Солнечные ноты (временно заморожен)

      Когда я первый раз прихожу в себя, я мало что помню и понимаю. Перед глазами всё расплывается, словно камера никак не может сфокусироваться. У меня чертовски сильно болит всё тело, раскалывается голова и я едва ли могу дышать. Приходится прикладывать нереальные усилия, чтобы сделать каждый следующий вдох, ради глотка кислорода.       Чувствовала ли я себя когда-нибудь настолько плохо?       Не знаю, и едва ли сейчас смогу что-то такое вспомнить, но… что-то похожее царапается в памяти, но я никак не могу понять, что именно. В воспоминаниях лишь туман, и безумно хочется пить. Губы смачивают чем-то влажным, и туда затекает пара капелек воды. Этого слишком мало, чтобы удовлетворить мою потребность во влаге, но я не могу даже замычать, чтобы запротестовать.       Надеюсь, с малышом Денни всё хорошо, и они его не забрали.       Я отключаюсь раньше, чем успеваю подумать о чём-то ещё.       Во второй раз я прихожу в себя в похожем по плачевности состоянии, но в этот раз мне уже гораздо легче дышать, хотя рёбра болят адски. В воспоминаниях по-прежнему почти ничего нет, кроме густого тумана, где всё прячется, и острой вспышки пробирающей до костей боли, от которой будто все мои органы медленно плавятся в кислоте. С трудом сдерживаю стоны, хотя не думаю, что меня бы кто-то услышал, даже если бы я попыталась издать хоть один звук. Пытаюсь удержаться в сознании, но боль, головокружение и тошнота слишком сильно, чтобы я вышла победителем из этой битвы.       Денни….       Он….       Не знаю, сколько это длится, но для меня наконец-то наступает благословенная темнота.       В следующие несколько раз я тоже надолго не задерживаюсь в сознании, хотя мне уже гораздо лучше. Рядом со мной постоянно кто-то есть, и он даже что-то говорит мне, вот только я не могу разобрать ни слова. Надеюсь, мой слух не поврежден, ведь и потери речи больше чем достаточно. Но как бы я ни боялась, ничего сейчас не могу сделать, поэтому молчу и жду, стоически терпя все манипуляции с моим безвольным и полусознательным тельцем.       Мне безумно сильно хочется спросить про Денни, но говорить я не умею, а написать сейчас едва ли смогу, поэтому не остается ничего, кроме как ждать и чувствовать всё то, что со мной делают.       В эти разы мне всё-таки позволяют напиться, пусть и совсем немного, протирают лицо чем-то влажным, бинтуют ребра и другие раны, дают обезболивающее. Последнее помогает не особенно, но я не могу не думать, что было бы, если бы я была лишена даже этого. Мне слишком страшно размышлять над этим. Я хорошо умею терпеть боль, но «умею» — не значит «хочу», так что по возможности я с огромным облегчением обошлась бы без нее.       Если бы мне было гораздо больнее….       Нет, лучше о таком не думать.       Удается продержаться в сознании некоторое время, и я радуюсь этому, будто победе на безумно важной олимпиаде, но потом веки становятся просто неподъёмными, и я медленно засыпаю.       В следующий раз мне уже не так больно, и я помню больше, резко распахивая глаза и попытавшись сесть на месте, чтобы судорожно осмотреться по сторонам. Вот только всё мое тело протестует резкой вспышкой боли, и мне приходится замереть и стиснуть зубы до скрежета, ожидая, пока это всё прекратится. Если бы я могла, то закричала бы, но я не могу, поэтому приходится просто молча терпеть и дожидаться того, когда она схлынет.       Когда всё прекращается, и перед глазами мир перестает плыть и кружится, мне довольно быстро удается определить, что это одиночная больничная палата по огромному количеству белого и острому запаху лекарств и антисептика. В носу свербит, и хочется чихнуть, но вспышка боли где-то в районе груди, которую я испытала совсем недавно, напрочь перебивает это желание. Снова нестерпимо хочется пить, но в палате я нахожусь одна, а рисковать и пытаться встать самостоятельно….       И о Денни не у кого спросить…       Как бы то ни было, лучше просто полежать и подождать, пока ко мне кто-то придет. Тогда меня и напоят, и лекарства дадут, и про Денни я смогу спросить. Я не настолько рисковая, чтобы попытаться проявить самостоятельность и встать на ноги и преодолеть безумно далёкое для меня сейчас расстояние в три метра, чтобы сделать пару глотков воды. Выглядело бы это очень жалко, потому что даже если бы я пошла вдоль стеночки, практически опираясь на неё всем своим весом, не думаю, что смогла бы поднять чашку и, уж тем более, что смогу вернуться обратно, никак себе не навредив.       Не могу не радоваться, что являюсь Солнцем, потому что в ином случае, боюсь, для меня те ранения могли закончится исключительно летально. Слишком много и слишком уж серьезные они были….       Кажется, Вендиче не церемонились со мной и били наверняка.       Будто….       Будто я представляла для них какую-то угрозу?       Но ведь это же полнейший бред! Я не могла быть угрозой для них! Тогда, может, они настолько сильно опасались Денни? Тоже напоминает полный бред, учитывая, что тот — просто маленький и невинный ребенок, даже если Хром почему-то назвала его монстром. Я провела с ним много времени, и вообще не заметила, что он какой-то странный или опасный. Да, в нем было что-то неправильное, но я не чувствовала от Денни угрозы, как от остальных его спутников.       Так почему стражи Вендикаре это сделали?       Морщусь, быстро и без особого труда осознавая свои травмы. Я прекрасно понимаю, что у меня сломаны ребра, хотя я подозреваю, что до этого моя грудная клетка была просто вскрыта или пробита насквозь (надеюсь, что первое, потому что если второе…. Бр-р-р… Нет уж, спасибо). И это если не учитывать других травм — потяжелее и полегче — плюс травм, остаточные следы которых я сейчас ощущаю. Ещё раз огромное спасибо моему Пламени за то, что я вообще жива, потому что то, что я нашла, уже гарантированно должно было отправить на тот свет.       Впрочем, по мимо того, что я сама — Солнце, не стоит забывать и о том, что за моё частичное выздоровление скорее всего стоит благодарить именно Реборна, потому что кроме него больше никто не обладал достаточной силой и знаниями, чтобы спасти меня.       Правда, судя по всему, в первую очередь залечили как раз самые смертельные и опасные ранения, а на остальные силенок уже не хватило — именно поэтому я во всей красе ощущала боль от ушибов, сломанные ребра и ещё кучу всего, что тоже не добавляло радости. Так, мне нужно подлечиться как можно быстрее до удовлетворительного состояния, потому что в ином случае мне будет грозить масса «приятных» впечатлений, когда обезболивающие перестанут действовать.       У меня, конечно, высокий болевой порог, но я не отъявленная мазохистка, чтобы наслаждаться теми травмами, которые получила. А это ещё если не вспоминать те, что мне уже залечили.       Тут же вспоминаю недавно произошедшее и нагрянувших Вендиче, после чего ёжусь, медленно и зябко обхватывая себя за плечи немного подрагивающими от слабости руками. Я никогда не была очень смелой, предпочитая в большинстве случаев прятаться и убегать, и тем удивительнее для меня то, что я продолжала стоять на месте и закрывать собой Денни, даже когда почувствовала на себе ту давящую ауру Мрака.       Вернее…       Она была действительно тяжёлой и очень холодной, и мне приходилось прилагать усилия, чтобы остаться стоять на месте и не отойти в сторону, но… Я бы не сказала, что она была тем, что невозможно вынести.       Сложно? Да.       Непросто? Определённо!       Но чтобы прямо-таки невозможно…       Определённо нет.       И это, конечно, очень странно, ведь остальные даже пошевелиться были не в состоянии. Нет, конечно, в какой-то степени я тоже не могла, но… Это на самом деле трудно описать, чтобы дать полную картину произошедшего и осветить свои чувства, но сделать это сейчас, не находясь на поле боя и восстанавливая в памяти каждую секунду происходящего, теперь гораздо проще.       Я отчётливо помню, что Пламя Мрака давило на меня, тело сковывал страх, и было трудно дышать, но при этом не было ощущения того, что не могу пошевелиться. Я оставалась в сознании и в принципе могла делать что захочу, если бы преодолела сопротивление.       Но потом… ничего не помню.       Последнее более-менее чёткое воспоминание — вспыхнувшее вокруг золотисто-чёрное Пламя как раз перед тем, как всё померкло.       Золотисто-чёрное…       Ну, золотистое — это определённо Пламя Солнца, это понятно. Только оно может быть такого тёплого и насыщенного оттенка, будто липовый мед плеснули, такой сладкий и пряный до невозможности; жёлтый, словно капли лимонного сока или ананаса, словно перья канарейки, словно третий цвет радуги, которым мы любуемся в ясном небе.       В том, что у меня такое Пламя, нет ничего удивительного, я — Солнце, поэтому оно у меня всегда было таким. Именно такого цвета.       Точь-в-точь.       Но откуда взялись чёрные оттенки? Поверить в то, что у меня Пламя Солнца с оттенками Мрака? Я же не дура, поэтому знаю, что это невозможно! Пламя Мрака — Пламя смерти и ненависти, это я помню отчетливо. Да, я уже умирала, поэтому первый пункт ещё с натяжкой можно подтвердить, то вот второй… Кого я должна настолько сильно ненавидеть, чтобы оно появилось? Да и кто сказал, что эти оттенки Пламени принадлежали мне? Может, это был кто-то ещё, кто пытался защитить меня, пусть и не до конца успешно?       Может, у него тоже Пламя Солнца, вперемешку с Пламенем Мрака?!       Ну, или что гораздо более объяснимо, у меня тогда было такое состояние, что чёрное Пламя мне просто приглючилось — я ведь тогда была не в том положении, чтобы каждую деталь замечать. Мало ли что могло показаться!       Может и правда примерещилось, а я сейчас начну паниковать и разводить философские размышления, которые в итоге ни к чему не приведут. Нет уж, лучше думать о проблемах по мере их наступления, поэтому пока не получу стопроцентные доказательства, что то, что я видела, было реально, я просто отказываюсь об этом думать! Нет и точка!       Лучше сосредоточусь на мыслях об остальных и Денни.       Надеюсь, они действительно в порядке, и Вендиче ранили только меня.       И вообще, где ходит эта дурацкая медсестра?! По моим ощущениям прошло уже минут двадцать, а ко мне ещё никто ни разу не заглянул! Разумеется, я понимаю, что помимо меня у неё, скорее всего, ещё очень много других пациентов, но всё же. Кажется, именно про таких людей говорят, что их только за смертью посылать. Ну, или я слишком мнительная, что тоже вполне жизнеспособный вариант.       Облизываю пересохшие губы и прикрываю глаза, чувствуя себя очень утомлённой. Очень надеюсь, что медсестра, врач или кто-то ещё придёт сюда и даст наконец воды, потому что мне и правда очень хочется пить.       Навскидку проходит ещё минут десять, прежде чем в мою палату кто-то входит. Медленно приоткрываю глаза и вижу медсестру (ну, или врача) в белом халате. Она замечает, что я пришла в себя, и взволнованно всплёскивает руками, мгновенно начиная щебетать и расспрашивать меня о самочувствии, болит что-то или нет, и ещё куче медицинских стандартных вопросов, от которых начинает трещать голова.       Я не могу ответить словами и лишь киваю или же мотаю головой.       По крайней мере, радует, что та дала мне напиться, прежде чем продолжила мой осмотр.       Так я выяснила, что провела в больнице почти три недели, большую часть времени из которых была без сознания.       Кстати, говорит она не на японском, а на итальянском. Значит ли это, что я нахожусь где-то в Италии? Но где и кто меня сюда перетащил?! Ничего не понимаю…       Где-то посередине её монолога я окончательно утомляюсь и прикрываю глаза, засыпая.       Всё потом, всё потом…