Ее волос манящий теплый шепот

      POV Даниил       Я просыпаюсь утром от криков чаек. Открываю глаза, пытаясь понять, где нахожусь. А потом вспоминаю и улыбаюсь. Хотя как тут забудешь: рядом со мной на спине спит Этери. Невесомо касается кончиками пальцев моей руки над головой. Одеяло сползло и оголило ее тело ровно на столько, чтобы открыть грудь среди белоснежных волн постельного белья. Этери спит и размеренно дышит, чуть приоткрыв губы. Она невероятно прекрасна, а я боюсь пошевелиться,чтобы не разрушить эту красоту.       А еще чувствую, как нежность накрывает с головой, когда этерины пальцы рефлекторно дергаются во сне и щекочут мою ладонь. Набираю воздуха в грудь, соленого, морского, а потом целую ее прямо в губы, потому что не могу справиться с собой.       Вид просыпающийся Этери сводит меня с ума. Она смотрит на меня сквозь ресницы, пытаясь понять, что происходит, но я не даю ей опомниться и снова целую, чувствуя, как мне отвечают.       --Доброе утро,--хриплым ото сна голоса говорит Этери.       Ее шепот волнами расходится по телу, смешиваясь с неконтролируемой досадой на то, что я мог бы узнать это все еще в Саранске, если бы не сбежал утром до пробуждения. Когда сейчас понимаю, чего сам себя лишил, мне хочется ловить каждый момент рядом с Этери, которую никто не видел такой.       Я целую ее в шею и убираю одеяло, обнажая до конца и грудь, и белоснежный живот. Пальцами пробегаю по ребрам и продвигаюсь ниже, поглаживая этерины ноги, которые почему-то дрожат, а потом слышу у самого уха ее стон. Это возбуждает меня еще больше, но я медленно скольжу ладонью по ее бедрам, раздвигая их осторожным прикосновением. Потом сам спускаюсь, целуя каждую клеточку тела и понимая, что Этери отзывается на мои поцелуи еле заметными движениями. Обхватываю ее ноги руками и проникаю внутрь языком.       Этери вскрикивает от неожиданности, почти садясь на кровати, а я укладываю ее обратно на подушки, чувствуя, как она рефлекторно отстраняется, а потом прижимает мою голову к себе крепче и запутывается длинными пальцами в волосах. Я же продолжаю целовать ее , глажу нежную кожу, ощущая, как хриплые стоны становятся все громче и хочу, чтобы она не сдерживала себя. Словно я срываю сейчас с Этери всю броню, которую она выстраивала между собой и миром и теперь смотрю на нее настоящую.       --Даня!—трогательно вскрикивает Этери и в ее распахнутых глазах я вижу отражение себя.       Она выгибается под моими руками, стараясь совладать с дрожью, но это сильнее нас обоих. И Этери стонет в полный голос, цепляясь пальцами за простыни, а потом то ли плачет, то ли смеется от наслаждения.       Я обнимаю ее расслабленное тело так крепко, как могу, прячу в своих руках и не веря, что это происходит.       --Этери…--как безумный шепчу на ухо и не хочу никуда отпускать.—Этери…       В этот момент мне больше не хватает слов, потому что еще не придумано в мире названия, способного верно отразить то, что я сейчас чувствую к ней…хрупкой, настоящей, сводящей с ума своей беззащитностью и нежностью…       Этери затихает , а потом наощупь находит мою ладонь и прикасается к ней губами.       ***       Мы каждый день купаемся в море, довольные и счастливые. И мне кажется, что я вижу настоящую Этери только сейчас, хотя мы знакомы уже много лет. Она улыбается и не пытается куда-то успевать. В ней столько радости, что я тоже постоянно будто бы свечусь рядом с ней.       Но мы не разговариваем ни о чем. Ни о Чемпионате России, ни о будущем Чемпионате Европы, ни о том, что было связано с работой. Этери не спрашивает меня, почему я ушел утром после нашей первой ночи, словно ей это все неважно. Но на самом деле , это важно мне.       Я проснулся тогда раньше Этери и не мог сдвинуться места. Она лежала рядом, закутанная в одеяло и прижималась ко мне спиной, потому что было действительно холодно. Мне следовало бы обнять ее и согреть, а я просто смотрел в одну точку и думал, что, когда она откроет глаза, ничего не будет прежним.       И вместо того, чтобы поцеловать Этери, я бесшумно одеваюсь и выхожу из комнаты, прикрывая дверь. Все утро позже думаю о том, что сказать, а потом понимаю, что, если ничего не говорить, то кажется, будто ничего и не произошло. И на некоторое время мне становится легче. До того самого момента, пока Этери не приходит на завтрак, улыбаясь всем и не выделяя меня среди толпы. Она принимает мои правила игры и делает вид, что ничего не было. Я же не могу не вспоминать о том, как пахнут ее волосы и холодны пальцы. В эту минуту я понимаю, что проиграл.       Сейчас смотрю на Этери совсем иначе. Она жмурится от света и заходит в воду постепенно, пока не погружается целиком. Ее волосы сияют на солнце, а я просто наблюдаю, как она плавает и жду.       Этери выбегает на песок, проносится на цыпочках прямо к лежакам, а я укутываю ее в полотенце, чувствуя, как капли падают на руки с мокрых волос. На секунду притягиваю ее к себе и касаюсь губами щеки. Этери удивленно смотрит на меня и спрашивает:       -- Это что за неожиданные нежности? Я пожимаю плечами, чувствуя, что это все как-то неуместно, но Этери цепко держит мою ладонь своими холодными пальцами и никуда не отпускает. Я придвигаю к ней свой лежак и мы смотрим на море, держась за руки, и молчим. Словно позволяем тишине прорасти в нас окончательно.       Каждый вечер мы приходим в номер на ночь, смываем с себя песок и соль, а потом ложимся спать. И несмотря ни на что, Этери все равно надевает после душа ночнушку, а я упрямо снимаю ее перед сном. Она больше не выключает свет при мне, чтобы я не смотрел на ее тело. Этери меня не боится. А я все также схожу с ума, потому что считаю ее прекрасной.       Иногда по вечерам я рассказываю Этери сказки. Она сама выбирает тему сонным голосом. В последнее время почему-то всегда о счастье : <tab>«— Я же дал ему свой солнечный поцелуй! — сказал солнечный луч. — Да не один, а десять! Мальчик был поэтической натурой, и его то дарили поцелуями, то угощали щелчками, но он все-таки владел кольцом счастья, данным ему золотым лебедем, и мысли его взлетали к небу золотыми бабочками, а бабочка — символ бессмертия!»       Но прежде, чем в истории начинается что-то интересное, Этери засыпает и улыбается, крепко обхватив меня ладонью за большой палец.       По утрам мы много смеемся. Диша в ответ иногда обзывает нас детьми. Особенно тогда, когда я хочу выиграть для Этери громадного медведя на развлекательном родео. Но на четвертой скорости падаю с этого кожаного быка и лежу на матах, пока Этери не вытягивает меня за руку.       --Горе ты луковое,--улыбается она.—Зачем нам медведь?       А я не знаю ответа.       Вечером мы пытаемся заснуть и я целую Этери между лопаток и веду губами по спине.       Она довольно мурчит, а потом вдруг абсолютно серьезно спрашивает:       --Ты там пытаешься написать языком свою фамилию у меня на спине?       Я замираю, стараясь не рассмеяться в голос, а потом провожу ладонями по этериному животу и шепчу:       --Да…но,похоже, сам сделал парочку ошибок…       И мы смеемся.       На Новый Год сидим в ресторане, пьем шампанское, загадываем желания, а я не могу налюбоваться Этери в ее платье с открытой спиной. Поэтому постоянно говорю , что в платьях она прекрасна, но Этери мне не верит. Мы смотрим на фейерверк и поздравляем друг друга. А потом в первый раз за все время целуем друг друга на людях и ничего не боимся.       В номер приходим уже поздно ночью и все равно не хотим спать. Этери зажигает свечи, открывает окно, чтобы смотреть на море и просит:       --Почитай мне стихи…       Я смотрю на нее, провожу пальцами по идеальной форме лица и нежно целую в губы, привычно садясь на пол и прижимаясь к коленям.       --Ты же знаешь, что я могу только порошки,--улыбаюсь и набираю воздуха в грудь.       --Не нужно,--тихо произносит Этери.—Не сегодня.       Она запускает свои длинные пальцы мне в волосы и сама начинает читать: «Так долго вместе прожили, что вновь второе января пришлось на вторник, что удивленно поднятая бровь, как со стекла автомобиля -- дворник, с лица сгоняла смутную печаль, незамутненной оставляя даль.»        Голос Этери завораживает меня ,и я даже не успеваю удивиться, откуда она знает это стихотворение на память. Я слушаю, ловлю каждую интонацию и чувствую тепло ее коленей за своей спиной.       Этери продолжает, а я смотрю на нее, закинув голову, замечая, как свечи отражаются тенями на лице и золотом—на волосах. Все в этот момент кажется мне неважным, все, кроме слов, которые она произносит с безграничной печалью и нежностью в глазах: «Так чужды были всякой новизне, что тесные объятия во сне бесчестили любой психоанализ; что губы, припадавшие к плечу, с моими, задувавшими свечу, не видя дел иных, соединялись.»       Этери говорит, а я понимаю, что познаю ее сейчас так, как никто и никогда, наверное, еще не узнавал. Я хочу защитить ее от всех бед и зла, которое существует в наших жизнях. Потому что в этот момент Этери кажется мне совсем нездешней и неземной, настолько хрупкой, что когда я обнимаю ее то, боюсь сделать больно.       Но Этери сама прижимается к груди сильнее, прячась от всего мира, а ее ресницы при этом невесомо дрожат и щекочут мне шею.