Ее волос манящий теплый шепот

POV Даниил       Мы тренируемся в Новогорске и я с каждой новой программой чувствую, что нахожусь на своем месте. Этот год пролетел так быстро, что мне даже показалось, что его не было. Для меня ничего не поменялось кардинально кроме того, что я в очередной раз убедился в том, что мое место тут, в Хрустальном, рядом с Этери и Сергеем.       Этот сезон был настолько успешным, что нам всем хотелось бы перенести его и на олимпийский год. Мы ставим новые программы всем фигуристам, но особо меня греет возможность наконец выпустить в мир своего Черного лебедя. Алина сможет выкатать его, я уверен. И мы молча работаем.       А потом я иду вечером по Новогорску к учебному центру и вижу ирисы. Они такие разноцветные и яркие, что просто не могу пройти мимо. Рядом с клумбой сидит женщина и смотрит на цветы, а я наконец понимаю, что нужно сделать.       --Извините, это ваше?—спрашиваю.       Она удивленно смотрит на меня и кивает.       --Продайте мне букет,--с улыбкой прошу я.— Это любимые цветы…       И я обрываю на полуслове. Любимые цветы кого? Моей начальницы? Заслуженного тренера России? Женщины, у которой волосы цвета золота? Кого, черт возьми?       Но хозяйка ирисов не требует от меня объяснений, а только спрашивает:       --Вы спортсмены?—она действительно меня не узнает.       --Тренеры,--улыбаюсь и наклоняюсь к цветам понюхать.—Фигурное катание.       Женщина протягивает мне ножницы и дает возможность самому срезать букет. Я выбираю самые яркие цветы и думаю про Этери. Как она обрадуется и удивиться. И мне от этого хорошо.       --А ваши воспитанники завоевывали первые места?       Я возвращаюсь в реальность.       --Бывало,--не собираюсь хвастаться и прижимаю к себе цветы.       Протягиваю женщине деньги, но она не хочет брать. Возможно, она узнала меня, возможно, поняла, кому может предназначаться этот букет, ведь тренеров женщин по фигурному катанию с победителями учениками не так уж много сейчас в Новогороске. А возможно, она просто прочитала в моих глазах что-то, что я сам не мог заметить.       Все равно оставляю ей пару купюр и улыбаюсь, потому что чувствую, как лето проникает мне прямо в сердце.       --Спасибо,--говорит хозяйка клумбы.—Той, кому достанется этот букет, повезло.       А я не знаю, что ответить. Я не знаю, кому из нас повезло больше. Мне или Этери. И поэтому как самое ценное сокровище в мире, я приношу ей в комнату букет. Слышу, как она моется в душе, и оставляю цветы в вазе на столе. Все это время просто стараюсь не думать, что происходит за дверью. Но мысли предательски возвращаются к Этери. Я вспоминаю ее спину, выпирающие позвонки, тонкие руки и длинные ноги. А потом трусливо сбегаю из комнаты, понимая, что, если она сейчас выйдет из душа, то я не смогу сдержаться.       Наутро Этери благодарит меня за цветы, а я спокойно отвечаю ей. И когда она целует меня в щеку, то сердце опять не хочет успокаиваться.       А потом приезжает Аксенов. Они сидят с Этери рядом, касаясь коленями друг друга. Эд смотрит на нее взглядом, почти снимающим всю одежду. Этери смеется и поправляет волосы, прижимаясь иногда к Аксенову плечом. Они уходят в номер раньше нас всех, а я шляюсь по улице, боясь возвращаться в комнату. Я не могу слышать, как Этери стонет под руками Эда, хотя она, очевидно, старается быть тише. У меня просто больше нет сил терпеть ее вздохи. Прошел год, а я все равно не могу забыть прошлый Новогорск, когда мне пришлось услышать то, что происходило в соседнем номере. Иногда, когда я лежал уже дома в своей кровати, это все снилось мне ночь за ночью. Я просыпался и понимал, что хочу эту женщину настолько сильно, что не могу дышать. И это сводило меня с ума. Спустя год я снова оказываюсь в своем личном Аду, из которого не могу сбежать.       Через два часа возвращаюсь в комнату, прислушиваясь к звукам в соседней комнате. Там тихо. Открываю окно на балкон и смотрю на территорию центра, наблюдая за звездами.       А потом встречаюсь взглядом с Этери.       Она стоит босиком на балконе, закутанная в плед, немного растрепанная и молчаливая. Ее волосы отливают золотом в свете луны.       --Привет,--почему-то говорю я.       --Привет,--улыбается она.       И тогда я замечаю, что на балконе рядом с ней ваза с ирисами.       --Эдуарду не нравится запах,--виновато говорит Этери.       Я пожимаю плечами:       --Давай, спрячу их, пока он не уедет, чтобы не замерзли,--протягиваю руки.       Этери борется с собой, а потом нехотя протягивает мне цветы.       --Только с возвратом,-- смотрю, как плед оголяет ее плечи и ключицы.       И в этот момент понимаю, что под пледом нет ничего, и, когда наши ладони соприкасаются, я вижу то, что не должен видеть, поэтому закрываю глаза.       Эд уезжает через пару дней, но до этого момента ирисы уже безвозвратно завяли.       ***       А потом мы окунаемся в тренировочный процесс с головой. Идут этапы Гран-при, Женя и Алина побеждают и готовятся к финалу. Юниорки тоже не отстают в количестве медалей. Мы работаем и кажется, что все должно быть хорошо.       А потом Женя получает стрессовый перелом. И это подкашивает нас всех. В финале Гран-При побеждает Алина. Она же становится первой и на чемпионате России.       Этери решает нереальное количество дел и, наконец, озвучивает свой страх. Она знает, что Женя может не попасть на Олимпиаду. И мы начинает готовить Алину еще усиленнее. Я вижу, что это решение дается ей невероятно сложно, потому что отношения с Женей—это нечто особенное для Этери. Между ними какая-то удивительная близость, потому что такой улыбки, как рядом с Женькой, я не видел у Этери никогда. Даже рядом с Аксеновым.       Его же становится слишком много в нашем тренеровочном процессе. Думаю, он был одним из первых, кто озвучил Этери необходимость ставить на Алину. Но у нас действительно не было выбора. И поэтому мы работали.       Алина победила Женю на Чемпионате Европы. Впервые за два года Евгения Медведева потеряла свой титул.       --Жизнь продолжается. Борьба продолжается,--просто сказала тогда Этери.       И мы все продолжили бороться. Женя, Алина, я, Этери…все мы.       Я боролся с собой каждый раз, когда видел, как она кусала губы, не в силах найти нужные слова. Когда уединялась с Эдом в своем кабинете, когда кричала на тренировках от нервов, когда садилась в машину к Аксенову, который прикасался к ее щеке пальцами. В этот момент я боролся с собой и ненавидел Эда.       В первый раз в жизни я чувствовал к кому-то такую ненависть. Меня злило в нем абсолютно все: и улыбка, и манера говорить, и то, как он хозяйски обнимал Этери за талию и целовал в макушку, пока никто не видел. Я ревновал, как подросток, и ничего не мог с собой поделать, потому что несмотря ни на что, Этери заслуживала лучшего. И это сводило меня с ума.       Каждый день, приходя на тренировку, я приносил ей кофе и какую-нибудь выпечку из магазина, а Этери брала все это из моих рук и окуналась в работу. Мы не разговаривали ни о чем, потому что все наши силы уходили на тренировки. Этери хватало времени еще на встречи с Аксеновым, но я так и не был уверен, что это делало ее счастливой.       Дома я валился на кровать от усталости и проваливался в сон почти сразу, чтобы успеть утром за кофе и на лед. В тишине комнаты мне иногда казалось, что я не один, но это не было правдой. Иногда я видел сны.       «О том, как сказочник Оле-Лукойе присаживается к спящим на постель. Одет он чудесно: на нем шелковый кафтан, только нельзя сказать, какого цвета, — он отливает то голубым, то зеленым, то красным, смотря по тому, в какую сторону повернется Оле. Под мышками у него по зонтику: один с картинками— его он раскрывает над хорошими детьми, и тогда им всю ночь снятся волшебные сказки, другой совсем простой, гладкий, — его он раскрывает над нехорошими детьми; ну, они и спят всю ночь как убитые, и поутру оказывается, что они и они ровно ничего не видали во сне!».       Больше мне не снилось ничего.       Даже Этери.       Наверное , раньше я настолько плохо себя вел, что теперь не мог коснуться ее даже во сне.       POV Этери       Я теряю Женю. С каждым ее падением я теряю наше доверие и наши прошлые обещания. Мы готовимся к Олимпиаде и я верю, что Женя должна победить. Она не может проиграть, но реальность говорит о другом.       Алина сильнее и техничнее,но Женя рассказывает свои истории на льду так, как никто в мире. И мы тренируемся, стараясь не думать о будущем.       Женя катает на командном чемпионате короткую, а Алина—произвольную. Они побеждают. Но команда по итогу вторая.       А потом начинаются индивидуальные соревнования. И это мой личный Ад. Женя проигрывает Алине короткую, а в произвольной набирает одинаковое количество баллов. После проката она рыдает и не может сдержать слез.И в конце концов говорит мне, что сделала все, что могла. А еще обвиняет нас всех в том, что мы отдали победу Алине. В чем-то она права. Мы сделали Алине более сложную программу, а компоненты она заработала своими последними победами.       Женя проиграла свой самый важный старт. И сейчас искала виноватых. Я пытаюсь утешить ее, но понимаю, что мы в начале конца. Больше ничего не будет как прежде. Я знаю об этом. Олимпийской чемпионкой стала Алина Загитова. И мир был к этому не готов. Я же не чувствую себя счастливой. Потому что мама болеет, Женя злится, а я хочу просто спать.       Аксенов рядом и пытается найти нужные слова, но от его прикосновений мне тошно. Я просто хочу спрятаться от всего мира и не вспоминать резкие слова Жени в КиКе:       «Поздравляю, у вас есть олимпийская чемпионка».       Да, она у меня есть. Но какой ценой? Все ждали, что победит Женька. Но кто-то сверху решил все иначе. И я не знаю, что с этим делать. Мне страшно, что она уйдет после этого поражения. Между нами стена и лед. Мы больше никогда не сможем верить друг другу. Но я больше не могу делать вид, что все хорошо. Потому что все на самом деле плохо. И дома, и тут. Вот только никто этого не видит.       Эд касается моей руки, но я не хочу его видеть. Закрываю дверь и пытаюсь заново дышать. Но воздух не идет. Я не знаю, что будет завтра, потому что мне кажется, что самое важное я теряю.       Стук в дверь опять нарушает тишину.       --Эдуард,я же сказала, что не хочу никого видеть. Но это не Эд. Я слышу Данин голос, который говорит мне:       --Этери, открой, пожалуйста.       И я открываю. Прячу лицо в волосы и прошу его уйти. Но Даня не двигается с места. Он приносит с собой какую-то еду и почти силой заставляет меня есть. Мне приходится есть, чтобы он ушел. Но Даня не поддается. Он обнимает меня и укладывает спать.       --Останься,--вдруг прошу я.       --Останусь,--отвечает Даня.       Он лежит рядом и гладит меня по голове пока не приходит сон.       А потом будит рано утром и провожает на самолет.       --С днем Рождения, Этери,--первым поздравляет он.—Я счастлив, что ты есть.       А я только вспоминаю, как целую ночь Даня трогал мои волосы, когда я просыпалась и говорил, что все будет хорошо.       Мне не нужен был ни секс, ни разговоры, в эту ночь после победы в Пхенчхане, мне был нужен тот, кто сумел рядом со мной помолчать.       А потом Женя перестала появляться на тренировках, а Алина простыла. Мама болела, а я пыталась справиться с тем, что Россия получила ожидаемую золотую медаль, но неожиданную чемпионку. Мы все старались с этим смириться. Интервью, выступления, разговоры. И я среди них, как будто в аду. Если бы не Даня, я бы просто сошла с ума.       Алина проигрывает чемпионат мира, а я просто стараюсь удержаться на плаву. Даня кормит меня едой и приносит кофе. А еще говорит то, что мне надо слышать. Он берет на себя часть обязательств и это спасает меня от того, чтобы не упасть в бездну.       Мы даем интервью за интервью, проводим пресс-конференции, а у меня есть только одно желание—покой. Но его нет. И я просто молчу. Мне кажется, во мне так много молчания, что я разучилась говорить.       Даня отвозит меня домой, а Эд устраивает сцену ревности. Во мне нет сил рассказывать, что Даниил просто друг. Во мне вообще нет ни на что сил.       Поэтому, когда я узнаю, что Женя уходит к Орсеру, я никак не реагирую вначале. Все ждут реакции, но я спокойно даю интервью и занимаюсь работой.       «Моим наставником теперь стает Брайан Орсер»--говорит девочка, которой я отдала всю лучшую часть себя. Которая была мне как дочь и иногда даже больше. Она уезжает в Канаду, а я не могу больше дышать.       --Этери, я могу приехать,--говорит Эд.—Ты только скажи.       --Не нужно. Я справлюсь,--отвечаю я ему.       То же самое говорю всем, кто хочет меня поддержать.       Я справлюсь.       Я сильная.       Мне никто не нужен.       Поэтому я закрываюсь дома на все замки и хочу не шевелиться.       Но звонок в дверь не дает просто лежать. Там стоит Даня.       --Я же сказала, что справлюсь,--зло говорю ему.       --А я тебе не верю,--отвечает он.       И стоит на пороге, такой испуганный и смущенный. У Дани в руках бутылка виски и лимон.       --Смотри, я принес тебе лекарство и солнце на кончиках пальцев.       Я впускаю его в квартиру и иду на кухню. Мы пьем виски и заедаем лимоном. А потом я плачу. Впервые за все время рыдаю в даниных руках и ничего не боюсь. Сон приходит неожиданно и странно:       «— Ну нет, хорошенького понемножку! — сказал Оле-Лукойе. — Я лучше покажу тебе кое-что. Я покажу тебе своего брата, его тоже зовут Оле-Лукойе. Но он знает только две сказки: одна бесподобно хороша, а другая так ужасна, что… да нет, невозможно даже и сказать как!       Тут Оле-Лукойе приподнял Яльмара, поднес его к окну и сказал:       — Сейчас ты увидишь моего брата, другого Оле-Лукойе. Кафтан на нем весь расшит серебром, что твой гусарский мундир; за плечами развевается черный бархатный плащ!       Гляди, как он скачет!       И Яльмар увидел, как мчался во весь опор другой Оле-Лукойе и сажал к себе на лошадь и старых и малых. Одних он сажал перед собою, других позади; но сначала каждого спрашивал:       — Какие у тебя отметки за поведение?       — Хорошие! — отвечали все.       — Покажи-ка! — говорил он.       Приходилось показывать; и вот тех, у кого были отличные или хорошие отметки, он сажал впереди себя и рассказывал им чудесную сказку, а тех, у кого были посредственные или плохие, — позади себя, и эти должны были слушать страшную сказку. Они тряслись от страха, плакали и хотели спрыгнуть с лошади, да не могли-они сразу крепко прирастали к седлу.»       Я просыпаюсь ночью и понимаю, что Даня прижимает меня к себе. Вчера я расколотила все, что напоминало мне о прошлом. А вот он все убрал и дал мне возможность заново дышать.       Переворачиваюсь на другой бок и понимаю, что Даня рефлекторно прижимает меня к себе, даже не открывая глаза. Я же просто притягиваю его ладонь и прикасаюсь губами к пальцам.       Даня теплый и настоящий. И рядом с ним мне хочется быть лучше, чем я есть на самом деле.       Потому что он видит меня той, которой я сама хочу стать, но неудержимо боюсь.