Я тебя вижу

Четыре года спустя. Сейя шёл по длинному зеленому полю, что добрые люди на станции прозвали дорогой. Хотя по мнению Сейи это была никакая не дорога, а самое настоящее поле — ни дорог, ни троп, а одни направления. И сплошная свобода. Сейя глубоко вздохнул и двинулся дальше вверх по склону. Вокруг царило лето. Этот месяц был особенно жарким, впрочем, как и два предыдущих. Но хотя бы не таким душным — прохладный летний ветер позволял наслаждаться погодой. Да и солнце пекло уже не так сильно. Время от времени над ухом пролетали комары, и Сейя лениво, с улыбкой от них отмахивался. Да, здесь не раздражали даже эти насекомые. В этом месте царило такое умиротворение, что хотелось просто остановиться и ещё раз вздохнуть. Глубоко так. Чтобы наполнить себя изнутри этой свободой, прочувствовать её. Да, Сейя понимал, почему брат выбрал именно это место. Потому что оно давало им то, в чём они все так отчаянно нуждались — мир и спокойствие. Здесь не было конфликтов, не было войн, не было шумной суматохи и бесполезной беготни. Шагая по этому полю, глядя на пролетающих мимо насекомых, качающуюся от ветра траву, проплывающие облака, Сейя ощущал это в полной мере. Мир и спокойствие. Да, возможно, это было иллюзией. Бегством от реальности. И как только Сейя выйдет за пределы этого поля, на него снова обрушатся проблемы и конфликты. Но пока что этого нет. И воины нуждались именно в таком месте. Конечно, здесь не всё так идеально, взять хотя бы тех же комаров — Сейя фыркнул, когда одно из насекомых уселось ему прямо на нос. Но для тех, кто мира уже давно не видел, дышать спокойно разучился, кто погряз в воинах и забыл, каково это — просто встречать закат, этот уголок казался настоящим оазисом, раем среди их бренного мира. И покидать его не хотелось. Вдали уже виднелся дом. Сейя прошел еще немного и остановился возле высокого, раскидистого дерева дуба. Оно росло одиноко в поле, но это ему нисколько не мешало — оно выглядело крепким и способным пережить все невзгоды. Дом брата стоял в низине. И его можно было хорошо разглядеть. Это был невысокий добротный в два этажа дом. С кирпичной кладкой и деревянными вставками. Сейя усмехнулся. У брата был хороший вкус. И кто, как не он, Файтер, знает, что брат вечен в своих привычках, как не вечна сама Сейлор Мун? Во дворе происходил какой-то кипиш. С возвышения Сейе все внизу казались если не мельтешачьими муравьями, то воробышками точно. Возле дома стояли качели, и Сейя мог видеть, как маленькая фигурка раскачивается на них. Но конкретно кто — понять было сложно. Сейя улыбнулся, коснулся рукой твердой, шершавой коры дуба и перевел взгляд на его крону. Его ветви разрастались несмотря ни на что, стремились к солнцу, тянулись к небу. Блестели своей зеленью. Кое-где были видны следы чьего-то топора, но дерево выглядело крепким, а ветви были большими и длинными. Множество ветвей. Сейя постоял еще немного, ощущая, как ему казалось, даже энергию дерева под своими пальцами, его дыхание. Чему-то улыбнулся, своим мыслям, а затем направился вниз по склону. К дому. Странно было так думать, это был вовсе не его дом, но чувство было такое, будто и правда — домой возвращаешься. Прямо перед домом, недалеко от входа стоял Ятен с закатанными рукавами рубашки и резал на импровизированном столике фрукты. Красные яблоки. Откуда-то со стороны садовых деревьев вышел Тайки, поставил рядом с Ятеном еще одну корзину и что-то сказал Целителю. Ятен выпрямился, вытер тыльной стороной ладони лоб и замер, уставившись на поле. Недобро прищурил глаза. Творец сначала окликнул его — спросил, видимо, в чем дело — а потом и сам перевел взгляд на поле. Медленно, прямо показательно медленно Ятен, не отрывая взгляда от поля, вытер полотенцем руки, подхватил это же полотенце и направился навстречу брату. Тайки последовал следом. Сейя шел к ним неспешным шагом. С легкой улыбкой на лице. Которая стала чуть шире, когда он понял, что братья увидели его и направились навстречу. Они остановились друг напротив друга. Ятен и Тайки не спешили что-то говорить, а Целитель так и вообще недобро сверлил его глазами. А потому он неуверенно выдавил. — Эм… привет? — и несмело улыбнулся. — Явился, — ядовито произнес Ятен. Этот его тон не предвещал ничего хорошего. И демонстративно переложил полотенце из руки в руку. — Ятен… — Сейя чуть попятился. — Ятен, ты же не будешь этого делать… С недобрым взглядом Ятен надвигался. — Ну я же сказал, что я поеду в путешествие! — Сказал? — Тайки скептически хмыкнул. Ятен по-прежнему приближался. — По-моему, ты просто прислал смс. Так Сейя понял, что Тайки тоже дуется. — Так сообщил же!— столько паники в голосе брата Тайки слышать еще не доводилось. — Сообщил он, — Ятен все-таки взорвался и огрел Файтера полотенцем по ягодицам. — Ой, Ятен, — Сейя отскочил в сторону и обиженно потер пятую точку. — Уехал он! — Ятен, не надо! — Сейя поспешил драпануть. — Ничего не сказал, — Ятен огрел его второй раз. Сейя подпрыгнул, взвыл — Ятен бил щедро, от всей души и на силу не скупился. — СМС прислал через два дня! — третий удар, после которого Файтер схватился за ягодицу. — Где он! Что с ним? Живой вообще или нахуй повесился! — Ятен гонял полотенцем Файтера по поляне, как провинившуюся козу. Тайки стоял чуть поодаль и в профилактическое избиение полотенцем не вмешивался. Молча смотрел на горячую встречу любящих родственников. — Ничего неизвестно! Оливия чуть с ума не сошла от беспокойства! Хоть бы ее пожалел, падла, — падле достался очередной удар. — Прислал он смс! Четыре гребанных слова! — Ай, Ятен... ой, ну не надо, — Сейя, как мог, пытался уворачиваться. — А теперь приперся… через четыре года! И все, что ты можешь сказать — так это «привет»? — снова удар. — Четыре года от тебя не было вестей! — Ятен выпрямился и попытался отдышаться. Гоняться за этой падлой было трудно, он был вертким и ловко уворачивался от ударов, но половина дошла до своей цели точно. — Это неправда! — Сейя тоже остановился и, зажимая ягодицы, обиженно посмотрел на Целителя. — Я послал вам с Тайки открытку на Рождество. — Ага, — ядовито кивнул Ятен. — На самое первое, да к тому же заполнил с ошибками, так что ее доставили к Цукино! — Усаги? — тупо переспросил он. А потом снова ойкнул и поспешил драпануть, потому что Ятен снова пошел в атаку. — Бессовестная сволочь! Оливия его тут ждала… мы чуть с ума не сошли… — периодически между ударами слышалось ай и ой. Сейя пытался менять дислокацию, но это слабо помогало, и полотенце достигало своей цели. — А от него даже вестей нет! Сейя остановился и потупил взгляд. — Ятен… мне стыдно, да… — Стыдно ему, — Ятен сплюнул, взмахнул полотенцем и направился в сторону дома. Сейя аккуратно — а вдруг Целитель надумает вернуться — с настороженностью глядя в его сторону, подкрался к Тайки. Потер ягодицы. Задница болела ужасно. — Что, все так плохо? — спросил он у Тайки, глядя, как Ятен возвращается в дом. — Ну нож он, если ты смог заметить, все-таки оставил на столе… Тайки тоже смотрел на Ятена. Какое-то время они провожали его взглядом. Потом переглянулись. И обнялись. Сильно так, размашисто. Тайки заключил его в объятья, похлопал по спине: Сейя чувствовал, как внутри его распирает радость. Ему этого не хватало. С широкой улыбкой он похлопал Тайки в ответ, и они вместе направились к дому. — Извини, что не приехал на сам день, — искренне повинился Сейя, пока они шагали по полю. Он скосил глаза на Тайки, тот слегка улыбался и не похоже было, чтобы Творец обижался. По крайней мере, так сильно. После обиды Ятена задница у Файтера горела огнем. — Я получил твое смс. Но был слишком далеко, хотя и выехал сразу. — Ничего, — Тайки спокойно улыбнулся. Было видно, что он очень рад видеть брата. Хотя, возможно, и выскажет все позже. — Ты насовсем вернулся? — спросил он. — Да, — тихо выдохнул в ответ Файтер. С улыбкой. И посмотрел на брата. — Насовсем. В тот день, когда выяснилось все и вся, все разложилось по полочкам, изменилось очень многое. Ятен долго охуевал от того, что Сейя связался с покойником. Когда наконец понял до конца, во что ввязался его брат, с кем общался и во что в итоге это все могло вылиться. А так же кого он ощущал все это время. Кажется, у него даже руки тряслись. Он даже закурить пробовал, — Оливия сигареты отобрала. Тайки тоже был в шоке. Правда, ему не казалось это все настолько ужасным, как Ятену. Возможно, потому, что он воспринимал призрака, как Харуку. Которая все же своя и плохого им не сделает. А Ятен — впрочем, как и Зойсайт — видел только покойника и его трясло от мысли, с кем Сейя связался. Позже, когда Тайки обдумывал это все в более спокойной обстановке, он понял, что нечто такое он ощущал на протяжении всего времени, что они жили в этом доме. Что это Харука. Взять хотя бы ту разбившуюся бутылку. Он не испугался, потому что подсознательно ощущал, что это кто-то знакомый, «свой», только вот понять свои чувства не мог. Иннеры так спокойно, как он, эту новость не приняли. Они атаковали Мичиру, которая еще не отошла от ухода подруги и смотрела в небо на вот-вот улетевшие лепестки. Она была не в состоянии им ничего объяснять. Всегда и перед всеми Мичиру казалась королевой и преподносила себя именно так. Что у нее все под контролем, всё хорошо у неё, но оказывается, чувства подвластны и ей. Она не безупречна. И сейчас это видели все. Хотару не плакала, как того можно было ожидать. Учитывая то, как долго и с какой надеждой она ждала Харуку. Каждый день. Нет, она смотрела в небо, спокойно, пристально и будто прощалась с ней. Маленькая Хотару приняла это намного взрослей, чем многие. Сейя после ухода Харуки много пил. Первые два дня — точно. А потом пропал. Просто исчез из своей комнаты. Оставил все вещи, телефон, который ему снова купили — и пропал. Братья перевернули все вверх дном, искали сутками, как и иннеры. Лишь через два дня он прислал то самое короткое смс. Что он отправляется в путешествие и просит не искать. Это была единственная от него весть, не считая той самой открытки, посланной неизвестно кому, неизвестно куда, за четыре года. Поэтому Ятена можно было понять. Эти четыре года дались им невероятно сложно. Ятен даже перестал называть Мичиру стервой — признал ее стойкость. Два года не знать ничего о судьбе подруги и жить с этим — на это требовалось настоящее мужество. Сами они с Творцом не сошли с ума и не спились только потому, что были друг у друга. Мичиру же была одна. У неё никого не было. Это было достойно восхищения, Ятен признавал. Любить ее от этого больше не стал, но стойкость признал. Самим им было небольшое утешение в связи Оливии и Сейи. Принцесса чувствовала его. Как тонкую ниточку, паутинку, едва-едва тянущуюся к ней. Она была слабой, но давала надежду, что этот придурок жив и ничего с собой не сделал. Это все, что у них было. Что касается Сейи… он и вправду поехал в путешествие. Что происходило в первые два дня после ухода Харуки, он не помнил. Он даже не помнил, как это пережил. По ощущениям вокруг него была тьма. Он тонул. И выбираться не хотел — незачем. Иногда казалось, что рядом кто-то был. Руки были то сильные, крепкие, то сменялись на нежные, тёплые. Какие-то голоса, тоже разные. Но он ничего не помнил. Не обращал внимания ни на кого. Ни до кого ему не было дела, кроме как до своей боли. А потом все как отхлынуло. Просто однажды Сейя проснулся утром и увидел, что светит солнце. Что чувствовал он при этом, Сейя пока не понимал. Но солнце увидел. Что значил для него этот свет? Что жизнь продолжалась. Харука умерла, ушла окончательно. Да. Она больше не вернётся, но вокруг, как и прежде, люди ходили, смеялись, для них жизнь не остановилась. Сейя как будто это осознал. Но легче не становилось. Он оглядел комнату, в которой провёл столько дней, обвел взглядом раскиданные бутылки. — Я хочу, чтобы ты жил. Находиться в этом доме Сейе больше не хотелось. Поэтому он встал, натянул на себя куртку. И на удивление беспрепятственно вышел из дома. Он долго бродил по улицам, бродил бесцельно и потерянно. Пытался осознать собственные чувства. — Я хочу, чтобы ты жил. Это только звучало легко. Жил… а как жить, если тебя каждую секунду разъедает сожаление? Если сердце тоска душит? Если постоянно вспоминаешь? И от того сам себе предателем кажешься. Но, как ни странно, в окружении чужих людей ему становилось легче. Не проще, сердце до сих пор саднило, но думалось лучше. Именно тогда Сейя решил выполнить просьбу Харуки. Он должен жить. Несмотря ни на что. Как бы тяжело ему ни было. Ведь что он ещё может сделать для женщины, которую так любит, кроме как выполнить ее просьбу? Последнюю. Ему будет трудно, он в этом не сомневался, но ради неё — ради Харуки — он должен это сделать. Это сделало бы ее счастливой. Такие мысли пришли к нему прямо перед рассветом. А потому, встретив свой последний восход солнца в Токио, он направился прямиком в аэропорт. Телефон он благополучно оставил в особняке, но кредитная карточка лежала в кармане. Что касается особняка… возвращаться туда Сейя не хотел. Ему претила сама мысль об этом. В этом доме Сейя пережил самые свои счастливые моменты с Харукой, эти стены хранили его слова и ее тихий призрачный смех. И смотреть на эти стены, в которых было так много его счастья, Сейя больше не мог. Встречаться с братьями, пересекаться с Мичиру тоже было выше его сил. Он понимал, что они будут волноваться, что он поступал с ними жестоко — а они ведь вытащили его из того болота, не позволили совершить непоправимое, после которого он бы и в глаза Харуке смотреть не мог, если бы они там наверху все же встретились. Но… честно говоря, сейчас Сейе было все равно. Он хотел остаться один. Абстрагироваться от мыслей и воспоминаний. И понять, как это — жить без нее? Научиться дышать в этом новом для него мире. В котором ее больше не существует. Поэтому аэропорт стал отправной точкой. Внутри — как-то странно похожий на Харуку — прошептал голос: — А ты ведь так и не изучил эту планету, Файтер. Помнишь, ты мечтал это сделать? Да, он помнил. Голубая Земля была так уникальна, и он так мечтал ее изучить, когда впервые здесь оказался. Еще одно желание, загубленное - и стертое - войной. Он не помнил, куда купил свой первый билет. Это было его первое желание с того самого времени, и он не удивился, что внутри оно прозвучало голосом Харуки. Ведь он решил жить ради нее. Написать смс-ку Творцу он смог только через два дня — позвонить так и не решился. Жить без Харуки — точнее учиться это делать — Сейе оказалось непросто. Глупо было полагать, что вот он решил — и все сразу образовалось. Нет, такого не было. Сейя привыкал медленно и мучительно. По крупицам. Первые ночи, кажется, даже не спал оттого, что в темноте все ее седой призрак мерещился. Он просыпался с ее именем и засыпал с ее видением. Во снах, если ему удавалось заснуть, — он постоянно гнался за ней, стремился схватить за руку, но не успевал. Хоть не убивал, и на том спасибо. Пребывая каждый раз в новое место, Сейя первым делом думал о том, как бы понравилось здесь Харуке. Непроизвольно думал. Но, надо сказать, новые места и новые люди неплохо его отвлекали, и он сам вскоре понял, что это было верным решением — отправиться исполнять хоть какую-то свою мечту. Все чаще в нем начали просыпаться желания — и пусть внутри него они говорили голосом исключительно Харуки, — это уже было большим достижением. Так что, что бы там Ятен сейчас ни говорил и как бы ни можно было его понять, все эти четыре года Сейя учился жить один. Жить в новом для него мире. Постепенно дышать Файтеру стало легче. Рана на сердце так и не затянулась — и Сейя сомневался, что когда-нибудь это вообще произойдет, но уже не кровоточила. Вечерами… вечерами Сейя разговаривал с Харукой. После долгого времени это осталось единственной слабостью, которую он себе позволял. Он рассматривал ее фотографию или садился у окна, где так хорошо видны звезды. И рассказывал, что успел увидеть за день. Где побывал. Рассказывал так, будто она слышит. Но такие разговоры совсем не были похожи на те, что были раньше. Теперь Сейя не думал о самоубийстве. А в его груди после таких «бесед» появлялось тепло, пусть и с оттенком небольшой грусти. Теперь он имел перед собой цель жить. Несмотря ни на что. Ведь она его об этом попросила. А потому он старался изо всех сил наполнить свою жизнь смыслом. Как бы ни было сложно временами. — Я, наверное, через неделю улечу, — проговорил Сейя, когда они с Тайки обходили забор и кустарники, растущие на границе дома. — Есть еще несколько мест, куда я хочу заглянуть, прежде чем возвращаться на службу к принцессе, — он замолк, поймав пристальный взгляд Тайки. — Э-э! Я собираюсь звонить! — Что, воспитание Ятена дало свой результат? — съехидничал Тайки. — Еще какой, — поморщился Сейя, потирая горевшие ягодицы. Они прошли еще несколько метров. Мимо пролетел комар. Сейя от него отмахнулся. И задал вопрос, один из многих, который волновал его достаточно сильно. Чтобы думать об этом во время всего своего четырёхлетнего отшельничества. — Принцесса… примет меня? — спросил он неуверенно. — Королева, — поправил Тайки. — Королева? — Сейя опешил. — Четыре года прошло, Сейя, — отстранённо заметил Творец. Видимо, обида за Оливию была больше, чем за себя. Надо же. Сейя был в растерянности. Он пропустил коронацию. А они ведь так долго к ней стремились. Столько прошли, пережили. И вот... — Примет, — всё же проговорил Тай. Но на Сейю он не смотрел. — Не спорю, ты ее огорчил, но ты ее Файтер. Она всегда тебя примет. Сейя остановился возле дома. Возле большой кирпичной кладки. И повернулся к Творцу. — Мне… очень стыдно, Тай, — проговорил он, пряча глаза в пол. — Я скажу это еще Ятену, когда он будет в... более-менее нормальном расположении духа, — задница все еще горела. — Но сейчас я хочу сказать это тебе. Мне очень стыдно, Тай. За то, что я вас вот так бросил. Ушел, не сказав ни слова, — Сейя поднял на небо глаза, внимательно посмотрел на облака. Тайки молчал. Не отвечал. Сейя чувствовал, как Творца внутри тоже гложет обида. На протяжении всего их разговора — чувствовал. Просто в отличии от Ятена радость встречи у Тайки перекрыла обиду. Но она, эта обида, никуда не делась. — Вы меня вытащили чуть ли ни за шкирку, — он невесело усмехнулся. — А я с вами вот так. Но ещё мне больше стыдно за то, что я, — Сейя вздохнул. — Я прекрасно понимал, что сделаю вам больно. Что вы места не будете себе находить. Но все равно ушел. Выбрал себя. И мне очень за это стыдно. — Ты нашел то, что искал? — вместо ответа спросил Творец. — Я научился, Тай, — Сейя, наконец, смог посмотреть брату в глаза. Но вот только Тайки на него не смотрел. — Я смог научиться. — Тогда все нормально, — Тайки улыбнулся. И обнял Файтера. Сейя сам долго не отпускал Творца. Все прижимался, цеплялся за рубашку, родным теплом наслаждался. Он действительно скучал. Когда они все-таки отстранились, Тайки сказал Сейе сам: — Она там, — и кивнул в сторону тропинки, уходящей за дом. Зная, что его это интересует. И одновременно он этого боится. Сейя с напряжением кивнул. Направился по указанной тропинке, но потом вдруг остановился. Обернулся. — Ты счастлив? Да, Ятен тоже спрашивал его об этом. — Да. Счастлив. — Тогда хорошо, — Сейя кивнул и направился дальше по дорожке. Но остановился второй раз. — Тайки… — Творец поднял на него глаза. — Спасибо, что вытащили меня, — взгляд Сейи был серьёзен. — Спасибо. Она оказалась во внутреннем дворике. Стояла под навесом. Сейя подошел к ней один. Им нужно было о многом поговорить. — Здравствуй, Мичиру. Кайо обернулась. — Здравствуй, Сейя, — улыбнулась. Словно и не удивилась тому, что он здесь. Будто всегда знала, что он вернется. Кайо осталась такой же, как и прежде. Какой он ее запомнил. Над ней словно время и не было властно. Мичиру отошла чуть в сторону, будто понимала, зачем он пришел. Перед девушкой стояла деревянная люлька с наброшенным на нее наполовину балдахином. Сейя подошел к ней и склонился над кроваткой. — Красивая… — выдохнул он с небольшой заминкой. Заминка оказалась ощутимой. И оправдать ее было никак нельзя. Пока Сейя разглядывал малышку, та проснулась, и Мичиру взяла ее на руки. — На Тайки похожа, — отметил он, пока Нептун поправляла ей одеялко. Когда Кайо взяла ее на руки, это стало еще более очевидным. Мичиру кивнула. — Скажи мне, Сейя, — Мичиру спросила это не сразу. Да и на Сейю не смотрела. Только на дочь. — Ты ведь думал, что это Харука? Она посмотрела еще немного на девочку, которая затихла и уложила ее обратно в кроватку. — Да, — признался Сейя. Будто не хотя выдавил. Это на самом деле было так. Он хотя и смог научиться жить без нее, не видеть постоянно во снах и только по вечерам говорить. Хоть и смирился с тем, что ее больше нет, но где-то в глубине души все еще надеялся, что она вернется. Надежда эта тлела, как едва горячие угли в камине. Но она тлела. Поэтому когда Тайки написал ему смс о том, что Мичиру беременна и ждет девочку, эти угли разгорелись сильнее. Она ведь могла… может переродиться! Вообще Сейя хотя и находился очень-очень далеко, был в курсе всего. По крайней мере примерно. Тайки слал ему смс время от времени, хотя Сейя и подозревал, что понятия не имел, доходят ли они до него. Но видимо, Творцу нужна была какая-то надежда. Которую давали ему эти смс. На которые Сейя никогда не отвечал. Видимо, та же надежда, что и Сейя получал от своих вечерних «разговоров» с Харукой. Так Сейя узнал из смс о том, что Мичиру и Тайки сыграли свадьбу. И принцесса это одобрила. Почувствовал в душе какую-то радость за брата и, одновременно, чего уж скрывать, зависть. Он бы тоже так хотел с Харукой. Похандрил пару дней. Но ехать на свадьбу не стал. Не смог. Еще не был готов всех видеть. У Мичиру и Тайки было все иначе, чем представлял себе Сейя. И намного, намного сложнее. После того, как Тайки забыл о своем обещании из-за суицида Сейи, когда он улетел и бросил Мичиру, хотя обещал помочь и вспомнил об этом только через неделю пребывания на Кинмоку… И Мичиру, и Тайки оказались в такой двойственной ситуации, когда ты виноват и не виноват вовсе. Да, Тайки про Мичиру откровенно забыл. Вид взмыленного Ятена, его паника и чуть ли не истерика, выбили у него почву из-под ног. — Я потащу его сам, если ты мне не поможешь, — а эти слова Ятена заставили Творца откровенно позабыть, что он и кому пообещал. А суицид Сейи просто забил гвоздь в крышку гроба этих самых обещаний. Ему было стыдно. Неделю или две после того, как они вернулись на Землю за Сейей, он не мог заставить себя даже посмотреть ей в глаза. Он обнадежил. Обещал помочь. Дал слово. Серьезный поступок с точки зрения воина, главы дипмиссии. И просто мужчины. А сам забыл. Будто это ничего не значащие для него слова. Просто бросил и улетел, даже не вспомнив. И всё это по отношению к женщине, которую он «якобы» любил. Но любил — не забыл бы? А он даже не предупредил. Не вспомнил. Что Мичиру его ждет. И вот вроде бы оправдание есть. Но самому так тошно. Да, такая была ситуация, почву из-под ног выбило, но… на Кинмоку ты же через неделю вспомнил об этом, Творец. Ходил, как ни в чем ни бывало, ел, спал. И только потом сообразил. Тайки прекрасно помнил миг, когда все осознал. Вспомнил про неё. Тогда он впервые в жизни напился до беспамятства. Потому что отлично понимал, что потерял все, все, что у него улыбку вызывало в последнее время, похерил хорошее отношение Мичиру, да и просто подвел женщину, которую любил. Да, ситуация была такая, что и понять его можно было. Но Тайки себя этим не оправдывал. Он ведь мог написать смс, мог позвонить или придумать еще что-нибудь… но качающийся в петле брат выбил все. И теперь Тайки не представлял, как он снова будет Мичиру в глаза смотреть, когда вернется. Надо сказать, Мичиру его не обвиняла. Даже слова не сказала, жестом никак не подала, что между ними договор какой-то был. Только общаться стала холоднее. Как раньше. Когда они были то ли соратниками, то ли врагами, а не чуть не состоявшимися любовниками. Убийственная безукоризненная вежливость. Все вернулось на круги своя. Тайки и Мичиру восстанавливали доверие друг друга по капле. Долго. Тяжело. Каждый был виноват и не виноват вовсе. Мичиру считала, что Тайки зря себя винил. Это она слишком на него положилась, ей просто надо было решать все самой и не рассчитывать ни на чью помощь. Тайки это убивало еще сильнее. Он только-только смог ей доказать, что не нужно бояться принимать помощь. Что она женщина, и не обязана быть сильной. Все решать самостоятельно и рассчитывать только на себя. Что можно и нужно доверять мужчинам. Доверять ему. Она может быть слабой. Но её доверие он не оправдал. Снова все вернулось на круги своя. Прошло немало времени прежде, чем они смогли поговорить по душам. И немало времени, чтобы принять эти разговоры. Сейчас результат этого принятия мирно сопит в кроватке. Да, у Творца были невероятно сильные гены. Оливия неволить своего воина не стала. Он до сих пор состоял у нее на службе и представлял интересы Кинмоку на Земле как посол королевской семьи. Ятен возвращался с принцессой на родину один. Тайки тоже туда часто летал, но теперь только на командировки. У него была еще одна задача, неозвученная, но абсолютно, ясная всем: ждать Сейю. И это было самое тяжелое. Ждать. Даже Ятен надолго на Земле не оставался — тяжело ему было. Мичиру Ятен так и не не полюбил. Только спросил раз: «Ты счастлив?». Прямо как Сейя. И услышав ответ, удовлетворенно кивнул. Ему этого хватило. Но на рождение племянницы прилетел. Повертел довольно в руках и одобрил: крепкая девчонка. Здоровая. И в качестве жеста доброй воли прочел Мичиру целую лекцию об уходе и здоровье. Все же племянница была наполовину кинмонкой. Кто знает, как это сказалось. Сейчас ей было два месяца, и ни малейшего отклонения она не демонстрировала. Что же касается Хотару, то она была удочерена. Сейя правильно её увидел во дворе дома на качелях. Мичиру помогла Плутон, пошла против опасностей и запретов несмотря ни на что. Снова воспользовалась своей магией, и теперь Хотару жила вместе с Мичиру и Тайки в глухой деревне. Плутон так и не призналась, чего ей это стоило. Только взгляд отводила. — Мичиру, скажи, Харука ведь может переродиться? — отчаянья в тоне Файтера нет, но тем не менее, надежда в голосе сквозит. Неприкрытая. Мичиру ответила не сразу. Она поправила одеяло у дочери. И только потом спросила. — Сейя, скажи, ты ведь так и не смирился с тем, что Харуки нет? Сейя отвел взгляд. — Я научился. Научился жить без нее. Не знаю, можно ли сказать это — смирился… но я понял, что должен жить. Мичиру в ответ на эти слова улыбнулась. За все время пока говорил Файтер, она не смотрела на него — гладила щеку дочери. — Тебе… было очень сложно? — наконец, осмеливается спросить Сейя. — Сложно. Очень, — Мичиру больше не притворяется. Говорит как есть. Не фальшивит. Не то что бы теперь в этом был какой-то смысл, фальшивить и притворяться, но Мичиру так долго все считали бесчувственной и черствой, она сама себя так долго ставила, преподносила, показывала, что теперь ее слова кажутся по меньшей мере странными. Не было никогда похоже, что ей было сложно. На самом деле, то, что Сейя научился жить без Харуки и то, что он смог всё-таки все это пережить, была заслуга по большей части именно Мичиру. Сейя откровенно презирал ее. С того самого дня, как узнал о смерти Тено. Ненавидел. Ее хладнокровие, ее безразличие, абсолютное равнодушие к тому факту, что самой близкой подруги больше нет. Казалось, вы же столько вместе пережили, жизнью жертвовали ради друг друга, а теперь тебе все равно, что она в могиле лежит. Ты продолжаешь жить, как и раньше. Ходишь на работу, общаешься с друзьями. Ещё и надежду у Хотару топчешь. Превращаешь в битые черепки. Сейя считал ее сукой. Бессердечной стервой. И, надо полагать, все так считали. Раз уж так она себя преподносила. И ведь даже не оправдывалась! Казалось, другие люди, если их несправедливо обвиняют, стараются оправдаться, объяснить, показать ситуацию со своей стороны, а этой словно и все равно. Что о ней думают. Стоит, улыбается и смотрит холодно-холодно. Дела ей до тебя нет и до твоих слов. Эгоистичная сука. Но, как оказалось, поведение Кайо было куда мудрее, чем его. И Харуку она любила больше, чем он. Больше себя. То прощание возле особняка со многих посрывало маски. Но в первую очередь — с Мичиру. То, как Мичиру по снегу, босиком, бросилась к Харуке, то, как смотрела на нее, говорила. И Сейе сразу стало все понятно. И странное поведение Мичиру, и загадочные слова Тено. «Моя девочка…» А она ведь знала. Харука прекрасно знала, что Мичиру никогда не подведет ее. Определённо, между ними была какая-то особенная связь. Нерушимая. Такая, что никогда не будет между ним и Харукой. Они друг друга понимали, даже когда были разъединены смертью. Без слов. Кто бы что ни говорил, Мичиру очень переживала из-за смерти подруги. Сейя словно на себе почувствовал всю её боль, что она несла в себе все это время, когда Кайо по снегу сбежала к ней. Вся ее тщательно выверенная маска была скинута в миг. Мичиру было одиноко без Харуки. Она всегда была рядом с подругой, все жизни они шли с Ураном рука об руку, а если и умирали, то вместе. А теперь Мичиру осталась одна. Это было страшно и непонятно. Словно свет у неё забрали, и теперь она совсем не понимала, куда идти. И кто? Люди — те, кого они защищали вместе с Уран. Но она смогла отодвинуть глубоко на задний план свои переживания, спрятать их в самой глубине души, так, чтобы никто не догадался. И все ради нее. Тогда, лежа в пустом гостиничном номере, Сейя не раз вспоминал и обдумывал слова Харуки. — Нельзя плакать о покойнике. Когда люди плачут, они причиняют нам боль. Мы все мокрые. Мы все тонем в их слезах. Да, Усаги и Минако плачут обо мне. Но думаешь, мне от этого легче? Нет, мне плохо. Мичиру это знала. Ей было безудержно плохо, ведь это было то горе, о котором можно было переживать день и ночь. Но она не хотела делать подруге больно. Не хотела, чтобы там, на небесах, Харука захлебывалась ее слезами. Не хотела причинять ей боль. Потому и старалась жить дальше. Несмотря ни на что. Дышать. Наслаждаться закатами. Вспоминать, но не плакать о ней. Потому что так хотела бы Харука. Потому что для неё она была важней даже самой себя. Вот он пример настоящей, искренней любви. Чистой и бескорыстной. Той любви, которая и должна быть между людьми. Подумать только, что Мичиру довелось пережить! А её ведь все вокруг гнобили. Осуждали, называли стервой, обвиняли в бесчувственности. Никто её не понимал. Сколько мерзких слов наговорил ей он сам. Вспоминаешь и руки сжимаются сами собой. Но она все равно не сдалась. Не сломалась. А всё потому, что продолжала любить. Искренне и до самозабвения. И делала всё, чтобы не причинять Харуке боль. Можно только представить, насколько ей было тяжело. Теперь Сейя по себе знал, как это сложно, улыбаться и делать вид, что ты живёшь дальше. Это только кажется, что легко. Но на самом деле — мучительно. Особенно, если никто не поддерживает. А сколько боли сам Сейя доставил Харуке, пока искал её. Файтер боялся даже представить. А ведь Харука лично сказала ему это. Что их слезы причиняют ей боль. И попросила не плакать о ней. Но он не обращал внимания ни на что. Ему были важны лишь собственные чувства. Он хотел увидеть её и плевать ему было на всё. А ещё говорил, что любит. Да разве идёт эта любовь хоть в какое-то сравнение с чистой, искренней любви Мичиру? А ещё суицид. Теперь Сейя, едва сжимал какую-либо верёвку в руках, сразу вспоминал о своём постыдном поступке. Это не было проявлением его любви к Харуке. Чем угодно, но только не любви. Если ты любишь человека, ты никогда не сделаешь ничего подобного. Теперь Сейя это понимал. Теперь, когда с него слетел этот морок, на многие вещи он смотрел по-другому. Любовь, настоящая любовь, не должна подталкивать человека к смерти, она должна двигать его к жизни. Теперь Сейя это понимал. И сейчас невероятно восхищался Мичиру. Её силой духа, её волей. Её любовью и преданностью. Она была гораздо сильнее него, сильнее многих. Благодаря ей Сейя понял, что если любит Харуку, если не хочет причинять ей боль, то должен жить. Должен вставать, подниматься, учиться заново дышать. Да, это будет непросто. Но если Мичиру смогла, то значит сможет и он. — Я была как во тьме, — Мичиру продолжает откровенничать, но смотрит только на дочь. Гладит её пальцем по щеке. Видимо, это помогает ей отстраниться. Чтобы рассказать, что творилось на душе. — Мне и сейчас сложно. Мы всегда были с Харукой вместе. Потеряв её, я потеряла часть себя. Да, сейчас у меня есть маленькая дочь и муж, — она улыбнулась малышке в кроватке. — Я больше не одна. Но Харука всегда была частью меня. Это не значит, что я не люблю Хиёри или Тайки, — Мичиру всё-таки подняла взгляд, чтобы встретиться глазами с Сейей. Хочет убедиться, что он понял? — Люблю. Очень, — она снова вернула свой взгляд к девочке, смотря на неё с непередаваемой нежностью. — Но Харука всегда была особой частью моей души. Частью меня. И эту часть никто никогда не заменит. Я не собираюсь её забывать или говорить, что мне не трудно без неё, — Мичиру вздохнула и выпрямилась. Малышка спала. — Но наша задача жить, Сейя. Жить. Потому что так хотела Харука. И так мы не будем причинять ей боль. Сейя кивнул и наклонился к малышке. — Значит, Хиёри… — он дотронулся пальцем до щеки, и девочка сладко чмокнула. — Хорошая девчонка… Так и знал, что Тайки первый заделает мне племянницу. Мичиру слегка покраснела. — Кстати, готовься, — Сейя поднял на неё взгляд. — К чему? — Мичиру не поняла. — К тому, что она во всём и всем будет похожа на Тайки. Абсолютно. У брата очень сильные гены. Они ненадолго замолчали, глядя на малышку и на то, как ветер играет с её волосами. — Сейя, — наконец произнесла Мичиру. — Харука не вернётся. — Почему? — он оторвался от девочки и посмотрел на Нептун. В его глазах читалась растерянность. — Она же может… — Может, — согласилась Мичиру. — Переродиться. Но не переродится. — Почему? — его голос звучал категорично. Словно не хотел верить. — Сейя, тебе уже тридцать. К тому моменту, когда она переродится и вырастет, тебе будет минимум сорок восемь. Минимум. Это целая жизнь, Сейя. Файтер открыл рот, чтобы что-то сказать, но Мичиру опередила его. — Нет, она не боится осуждения общества, если ты об этом, — она покачала головой. — Ей на это плевать. Но, Сейя, тебе будет сорок восемь, вы проживёте вместе лет пятнадцать-двадцать. А может даже и все тридцать. А потом ты умрёшь. И Харука останется одна. Она одна будет доживать свой век, понимаешь? Что бы там все ни думали, Харука не такой сильный человек, как принято считать. Она не умеет и не любит терять близких. Ты умрёшь, мы умрём, как ей дальше жить в одиночестве? Возможно, это немного эгоистично, но Харука не хочет обрекать себя на подобные муки. Ей будет очень тяжело так жить. Когда тебя не будет рядом. Сейя, Харука не захочет проживать свою жизнь без нас. Не захочет проживать свою жизнь без тебя. Как же они всё-таки понимают друг друга. Они действительно как две половинки одного целого. Сейя скрипнул зубами. Даже сейчас Мичиру нисколько не сомневается в подруге. Она права. — Сейя, тебе плохо сейчас без неё? Воин поднял на неё удивлённый взгляд. С чего вдруг она спрашивает об этом? Они ведь только что говорили. — Плохо. — А ведь ты даже её не знал. Ты влюбился в призрака, но живой её ты не знал. Не чувствовал прикосновений, дыхания. Не знал её желаний. Вот спасибо, Мичиру. На миг Сейя засомневался в том, что восхищается ею. Кайо очень живо сейчас проехалась по больному. — А Харука расстанется с тобой живым. Это разные вещи, Сейя. Я знаю, что ты можешь сейчас подумать. Ведь тебе тоже придётся доживать свой век без неё. Но в реальности ты её не знал. И добровольно ты этот путь не выбирал. А Харуке придётся идти на это самой. Она будет знать твои руки, будет знать твои объятия. Расставаться с тем, кого ты знал, гораздо больнее, чем с тем, о ком ты мечтал. Ты только представлял, а она будет чувствовать. Если сейчас тебе настолько плохо, то представь, как плохо будет ей, — Мичиру помрачнела. —Я это знаю, — да, точно. Знает по себе. — Кто такое можно пожелать? Он ведь Харуку действительно не знал. Она была призраком и сама говорила, что от неё настоящей осталось немного. Он только мечтал об её прикосновении. — Поэтому я и не жду, что она вернётся. Мне было бы легче вновь её увидеть, но не ей. Ты должен это понять. Ты же любишь её. Сейя промолчал. Отвел взгляд. — Сейя, что ты чувствуешь к Харуке? — спросила Мичиру, и Сейя понял, что есть вещи, которые Кайо всё-таки не понимает. — Я… не знаю, — честно признался Сейя, поглядел куда-то вдаль. — Раньше я думал, что любил её. Всем сердцем. Полюбил. Но Харука сказала мне, что на самом деле это не любовь. Что я из-за своей доброты и жалости привязался к ней. Больше, чем надо. И это просто начало меня затягивать. Она же мёртвая. А я слишком во всё это окунулся, — он с улыбкой покачал головой. — И это во мне говорила не любовь. Как можно влюбиться в призрака? В того, кого не существует? — он пожал плечами. — И это во мне говорила та самая привязанность, которая чуть в мёртвый мир не утащила. Зависимость. — А ты сам-то что думаешь? — спросила Мичиру. И по её голосу не было понятно, что она думает обо всём этом откровении. — Я думаю, что Харука не права, — сказал он с улыбкой, всё так же глядя вдаль. — Точнее, не совсем права. Да, действительно, в моих действиях было нечто такое, что совсем не походило на любовь, — он снова вспомнил о суициде, о верёвке на собственной шее, и руки сами собой сжались в карманах. — В моих действиях действительно было нечто болезненное и нерациональное. То, что сейчас я не могу объяснить. И то, что сейчас я делать не стану. И никогда не стал бы. Но тем не менее, — в его голосе появилась какая-то мягкая, едва заметная улыбка. Чем-то похожая на ностальгическую и светлую одновременно. — Сейчас, в данный момент, я всё равно чувствую любовь к ней. Я всё равно люблю её. И я полностью осознаю это. Осознаю уже с иным чувством ответственности. Возможно ли это? — Сейя пожал плечами. — Раз она была всего лишь призраком. Не знаю. Но я люблю её. Правда сейчас уже по-другому. Как будто, моя любовь стала… светлее, что ли. И благодаря ей я смог это всё пережить. И я пронесу эту любовь к ней и дальше. Буду жить, как она и хотела. Пусть и тяжело, — Мичиру кивнула, давая понять, что понимает. — Я не знаю, смогу ли связать свою жизнь с кем-то другим. Создать семью. Знаю, Харука этого бы хотела, — он посмотрел на Мичиру, и та кивнула. — Я не знаю. Хоть я и научился жить без неё и даже стал замечать немного прекрасное в этой жизни, но вот связать себя с кем-то другим — навряд ли. Не знаю. Возможно, со временем. Наверное, Харука слишком многого хочет от меня. Но у меня тоже есть свои слабости, которые я не могу преодолеть. Да и не хочу обрекать себя на подобные муки. Они с Мичиру оба посмотрели вниз, на кроватку, в которой спала малышка, прямое доказательство того, что жизнь, она продолжается, как бы ни была трудна. — Поэтому Харука и не придёт. Не переродится. Она будет ждать тебя там, — Мичиру смотрела на дочку. — Чтобы потом переродиться вместе. — А если мы не узнаем друг друга? — задал Сейя вопрос, который страшил его больше всего на свете. Мичиру подняла на него свои бирюзовые глаза. — Сенши всегда вспоминают тех, кого любят.