Лучше поздно, чем никогда

Новости приходят на утро после их третьей годовщины. Как оказалось, Лань Сичэнь вышел из своего длительного уединения и собирается вернуться к своим обязанностям главы клана. Цзинъи, который пытается уговорить своего сына съесть овощи в столовой, видит, как глаза его мужа загораются радостью от этих новостей, и перестает испытывать какие-либо чувства, кроме молчаливо-ледяного смирения в этот момент. Это и так продолжается слишком много времени. Как бы то ни было, он не может держать Сычжуя привязанным к себе вечно. И он не будет. Если всего их детства вместе, ребенка и трех лет брака недостаточно, чтобы заслужить любовь Сычжуя, тогда и делать больше нечего. Не стоит больше проводить ночей, спящими в одной постели, но с сыном между ними, как непроходимой стеной, когда его муж так близко и невыразимо далеко одновременно. Лань Сычжуй ему муж только на словах да бумагах. Раньше они были намного ближе, даже когда с Сычжуем был Цзинь Лин. Когда Цзинь Лин и Сычжуй собирались стать партнерами по самосовершенствованию, Цзинъи все еще мог шутить с Сычжуем, толкать его за плечо и тянуть его за руку к уличному киоску, где продавались куриные крылышки. Цзинь Лин тогда бы опять заворчал, что, видите ли, Цзинъи украл у него его Сычжуя, но продолжительный поцелуй в щеку от Лань Юаня успокоил бы его, как и всегда. Даже тогда, наблюдая за тем, как Цзинь Лин и Сычжуй кружат вокруг друг друга так, словно его тут и нет, Цзинъи чувствовал себя намного ближе к Сычжую, чем сейчас. Теперь же у Цзинъи есть только вежливые улыбки и прекрасные подарки, лежащие без дела в задней части ящиков, и знание того, что Сычжуй видит не Цзинъи, когда смотрит на него. Он снова и снова видит лишь ошибку, которую совершил три года назад. Той ночью Сычжуй и Цзинь Лин решили, что их должности исполняющих обязанности лидеров орденов не позволят им создать полноценное партнерство. Хотя это и было лишь пробным расставанием до того времени, когда Лань Сичень снова занял бы свое место в качестве лидера ордена, Сычжуй был настолько опустошен, что сам покончил с четырьмя кувшинами Улыбки Императора. Цзинъи, пытаясь разделить боль своего друга, сам выпил чашку, совершенно забыв о веской причине, по которой прямым потомкам Ланя не разрешали употреблять алкоголь. На следующее утро Цзинъи проснулся от того, что Сычжуй уставился на него с широко раскрытыми глазами и бледным лицом. Он почувствовал что-то, что осталось высыхать на его внутренней поверхности бедер с ночи. Через два месяца после этого Сычжуй, как очень глупый, глупый, глупый и глупый праведный человек, которым он являлся, решил взять на себя ответственность за появление жизни в Цзинъи. Свадьба была коротка, напряжение плотным туманом витало над головами всех, кто участвовал в этом. Великий дядя Лань Цижэнь выглядел разъяренным, это было уже достаточно плохо, но все стало еще более невыносимым из-за того, что даже Вэй Усянь не смог изобразить хотя бы улыбку. О, он пытался, действительно пытался сделать это, но его разочарование было настолько ощутимым, что все его лица в тот день выглядели так, как будто они были выжаты из сухого полотенца. Цзинъи не мог обвинять его за это, потому что сам чувствовал, что плачет на протяжении всей церемонии. Конечно, он мечтал о браке с Сычжуем, но не о таком. Только не о таком. Все это не значило ничего, ведь Лань Юань тоже не хотел брака с ним. Сначала они поклонились небу и земле, отдавая дань уважения богам и предкам. Затем, повернувшись к старшим, они поклонились во второй раз. Призрачный Генерал тоже был тут, на этот раз на нем были не только лохмотья. Хань Гуань Цзюнь и Старейшина Вэй сидели рядом с Генералом. Все трое не улыбались. Сторона для семьи Цзинъи явственно пустовала — его родители обратились в пепел во время Аннигиляции Солнца. Цзинъи боялся третьего поклона друг другу, потому что он знал, что Сычжуй не хотел этого. Ведь Цзинъи не был тем, кому Сычжуй хотел пообещать свою жизнь, но здесь были старейшины их ордена, неодобрительно смотревшие на него, и Цзинъи чувствовал себя хуже, чем когда-либо, в тот день, который должен был стать самым счастливым днем в его жизни. В его волосах нефритовая заколка — обручальный подарок от Сычжуя, гораздо более простой и полезный, чем те, что Сычжуй дарил ему после свадьбы, — казалось, будто она давит на всю голову. Когда они завершили последний из трех поклонов, Цзинъи поднял голову как раз вовремя, чтобы увидеть, как его друг-Сычжуй исчезает, и его заменяет муж, который выглядел так, будто предпочел бы сделать что угодно, вместо привязки себя к Цзинъи, и что-то в нем ломается. Предполагается, что красный цвет — это цвет счастья и удачи, но, увидев, что Сычжуй, одетый в красное, смотрит на него так, Цзинъи совсем не чувствовал себя счастливым или радостным. Несколько лет назад они вместе размышляли о том, как они хотели бы выглядеть на своих свадьбах, какие цвета они выберут для своих одежд — темно-красный и ярко-золотой, но на их свадьбе эти цвета ощущались как кровь и дорогая цепь вокруг лодыжек, сковывающая их. И теперь, три года спустя, когда Лань Сичень вышел из уединения, хоть Цзинъи все ещё и носит нефритовую булавку как видимый символ их брака, он больше не желает жить этой ложью. Цзинь Лин может быть с Сычжуем, может получить обратно свою любовь. Цзинъи хочет, чтобы эти вежливые, далекие от настоящего Сычжуя, улыбки прекратились. Хочет, чтобы Сычжуй прекратил ходить вокруг него, вокруг этой яичной скорлупы, построенной им самим же. Конечно, он не будет запрещать Сычжую видеть их сына, но сам Цзинъи… Сам Цзинъи больше не может этого выносить. Он хочет снова улыбаться, чувствовать солнце на лице и радоваться, вспоминая момент из их детства, когда им было по три года, где Цзинъи впервые откопал Лань Юаня из кучи кроликов, вместо того, чтобы вспоминать душное лето, когда он потерял лучшего друга и приобрел далекого от него мужа. Он хочет снова собирать стебли и семена лотоса со Старейшиной и смеяться, снова и снова, бросая семена в рот, не теряясь из-за того, что несет очередную чушь. Он хочет опять увидеть Сычжуя, приведшего его и их сына туда на их первую годовщину. Лишь они трое на лодке посреди бесконечной полосы цветков лотоса. Цзинъи хочет знать, каково это — быть счастливым и свободным снова. Но, несмотря на все это, есть одна вещь, о которой он не сожалеет. Его сын — самая яркая часть этих последних трех лет, как для него, так и для Сычжуя. Даже когда он был всего лишь небольшим выступом под кожей живота Цзинъи, он был единственным, кто мог вызвать улыбку на любом из их лиц. Сычжуй, возможно, не был идеальным мужем для Цзинъи, но он отличный отец для их сына. Он терпелив и бесконечно очарован всеми глупостями, которые делает А-Ю, а Цзинъи почти ненавидит себя за то, что это заставляет его любить Сычжуя еще больше. Потому что это больно. Больно видеть, как Сычжуй прижимает А-Ю к груди, целует мягкими улыбчивыми губами волосы А-Ю, и чувствовать себя чужаком в своей собственной семье. Ах, если бы только Сычжуй улыбнулся так, когда он смотрит на Цзинъи! Если бы только он смог найти в себе возможность поделиться этой любовью с Цзинъи… Иногда, когда каждый из них держит одну из рук A-Ю в своих ежемесячных поездках в городок КайЮй, Цзинъи почти позволяет себе поверить, что семья, которую он построил с Сычжуем, имеет фундамент взаимной преданности и признательности. Когда Сычжуй машет игрушечной бабочкой перед А-Ю, когда Сычжуй кладет А-Ю на колени, когда Сычжуй держит крошечную руку А-Ю и направляет ее, показывая написание его имени… Это похоже на домашнюю обстановку, о которой Цзинъи читал в романах. Но на самом деле эти моменты никогда не принадлежали ему. Потому что он всегда только смотрит, никогда не участвует. Это моменты, которые Сычжуй создает для А-Ю, не для Цзинъи. Никогда для Цзинъи. Ланям и правда не везет в любви. После завтрака Цзинъи покорно провожает Сычжуя, который хочет урегулировать вопросы ордена с Лань Сичэнем. Его улыбка не меняется, даже когда Сычжуй нежно целует в лоб А-Ю, а ему адресует лишь вежливую улыбку. Во время летних каникул у Цзинъи нет уроков, поэтому он берет А-Ю во двор полный кроликов, чтобы покормить их вместе. Они делают это каждое утро, пока у Цзинъи есть свободное время. Эта рутина началась фактически на следующий день после их свадьбы. Они провели свою брачную ночь, спя на разных сторонах одной и той же кровати. Цзинъи свернулся калачиком на всю ночь, несмотря на летнюю жару. На следующее утро Цзинъи проснулся еще до рассвета и вышел из комнаты, предварительно натянув верхнюю одежду. Лежать рядом с человеком, который женился на нем из-за чувства долга, было слишком для него, и поэтому, когда первые лучи солнечного света попали в Облачные Глубины, Цзинъи уже заканчивал кормежку кроликов ХаньГуан Цзюня, стойко желая сойти с ума от мыслей про свою холодную брачную постель. За прошедшие годы кролики Хан Гуан Цзюня размножились достаточно, чтобы покрыть почти весь двор. Цзинъи находит их тихое, ненавязчивое присутствие успокаивающим — еще одна причина, по которой он до сих пор делает это. По дороге он хватает корзину сена и травы, откладываемую каждый день для них, бросает пару яблок только ради разнообразия, а также на случай, если А-Ю захочет что-нибудь покусать. Кролики прыгают, приветствуя их, и их маленькие носики сопят у ног Цзинъи, когда он наклоняется, чтобы посадить А-Ю. A-Ю, хихикая, немедленно падает в кучу кроликов, пока Цзинъи идет кормить их. Белые одежды и черные волосы А-Ю почти идеально смешиваются со светлым и темным окрасом кроличьего меха. Теперь он достаточно большой, чтобы Цзинъи мог легко найти его, но в первый раз, когда это произошло, А-Ю было всего несколько месяцев, и Цзинъи страшно запаниковал, потому не смог сразу найти своего сына. Вспоминая те несколько случаев, когда Цзинъи спасал А-Ю от погребения под кроликами заживо, его сердце начинает болеть от того, насколько Лань Юань в детстве и А-Ю похожи. Цзинъи нравится то удовольствие, которое приносит ему выполнение этой рутины с А-Ю. Его слишком много, чтобы остановиться. Оставляя A-Ю веселиться с наименее пугливым из кроликов, Цзинъи начинает ходить по полю, чтобы накормить остальных, время от времени бросая взгляд на A-Ю, чтобы убедиться, что он еще не задушен до смерти кучей пуховых шариков. Он уделяет особое внимание подстилке с маленькими кроликами, рожденными чуть более недели назад. Положив свою теплую руку на сгрудившихся малышей, чтобы немного смягчить утреннюю стужу, он осматривает их одного за другим, чтобы проверить, кормят ли их. Корзина уже наполовину пуста, когда Цзинъи замечает, что кто-то еще присоединился к ним. - Дедушка! — восхищенно кричит А-Ю. Старейшина Вэй здесь. Цзинъи наблюдает за ними достаточно долго, чтобы увидеть, как Старейшина Вэй поднял A-Ю на бедро и потёрся носом о его нос, прежде чем вернуться к кормлению кроликов. С тех пор, как он вышел замуж за Сычжуя, Цзинъи не мог смотреть Старейшине Вэю в глаза. Разочарование Старейшины Вэя в связи с их свадьбой. В глубине души Цзинъи понимал и его не винил. Кто хотел бы, чтобы их сын женился на ком-то, кого он не любит? Цзинъи вспоминает, как Старейшина Вэй дразнил Сычжуя и Цзинь Лина в течение того полувека, когда все думали, что они станут партнерами по самосовершенствованию, прежде чем Цзинъи напился и превратил временное разделение Сычжуя и Цзинь Лина в постоянное. «А-Лин, однажды я буду и твоим дядей, и твоим свекром одновременно! Мы будем семьей по-разному!» — говорил Старейшина Вэй, тыкая Цзинь Лина в щеки, пока тот не начинал угрожать ему. Затем Старейшина Вэй обвивал руками плечи Сычжуя, плача и жалуясь на грубое обращение с ним со стороны Цзинь Лина. Но, в конце концов, он всегда говорил: «Сычжуй, тогда я оставлю A-Лина на твоем попечении. И ты, A-Лин, позаботься о Сычжуе». А Цзинъи Старейшина Вэй сказал: «Не волнуйся, ты тоже найдешь кого-нибудь! У вас еще много лет, пока вы не станете такими же старыми, как Хан Гуан Цзюнь и я, когда мы наконец поженились». По крайней мере, он говорил это до тех пор, пока Цзинъи в одиночку не разрушил все надежды Старейшины Вэя на Сычжуя и Цзинь Лина. Не было ни одного человека, который был бы доволен тем, что Сычжуй женится на нем, даже сам Цзинъи протестовал против этого всей душой. Однажды после свадьбы он подумал, что может он станет достаточно хорош для Сычжуя, если он покажет ему, что может заботиться о нем так же, как о Сычжуе заботился Цзинь Лин. Может, Цзинъи смог бы заработать кусочек той любви, которую Сычжуй всегда носил для Цзинь Лина. Но после очередного пробуждения в одиночестве на своей стороне кровати после трех лет брака, Цзинъи сдался. Вряд ли это будет иметь значение, если они начнут спать в отдельных комнатах или даже в отдельных зданиях. А-Ю уже достаточно взрослый, чтобы иметь свою собственную комнату, и к этому времени в следующем году он будет посещать занятия с другими детьми и жить в общежитиях учеников. Никакое время не может быть более идеальным для того, что Цзинъи должен сделать. Цзинъи выпрямляет спину и поворачивается туда, где сидят Старейшина Вэй и А-Ю. «Старейшина Вэй», — кричит над полем Цзинъи. Старейшина Вэй смотрит, как А-Ю продолжает ласкать кроликов вокруг. «Могу я поговорить с вами?» — спрашивает Цзинъи. Старейшина Вэй мгновение колеблется, прежде чем что-то сделать. Похлопав по голове А-Ю, он поднимается и подходит к Цзинъи. «О чем Цзинъи хочет поговорить?» — Старейшина Вэй начинает говорить, когда подходит достаточно близко, чтобы им не приходилось кричать. Цзинъи переводит взгляд с А-Ю на Старейшину Вэя, затем снова на А-Ю. Он сглатывает, затем открывает рот, затем с трудом говорит через необъяснимый ком в горле, который ощущается как начавшиеся слезы, даже если они уже давно должны были высохнуть: «Я хочу аннулировать свой брак». После некоторого молчания Старейшина Вэй говорит: «Почему?» «Разве это не очевидно?» — спрашивает Цзинъи, не отводя взгляд от А-Ю. «Сычжуй и я… Мы просто тени тех, кем мы были раньше. Я знаю, что Сычжуй хочет продолжать делать все это ради А-Ю, но даже А-Ю может сказать, что между нами что-то не так. Да и теперь, когда Сычжуй больше не исполняет обязанности лидера ордена, он волен делать все, что ему угодно». Цзинъи не говорит, что он свободен быть с тем, кем хочет. А тот, с кем он хочет быть — отнюдь не Цзинъи. Старейшина Вэй уже знает это. Зачем говорить это ему и казаться еще более трагичным? «А что насчет тебя? Чего ты хочешь?» — спрашивает Старейшина. Пальцы Цзинъи сжимают ручку корзины. Разве не очевидно, чего он хочет? Почему Старейшина Вэй спрашивает это? Все знают, что даже пьяного Ланя нельзя заставить делать то, что он не хочет. Цзинъи добровольно упал в кровать к Сычжую три года назад, потому что его сердце уже отдалось ему тогда. «Я хочу, чтобы Сычжуй был счастлив», — шепчет Цзинъи. — «И я хочу, чтобы я был счастлив. Сохранение этого фальшивого брака только делает всех несчастными. Вы знали это. Вот почему вы были против этого с самого начала.» «Я не поэтому не одобряю это. Я просто…», — Старейшина Вэй испускает разочарованный стон и качает головой. Цзинъи понимающе соглашается: «Конечно. Я уверен, что в действительности вы хотели, чтобы Цзинь Лин стал вашим зятем». Он думал об этом много раз, и говорить об этом теперь — совсем не больно. Это просто еще одна из тех вещей, что заставляют Цзинъи глотать комки в горле, ничего нового. Старейшина неловко проводит рукой по волосам: «Цзинъи…». «Пожалуйста, просто дайте знать Хань Гуан Цзюню. Я уточню детали с Сычжуем завтра. Дайте мне еще один день.» — Цзинъи старается не встречаться с ним взглядом. «Я думаю, что ты должен пересмотреть свои взгляды на этот вопрос,» — наконец говорит Старейшина Вэй. Цзинъи не ожидал этого. Почему Старейшина Вэй попросил его пересмотреть их? Всегда было ясно, что никто не желал их свадьбы, в первую очередь Старейшина Вэй, который всегда болел за Сычжуя и Цзинь Лина. «Почему?» — спрашивает Цзинъи и тайком вонзает ногти в ладонь от волнения. Сычжуй сказал что-то Вэй Усяню? Он не должен надеяться, но все же… «А как же А-Ю?» — говорит Старейшина Вэй. Цзинъи вздрагивает. Так это только это из-за А-Ю, не так ли? «Сейчас мы редко проводим время вместе, всей семьей. Жить вместе или нет — это неважно, пока Сычжуй все еще уделяет время A-Ю. В любом случае, скоро, когда ему исполнится три года, он начнет жить в общежитиях для учеников. Я разговаривал с людьми в городе ЦайИ, которые расстались со своими партнерами по самосовершенствованию. А-Ю поймет, когда станет старше. Лучше уж ему иметь двух счастливых родителей, живущих отдельно, чем расти в семье, где его родители почти не разговаривают друг с другом.» «Ты много думал об этом», — говорит Старейшина Вэй. — «Но я все еще думаю, что ты не должен принимать такое решение самостоятельно». Цзинъи коротко и тяжело смеется, совсем не так, как в юности. Когда он идет к А-Ю, оставляя Старейшину Вэя позади, Цзинъи с горечью спрашивает: «Вы действительно думаете что Сычжуй не согласится?» Если Старейшина Вэй и даст ответ, Цзинъи не хочет знать его. Он не останется, чтобы услышать его. Когда Сычжуй возвращается домой этим вечером после дневной встречи с Лань Сичэнем, A-Ю уже спит. Цзинъи убрал нефритовую заколку так, чтобы его волосы создавали длинную темную завесу, закрывая его лицо. «Я хочу пособирать стебли лотоса в Юньмэне завтра», — говорит Цзинъи в тот момент, когда Сычжуй входит в комнату. В его словах чувствуется окончательность. Это начало конца. Сычжуй останавливается, переставая снимать уличную одежду, явно не ожидая, что Цзинъи скажет такое. Было ясно, что он не чувствовал вес слов Цзинъи. Когда он приходит в себя, он говорит: «Хорошо. Ты идешь один?» Цзинъи качает головой в знак отрицания. Он берет А-Ю и подходит к Сычжую, чтобы положить их сына ему на руки. Затем он отступает назад, чтобы полюбоваться тем, как Сычжуй выглядит, когда А-Ю прижимается к его груди, когда лунный свет скользит по его силуэту и обрамляет лицо, которое Цзинъи теперь считает слишком болезненным, чтобы на него смотреть. «Нет. Как семья.» — говорит Цзинъи, расчесывая волосы А-Ю, нежно пропуская их через пальцы. Их последний день. Последнее прекрасное воспоминание о всей их семье вместе, прежде чем Цзинъи уйдет.