчина! А Забаве нужны витамины. А как-то вечером девушка сказала, что, когда она умрёт, в городе родится новый дух. И она надеется, что он тоже будет счастлив. *** 31.07.***. Вечер перед поездкой к родителям Стаса. Домой я ехал счастливый и немного взволнованный, вечер был тёплый и солнечный. Мне кажется, побывав в этом городе, я изменил мнение о своём родном — мне было интересно увидеть его снова, да и по маме с папой я уже очень соскучился. Забаву я попросил прибраться в доме и вытереть пыль, чтобы оставить квартиру в чистоте. Хотя, когда мы приедем, её снова нужно будет убирать. Доехав до дома, я первым делом пошёл к Тёме. Взял у него «Хранителя времени» и сказал, что уеду на пять дней. Поливать цветы Забава никому не доверила и сказала, что некоторые заберёт с собой, а некоторые, которые не нужно часто поливать, оставит дома в тени. Зайдя в квартиру, я позвал Забаву и показал ей книжку. Сказал, что должны прочитать её за вечер, и я верну её Тёме — я ведь не такой уж и плохой парень. Забава уже заканчивала протирать подоконник, когда я доедал последнюю еду в доме; всё равно, когда будем сюда возвращаться, мамка с собой гостинцев даст. А потом мы с Забавой пошли читать взятую у Тимофея книжку с кучей картинок. Мы решили сесть на подоконник, так, чтобы ноги свисали на улицу, ведь балкона-то в моей квартире не было. Первым перемахнул я, да так, что чуть было не свалился с седьмого этажа. Девушка, держа в руках книгу, осторожничала, еле-еле ступая белоснежными ногами на подоконник. Она цеплялась рукой за окно, стараясь сесть и не уронить книжку. Я, сев поудобнее, придержал её за талию, чтобы Забава не свалилась, и усадил рядом. Наверное, люди внизу подумали о самоубийцах, но не важно. Было видно, как по дороге ехали машины, как шли прохожие. Вечернее солнце лизало наши ноги, лица и руки. Девушка сильнее прильнула ко мне, раскрыла книгу, и мы начали читать и смотреть на картинки. Иногда мы давали друг другу минутку, чтобы перечитать тот или иной момент. – Завтра уедем, – тихо сказала Забава, смахивая пух со страницы. – И, знаешь, я хочу попробовать спасти духа твоего города. Хочу, чтобы твой город стал счастливее. Мы читали книгу весь вечер, и к десяти я уже отдал её Тёме обратно. Мы попрощались, и он пожелал удачного пути. Сказал, что будет нас ждать. Я вернулся в квартиру, и мы с Забавой легли спать, ибо вставать нужно было в шесть утра – в девять мы уже должны быть на станции посёлка и купить билеты. Искусственные звёзды мы оставили на потолке, чтобы они ждали нашего возвращения. *** Забава вставала с трудом, и всё то время, как мы пили чай, у неё закрывались глаза. После мы перенесли Забавины цветы вниз, в велосипед, я положил туда же сумку с нетбуком, парой вещей и деньгами; Стёпка тоже ехал с нами. Книги, фотографии и прочее оставили дома. Утро было туманное, серо-голубое, и, когда мы ехали, туман проносился мимо, будто дым. Было свежо и прохладно – я закутался в свою куртку, а Забава нацепила мою кофту из сумки. На дорогах было почти пусто, только к половине восьмого начали появляться машины. Доехав до станции, мы взяли билеты на 10:30 и стали ждать; приехать в мой город мы должны были уже к часу дня, я даже быстро позвонил родителям и сказал им об этом, шума в телефоне было меньше. Когда пришёл поезд, мы аккуратно затащили в него велосипед, чтобы не уронить горшки с цветами. Всю дорогу мы смотрели в окно, на то, как мелькают названия мелких посёлков, деревья, станции, дома и люди. Затем я узнал табличку с названием своего города и понял, что снова в него вернулся. Небо над ним было по-прежнему тусклым, но в моих глазах оно будто снова обрело свою свободу; атмосфера серой, но отчего-то по-своему приятной. Мы вышли из поезда, и я почувствовал, что воздух чем-то похож на зимний, только душный немного. Сели на велосипед и поехали к моему дому. Мой город не особо красив, но, как теперь мне довелось понять, он родной и спокойный, такой, каким он должен быть. Он совсем ни в чём не виноват, просто людям здесь нужно больше улыбаться и любить, быть счастливыми. Я надеюсь, мы с Забавой поможем моему городу, который теперь кажется не таким уж плохим, даже напротив – милым. ... Я вспоминаю свою историю всю эту дорогу, посматривая на светлеющее небо. Я вспоминаю всё до секунды, всё волшебство, которое случилось за три месяца, и параллельно разговариваю с Забавой: - ... А ещё, если подкопить, мы с тобой можем купить квартиру в нашем чудесном городе, хотя мне и съёмная нравится, но, думаю, к концу зимы переберёмся в новую, а я, может быть, устроюсь на более классную работу, пусть даже и с механикой связанную. И все мы, включая маму, папу, Тёму и Владу, будем тебе помогать заниматься — ты ведь ничего, сообразительная, — я тебя подтяну по русскому и литературе (у меня даже некоторые учебники остались, вот их и заберём), и на следующий год поступишь на флориста, может быть. Забава только тихо смеётся в ответ. А на пороге дома, если присмотреться, уже стоят мама и папа, тоже завидев меня на дороге, и машут руками.