Ее волос манящий теплый шепот

      POV Даниил       Я убираю стекло в квартире Этери. Она спит в спальне, куда я перенес ее полчаса назад. Этери спит, а я просто молча делаю то, что должен и стараюсь не думать, что чувствую сейчас. В первый раз в жизни я видел, как эта железная женщина плакала так сильно. И мое сердце, казалось, выпрыгивало из груди. Этери сильная. Самая сильная из всех, кого я знаю, но сегодня что-то сломалось. Она позволила себе стать слабой рядом со мной. И это меня изменило.       Я тихо вхожу в спальню и смотрю, как она спит, обнимая подушку, а мне хочется плотнее укрыть ее одеялом и спрятать от всего мира. Сейчас в тишине комнаты передо мной стоит выбор: уйти в зал, прихватив с собой плед, или остаться с ней. Я считаю до пяти и аккуратно подхожу к кровати, а потом как можно тише укладываюсь рядом с Этери. Когда я обнимаю ее за талию, то чувствую, как она сворачивается калачиком, прижимаясь спиной. Я держу Этери в коконе своих рук и понимаю, какая она сейчас хрупкая и невесомая. Слова застревают в горле комом, и я как можно нежнее утыкаюсь ей носом в шею, вдыхая такой знакомый запах.       Этери расслабляется, крепко сжимает мою ладонь и касается пальцев губами. Она такая тонкая и беззащитная, что я почти не могу дышать от нежности к ней.       Этери спит беспокойно, ворочается , размахивает руками, а я только успеваю успокаивать ее и гладить по спине, чувствуя каждый позвонок под кончиками пальцев. Я прикасаюсь к коже ладонью, понимая, настолько же острые у нее лопатки…словно еще чуть-чуть и я порежусь о них.       За последний год я часто представлял, что будет, если мы окажемся с Этери в одной постели. После того, как я поцеловал ее в Новогорске почти год назад, мне казалось, что любое прикосновение к ней просто сведет меня с ума. Я не мог не хотеть Этери в своих фантазиях, особенно после того, как слышал их с Аксеновым ночью. Мне всегда представлялось, что, когда она позволит мне дотронуться до своей кожи, я завоюю ее целиком и не остановлюсь, пока не получу то, о чем мечтаю.       И вот сейчас Этери лежит в моих руках, а я не чувствую к ней ни страсти, ни желания. Я не хочу ее тело. Теперь в сердце я ощущаю что-то, что не могу назвать правильным словом. Оно гораздо больше, чем просто секс или необходимость обладать. Мне больше не нужно, чтобы Этери была моей. Я хочу, чтобы она была счастливой. Чтобы она никогда не плакала.       Чтобы она…была.       И от этого осознания и нежности, которое оно принесло с собой, я глажу Этери по волосам и целую в скулу, чувствуя соль на губах и дрожь в сердце.       Утром, невыспавшийся, но довольный, я аккуратно поднимаюсь с кровати и иду в кухню готовить завтрак. Варю кофе с корицей, жарю омлет с овощами, а потом прихожу в спальню и пару минут стою, смотря, как Этери спит. А потом бужу ее поцелуем в лоб, как в сказке… И она просыпается.        ***       Впервые за долгое время мне не хочется ехать в отпуск, потому что я просто не в силах оставить Этери одну. Она говорит, что все хорошо, но мне не верится. Я уже даже готов отказаться от поездки, но Этери меня не слушает:       --Дань, тебе нужно отдохнуть. И мне тоже. Нам всем необходимо море, солнце и оказаться как можно дальше от Москвы. Я буду с Дишей, а ты тоже сможешь нормально расслабиться. А потом мы начнем работать с новыми силами.       Я слушаю Этерин голос и он успокаивает меня. Она всегда умеет найти нужные слова, но сегодня мне хочется говорить такие фразы ей самой.       --Ты же знаешь, что в любой момент можешь мне написать?—обреченно сдаюсь я.       Этери смотрит на меня с ехидной улыбкой и шутит:       -- А ты мне ответишь и даже почитаешь на ночь стихи?       Я выпрямляюсь, прочищаю горло и с пафосом говорю:       -- поцеловал дурак лягушку та превратилась в кабана но что-то Ване подсказало она.       Этери распахивает глаза, а потом швыряет в меня ветровкой.       --Ты намекаешь, что я лягушка, которая превратилась в кабана?       Она смеется так заразительно, что я не могу оставаться серьезным.       --Женщина, ты только это увидела? Следуя твоей логике, я --дурак?       Этери кусает губы, стараясь вернуть себе серьезное выражение лица, и молчит.       --Ах, так!—говорю я.—Ты невозможная!       В этот момент в кабинет входит Дудаков и ему прилетает Этериным шарфом в лицо. Он стоит какое-то время в тишине и потом с полным достоинства голосом произносит:       -- Похоже, мне здесь не рады.       Я смеюсь, не сдерживая себя, и вижу, как Этери тоже смеется. По-настоящему, почти до слез, а это делает меня счастливым, потому что да, все будет хорошо. Отпуск закончится, мы снова будем работать рядом и я никому больше не дам ее обидеть.       ***       На отдыхе мы действительно переписываемся каждый день, показывая друг другу пляжи и закаты. Иногда я присылаю Этери стишки, а она говорит, что я абсолютно ничего не понимаю в поэзии. Да, я не понимаю, но знаю одно: чтобы эта невероятная женщина смеялась, я готов быть и дураком, и шутом. Кем угодно, лишь бы она больше никогда не плакала.       Но этот год слишком тяжелый для нас всех. Не считая болезни мамы и ухода Жени, Этери бросают Полина и Настя. Но она принимает все удары достойно. Мне же иногда становится страшно от того, что я не знаю, какая последняя капля может сломать ее. Ведь больше всего на свете я не хочу потерять из своей жизни Этери. Когда я наконец признаюсь себе в этом, мне становится проще. Мне нужно, чтобы она была счастлива, поэтому я покупаю ей кофе и мчусь в Новогорск практически с отпуска, сменив одежду в чемодане.       Я иду по центру, прижимая к себе стаканчик и слышу голос Этери издалека. Среди толпы детей она возвышается, как маяк. И солнце зажигает огонь на ее волосах. А я вижу его и уже не могу свернуть.       В первый же вечер мы пьем вино втроем в комнате Этери и разговариваем о планах. Она предельно серьезна и спокойна. Из-за ухода Жени СМИ просто сходят с ума и вываливают на нас всех тонны мусора. Они считают Этери железной и черствой. Никто не знает про то, как она плакала и приходила в себя. Никто не знает про письмо, которое она хотела показать людям, но мы все ее отговорили. Мне было страшно, что Этери сломается. И мы выбрали молчаливую оборону. Как ни странно, именно Этери засыпает первой, почти вырубаясь на полуслове. Мы с Сергеем переглядываемся и укрываем ее пледом, а потом уходим по комнатам.       Я лежу в тишине, прислушиваясь к звукам из соседнего номера, чтобы вернуться, если Этери проснется и не сможет заснуть. Но она спит, а я думаю о ней. Мне видится сон о том, как великие люди, которые совершали подвиги во имя своей страны, страдали от того, что их не принимали. Гений за гением, открытие за открытием, пока наконец это не становилось невыносимым.       «Вот Колумб ! Над ним глумились когда-то даже уличные мальчишки — он ведь хотел открыть Новый Свет! Он и открыл его! И звон колоколов встречает торжественный въезд его, но колокола зависти скоро заглушают этот звон, и вот того, кто открыл Новый Свет, как бы поднял золотой Американский материк со дна моря и подарил его своему королю, — награждают железными цепями! Он велит положить их с собою в гроб, как знаменательное выражение благодарности света и современников. Картина сменяет картину; никогда не пустеет тернистый путь славы…»       И где-то там, в самом конце пути, мне видится и такой знакомый портрет с самым ценным золотом на нем.       Я просыпаюсь, прислушиваюсь к птицам за окном и выбегаю из номера. На прошлогодней клумбе ирисов стало еще больше, а их хозяйка все также сидит на лавочке, словно ждет . Женщина узнает меня и разрешает снова набрать букет.       --Я болела за вас на Олимпиаде,--вдруг говорит она.—Расскажите это, когда подарите ей цветы.       Я киваю, прижимая к себе букет и понимая, что денег с меня не возьмут. Но эти ирисы от чистого сердца за наш труд греют меня сильнее всего.       Я бегу в корпус, надеясь застать Этери в номере. Распахиваю дверь и смотрю на ее силуэт на фоне окна. И на секунду мне кажется, что она—не человек.       Этери поворачивается ко мне, делает шаг вперед, а потом вдыхает запах ирисов, которые вымазывают ее щеки пыльцой. Она смешно чихает и улыбается так невероятно, что мне хочется летать.       POV Этери       От меня уходят ученики, а я пытаюсь смириться с некоторыми вещами в своей жизни. Я просто учусь не чувствовать боли и того, что мешает двигаться дальше. После того, как Женя уезжает в Канаду, я учусь заново доверять людям. И это сложно.       Эдуард пытается найти нужные слова, но он не знает меня на столько, чтобы понять: мне нужно время. И покой.       А еще много работы. После того, как Даня увидел мою слабость, я поняла, что могу не притворяться больше рядом с ним. Для этого и существуют друзья. Аксенов хорошо подходил для физической разрядки, а с Даней было невероятно легко работать.       Но чем больше проходит времени, тем чаще я ловлю себя на мысли, что рядом с Даней все просто и хорошо. Он приносит мне кофе, поддерживает все необходимые идеи и берет на себя нужные заботы.       А еще он уже два года подряд дарит мне в Новогорске ирисы. Когда в этот раз Эд приезжает и хочет избавиться от цветов снова, я отправляю его спать к себе в номер. Он обиженно уходит, а мне даже не стыдно. Ирисы распускаются так быстро, что я и так не успеваю ими насладиться хотя бы раз в году.       К тому же из всех эмоций теперь самой главной кажется усталость.       Я просто устала и делаю свою работу.       Прямо со сборов уходит Даша. Но у меня нет сил ее удерживать. Даня пытается что-то уладить, но после сдается.       --Все люди когда-нибудь уйдут от меня,--обреченно говорю я Дане.       --Я никогда не уйду,--говорит он.       И в Данином голосе столько уверенности, что я сдаюсь.       Контрольные прокаты проходят напряженно. Юниоры нравятся всем, а Алина падает. И я стараюсь не слушать то, что шепчут за нашими спинами.       Одноразовые чемпионы.       Тренеры для малолеток.       Женя проходит мимо и смотрит на нас, как на пустое место. Все слова, которые мне когда-то хотелось сказать ей для примирения, застревают на уровне горла. Она тоже падает. Лед слишком скользкий для любых амбиций.       Юниорки выигрывают Гран-При за Гран-При. Алина устанавливает рекорды в Германии. Я вывожу свою чемпионку в первый раз после закрытия сезона. Мне хочется верить, что все еще впереди. Но пока в свободное время я больше сплю, чем что-то делаю. Алина гуляет сама по себе, а я провожу в номере все свободное время.       Гран-При Хельсинки мы тоже выигрываем. Даня рядом и лечит меня чаем с лимоном от простуды. Он приходит ночью, когда я захожусь от мучительного кашля и заваривает мне какие-то порошки.       --Извини, что разбудила,--говорю ему в конце концов.--Эти стены слишком тонкие.       Даня качает головой:       -- Я все равно не спал.       Мне хочется, чтобы он остался, но я не могу об этом просить. И молчу. Но Даня все равно остается, даже без слов. И болезнь постепенно уходит.       А потом моя жизнь летит в бездну. И я пытаюсь найти силы двигаться дальше. Мне кажется, что я тону, но рядом люди, которым я нужна и которые вытягивают меня с самого дна. Проходит девять дней ада и я выхожу в люди.       Даня отвозит меня на каток, постоянно закутывает в шарфы и напоминает есть. Я чувствую себя куклой, которая должна двигаться. И я двигаюсь. Но никогда не бываю одна. И от этого мне немного проще.       Алина выигрывает Гран-При и посвящает победу моей маме. В тот момент, когда заканчивается короткая программа, я на пару секунд становлюсь слабой и не могу сдержать слез. Даня стоит нерушимо и я прячусь за его спиной. Он ни одним движением не показывает, что замечает это. Но потом усаживает в машину и везет домой. Даня проводит меня до квартиры и не уходит, пока я не укладываюсь спать.       Но часто перед моими глазами не только победы или слава. Я все еще слышу осуждающие голоса в своей голове. Одноразовые победы, тренер-диктатор, украденные медали.       В уставшем бреду ночью я, как всегда вижу безумные сны :       «Вот стоит женщина, дитя душою, исполненная божественного восторга и веры; знамя несет она перед воинствующей ратью и дарует своему отечеству победу и спасение. Раздаются крики ликования, и зажигается костер: Жанну Д’Арк, колдунью, сжигают. А следующие поколения забрасывают белую лилию грязью: Вольтер, сатир остроумия, воспевает «La pucelle».       Тогда и кажется, что это меня пытается сжечь толпа, которая не хочет ничего понимать. Я обречённо закрываю глаза, чтобы не видеть радости на их лицах, ощущая, как падаю и не могу остановиться.       А потом оказываюсь в центре костра и горю, без сил и желания сделать хотя бы шаг в сторону.