***
— Тебе нужны только наркотики, ты наплевал на всё! Даже на меня, — мерзким тоном гласит Егор, понимая, что Артём уже забыл, что значит быть в здравом уме. — Я скучаю, Тём. Куда делся мой малыш, который неизменно любил меня без всех этих препаратов? Вдвоём сидели на кухне, которая была тускло освещена, ибо Тёма как всегда был на отходосах, и свет мешал его глазам. Они пытались обсудить всю эту ситуацию в их отношениях. Точнее, пытался Егор, а Артём с безразличным видом сидел напротив, рассматривая свои запястья и вены, которые были вечно исколоты острыми иглами уколов. В глазах Тёмы читалось то, что ему с высокой колокольни сейчас на то, что несёт младший. — Твоего малыша нет и не было. Так, Ракитин, всё, завязывай. — равнодушно отвечает Шатохин, поднимая взор серых глаз на уже бывшего парня, а в глазёнках напротив были видны капельки горьких слёз. — Это ты завязывай нести хуйню! Я устал от твоего безразличия, но я хотя бы не забиваю хуй на тебя! — стукнул по кухонному столу Егор, роняя туда же свои солёные капли. — Ты неисправим, но я до сих пор жду. — Можешь не ждать, я разрешаю, только уйди с глаз, — пронзительно говоря своим хриплым голоском, произнёс Тёма, потирая свои виски, которые болели. Эти слова означали, что это конец. Ракитин пытался, реально усердно старался оживить своего парня, но всё-таки не получилось. На шее Артёма красовались следы от чьих-то рук и губ. И эти касания не Егора. И он это понимал, но даже так оставался верным своему мальчику, который, видимо, уже и не его. Сложно было осознавать это. Но неизменно стеклянный взгляд Тёмы отчётливо давал понять, что ему больше не нужны тёплые руки Ракитина. Видимо, ничего не нужно в принципе. Младший не выдерживал вечно накуренного и пьяного Шатохина, поэтому сейчас он ничего не хочет делать. Просто уходит, как его и попросили. — Используй резинку, когда будешь падать под каждого левого чувака. Мало ли. И иглы только новые бери, — напоследок говорил Егор, уходя, закрывая за собой дверь. — Прощай. Артём всё сидел и не понимал: больно ему или нет? Одна его часть бьётся в конвульсиях от этого, а вторая… А второй, видимо, похуй. И пока вторая часть Тёмы доминировала над ним. Больше он не приходил сюда.***
Прошёл месяц, а состояние Артёма ухудшалось и с каждой секундой у него терялся рассудок. Он перестал различать реальность, из-за принимаемых им психотропных препаратов. Тело его принимало аномально худощавый и костлявый вид, ибо приём пищи был редко. Еда-то есть, а аппетита нет. Под глазами образовались тёмные мешки. Сна ни в одном глазу уже больше месяца. Постоянные мысли и навязчивые идеи, которые потихоньку разъедали мозг Шатохина. Они говорили ему съесть ещё больше таблеток, от которых в жилах кровь стыла. Говорили, что хочется Егора. Максимально хочется. Каждый день перед собой видит новые бутылки крепкого виски, острые иглы и мелкие мешочки с белым порошком. Ничего более и не видит. И это становится нормальным и настолько привычным. Глаза перестали различать плохое от хорошего, видна была только вечная пустота и серый дым от сигарет. Новый день. Снова broke. Непробудная депрессия, из-за которой закрывая глаза можно увидеть только собственную смерть и Егора. Такого же родного и верного. Чего нельзя было сказать о Тёме, который и правда укладывается под любого парня, чтобы хоть как-то затмить боль, прожигающую сердце насквозь. Галлюцинации повсюду являются Артёму в виде его бывшего, но такого же родимого парня. Егор не остаётся в сердце, но из головы уходить не хочет. В один из таких хмурых дней жизни Шатохина, произошёл проблеск света. А может, просто иллюзия. Сейчас он никому не верит. А себе — особенно. День был тёмный, как и он сам. Сидит в своей большой квартире, как в огромной клетке. Среди огромных, но пустых комнат можно споткнуться из-за многочисленных бутылок различного алкоголя на полу. Артём всё такой же дорогой и фантастически печальный, поэтому так же, как и в последний день их встречи с Егором, он просто делал то, что ему приносило временное, но удовольствие. Вбухивает в себя большое количество алкогольной продукции, выкуривает какие-то самокрутки, либо вкалывает себе что-то пожёстче. Высиживая в своей комнате, ловя разные галлюцинации, попивая бокал красного вина, Тёма услышал какой-то шум, похожий на открытие входной двери ключом. Но раз он сидит тут, а Егора давным давно нет в его жизни, то значит, что послышалось. На нём была белая футболка практически до колен, а снизу широковатые штаны в зелёно-красную клетку. За окном еле-еле слышен шум дождя, который навевает тоску в голове, но наркотические вещества не давали сконцентрироваться на нём. А в голове — только он. Месяц прошёл, а всё также хочется вернуть. Или же этого хочет не Артём, а только те вещества, которые он колит себе? — Выйди из моей головы! Сколько можно? — ругался сам с собой Шатохин, говоря в пустоту, но тут в комнату заходит Ракитин. — Блять, зачем ты являешься ко мне постоянно?! Егор в непонимании стоит возле дверного проёма комнаты, не зная, что и ответить, можно было понять по его лицу. — Я, вроде как, первый раз прихожу за месяц, ты что-то путаешь, — говорит он, но после понимает, что тут происходит, что Артём опять не в самом хорошем состоянии. Бредит. — Уже сам с собой болтаешь? Ракитин стал понемногу подходить к кровати, но Шатохин только отодвигаться начинает, как от пылающего огня. — Пошёл к чёрту! Ты только в моей голове! — почти крича процедил Тёма, начиная теряться в реальности, берясь за виски пальцами, надавливая на них, чтобы хоть немного понимать, что тут происходит. И вдруг взгляд Артёма изменился, он стал точнее, как будто и не пил, не принимал ничего. Взор стал странным, до жути устремлённым на Егора. Глазки из потухших, опустевших превратились в манящие и полные желания. — Так, мне уйти? — невзначай спросил Ракитин, думая, что сейчас опять покинет эту квартиру, убегая в слезах, но вышло не так. — Нет, останься, — так уверенно, но с игривой ноткой в голосе проговорил Шатохин, улыбаясь кривой, но до жути милой улыбкой. — Тём, посмотри, во что ты превращаешься? Ты становишься ходячим мертвецом. — с сожалением произносил Егор, оглядывая косточки Тёмы, выпирающие отовсюду, присаживаясь спиной на постель шатена. — Я не могу без тебя, слышишь? Прошу, вернись ко мне? Я, блять, скучаю. А в глазёнках этого синеглазого демона только огонь искрится. От нормального Артёма Шатохина не осталось ни капли. Тёма подползает на четвереньках со спины Ракитина, приподнимаясь на коленках, чтобы обнять младшего парня в шее. Обвив шею Егорки своими такими же костлявыми руками, Шатохин поцеловал того в щёку, обжигая там всё касаниями. — Возьми меня, — шаловливым голоском спросил Тёма, из-за чего его тут же повалили, подминая под себя. А Егорке повторять без надобности. Ракитин ничего не заметил, даже если и так, то он просто скучал по своему мальчику. Желал его, пока тот трахался с кем попало. Без лишних слов, он оголил свой верх, стягивая с себя толстовку и футболку под ней, помогая разобраться с ней же Артёму. Дикое возбуждение играло в глазах обоих. Всё тело пылало жаром, пока разум терялся, желая большего. Одновременно снимая и расцеловывая каждый сантиметр тела, Егор хотел, чтобы этот момент не заканчивался и отложился в его памяти надолго. Он всё ещё любит. Всё ещё ждёт. Разбираясь с ремнём на своих джинсах, он плавно переходит на клетчатые штаны старшего парня, развязывая аккуратный бантик на них, стягивая. Такой милый, но такой развратный. Артём сдавленно стонет, когда рука Ракитина добирается до его боксеров с белой надписью «Supreme», касаясь уже возбужденного органа. Даже через ткань трусов, было ощутимо приятно и до невозможности прекрасно чувствовать ладонь Егора. А после склоняясь над татуированной грудью старшего, целуя с нежностью и сильным рвением его рёбра, пересчитывая все косточки, оставляя строчки влажных полос и дорожку из красных пятен от засосов. Было приятно ощущать чужие, но такие любимые касания друг друга, которых так не хватало во время долгой и тягостной разлуки. Шатохин уже даже не особо сдерживает себя, со стонами произнося имя своего бывшего, возлюбленного или любовника. Тёма ещё не определился. — Тёма, ты вернёшься ко мне? — Забудь об этом, хоть на секунду, — умолял его Артём, уже пытаясь вовлечь другого в поцелуй, чтобы не болтал попросту, но тот приостановился, привстав. — Ну что? А Ракитин не может забыть. Уже месяц прошёл, а он так и не смог выпустить из головы: серо-голубые глазёнки с дьявольски игривой искринкой; татуированную грудь с выпирающими рёбрами и впалым животом; каштановые, шелковистые волосы с немного вьющимися кончиками; хриплый смех вместе с кривой улыбкой на утончённых губах. Внизу живота жадно тянуло, так и заманивая дотронуться до нарастающего возбуждения. Время приостановилось, давая им окунуться с головой в страстное действо. — Ты меня используешь, а после выкинешь, верно? — с грустной ухмылкой спросил Егор, врезаясь взглядом в глаза напротив. — Я серьёзно счастлив, когда с тобой, пойми же. Без тебя — не так. Жуть, как тревожит что с тобой, как ты и с кем. Эти слова, как приторный и сладкий вкус на языке, который оседает приятным послевкусием, чувствуясь на рецепторах. Ведь Ракитин готов псом идти, даже на обрыв. Главное, что с ним будет Шатохин. Младшему уже всё равно, что Тёма ему изменяет, что принимает наркотические вещества, что так наплевательски относится к нему. — Сначала, избавь меня от этого, — произносит Артём, указав на возбуждённый орган, который был до сих пор в тонких боксерах. — Егор, пожалуйста, я уже не могу терпеть, — был слышен скулёж и учащённое дыхание, но и по Шатохину было видно, что его терпение лопнуло, а желание преобладает. Щёки в румянце, а руки старшего так и тянутся к низу, чтобы удовлетворить себя, однако его запястья были перехвачены Ракитиным. Ещё немного и Тёма будет плакать, из-за ноющего места. Наконец-то Егор успокоился, но всё-таки неудовлетворён ответом. Вцепился зубами в бледную шею Тёмы, начиная засасывать, даже не извиняясь за болезненные укусы. Ракитин был зол и полыхал от этой яростной обиды. Потому и действовал так грубо и жёстко, словно зверь дикий. Рывком стянув с тазобедренных косточек боксеры Шатохина, начинает обхватывать чужую твёрдую плоть своей горячей ладошкой, большим пальцем нажимая на алую головку, откуда и сочится белая субстанция. Размазывает по всей длине, водя вверх-вниз, ускоряя темп. Страстно целует, опираясь одной рукой на кровать, а другой держась за член Артёма, грубо проникал языком внутрь рта старшего, касаясь чужого язычка. Но тот вдруг прикусил персикового цвета губы до алой крови, и из-за переусердствовавшего Егора, они уже не такого светлого оттенка, а уже опухшего, красного. — Егор, не кусайся, — стоная, говорит Тёма, пытаясь отстранить от себя Ракитина, но тот только увеличил напор, а ритм сделал быстрее. — Притормози, пожалуйста! — Когда я тебя просил о чём-то, ты меня слушал? — вопросил Егор, серьёзно глядя на парня, который не мог сформулировать речь из-за частых вздохов и громких стонов. — Я послушаю тебя, ч-честно, Егор, прекрати, это слишком быстро, — умолял Шато, пока тот надрачивал ему, кусаясь. Искусаны были ключицы, плечи, торс, шея. — Скажи мне эти три слова, — попросил Ракитин, останавливаясь взором на милом личике. — Скажи мне, прошу. Не молчи же! Артём понял, что это за слова, но такими громкими выражениями, ещё не готов бросаться. Он не пустослов. — Давай останемся друзьями? — вдруг произнёс Тёма на выкрике, кончая себе на живот и в ладошку Егора, раскрыв свой похотливый ротик, вдыхая наконец-то полной грудью. Этих трёх слов младший не ожидал услышать из уст того, кто только что стонал под ним. Ракитин думает, что ослышался, но было предельно ясно, что не показалось, когда тот повторил эту фразу. — Какого чёрта? С каких хуёв мы с тобой должны остаться друзьями? Друзья, блять, не занимаются той хернёй, которую мы творим, — агрессивно говорил и спрашивал Егор, не успокаиваясь никак. Он просто не понимал, как после всего, что с ними было, Артём так легко может говорить это. — Но я устал от херни, которую ты мне затираешь постоянно, мол, любишь меня, хочешь быть нормальной парой… Это всё — не моё, понимаешь? Легче быть друзьями, но просто с привилегиями, вот и всё, — проговаривал Шато, разбивая в щепки сердце младшего. — Тебе будет сложно со мной. — Ты эгоист. Тёма, с тобой никогда и не было легко. Это скучно, когда всё слишком упрощённо, — бормотал Егор, слезая с Артёма, укладываясь рядом, разыскивая рукой на тумбочке салфетки, чтобы вытереть ладонь. — Но ты угробишь себя своими похождениями налево и направо, а ещё нескончаемыми наркотиками. — С ними легче, но мне, например, до сих пор, кажется, что ты — моя процветающая шиза, — говорил Шатохин, трогая чистую от татуировок грудь Ракитина, убеждаясь, что это не глюки. Они пролежали ещё хуеву тучу времени, разговаривая, но на следующее утро проснулись в обнимку, вдыхая родные запахи друг друга, которых им так не хватало. Впервые, за долгое время, Тёма спокойно спал, ему не снились кошмары, а сон не прерывался на начале. Интересно, что будет, когда эта парочка проснётся.