Ее волос манящий теплый шепот

      POV Этери       Утром я просыпаюсь одна. Простыни на кровати смяты, подушка пахнет чужим шампунем, а пальцы—мандаринами. В комнате тихо и пусто. Нахожу на полу одежду, отлаженным движением складываю ее на стул, направляясь в душ.       Губы горят, а тело все еще помнит прикосновение других пальцев. Но Дани в номере нет. Как и нет его вещей. Словно мне все это приснилось, но, когда я закрываю глаза, то чувствую, как внутри просыпается огонь.       Набираю воду в ладони и охлаждаю лицо, рассматривая себя в зеркале. В глубине души я рада, что рядом никого нет. При свете дня я не люблю показывать свое тело, поэтому делаю шаг под душ и смываю с кожи всю эту ночь. До конца.       На завтраке приношу тарелку в ресторан, желаю всем доброго утра и сажусь на свободное место рядом с Эдом. Даня о чем-то беседует с Дудаковым и кивает. Мы так и не встречаемся глазами.       Решаем организационные вопросы с Аксеновым, оставляя детей и сборы на Даню с Сергеем. Мне некогда думать ни о прошлой ночи, ни о чем другом. Работа вытесняет абсолютно все мысли из головы. Как, впрочем, и всегда. Иногда мне кажется, что это мой самый большой дар--любить то, что я делаю больше всего на свете.       В поезд успеваем с Дишей купить какой-то еды и первыми находим свое купе. Спустя время Диана сбегает к девочкам, чтобы поиграть в Мафию, а я остаюсь одна.       Наконец выдыхаю, переодеваюсь в легкий спортивный костюм, включаю ночник и собираясь что-нибудь почитать. В дверь робко, но настойчиво стучат, а потом заглядывает Даня. Он заходит внутрь и спрашивает:       --Может, у тебя есть таблетка от головной боли? Все отправляют только к тебе.       Даня виновато улыбается, а я киваю и тянусь за сумкой на второй полке. Мы стоим так близко в этом тесном пространстве, что я опять стараюсь не смотреть Дане в глаза.        Поезд дергается и меня качает в сторону. Успеваю только вскрикнуть о неожиданности и чувствую данины руки у себя на талии. Он держит меня крепко и не собирается отпускать, а потом обнимает еще сильнее и утыкается носом в шею:       --Этери,--шепчет Даня каким-то не своим голосом.—Как же я этого хотел целый день…       --И что же тебе мешало?—насмешливо спрашиваю его, опираясь рукой на верхнюю полку и не двигаясь.       --То, что я--дурак,--и замолкает.       Я сжимаю в руках упаковку таблеток и поворачиваюсь к Дане лицом. Он смотрит мне в глаза и все также держит за талию, не собираясь никуда отпускать. Наклоняюсь ближе и целую Даню в лоб, чувствуя, как его сердце стучит громче.       --Так голова болит меньше?       Улыбается.       --Так голова болит меньше,--соглашается он.       Я обхватываю Даню за шею руками и прямо в ухо шепчу:       --А тебе вообще действительно было нужно лекарство?       Даня опускает меня на нижнюю полку и отвечает:       --Мне была нужны ты.       И от этого я чувствую, как щеки начинают пылать.       Мы оба понимаем, что находимся в поезде и сейчас не место и не время для нежностей, поэтому я снова опираюсь на подушку, а Даня закидывает мои ноги к себе на колени.       --Я мандарины принес,--улыбается он и начинает их чистить.—На случай, если бы ты не согласилась дать мне таблетки и не захотела пускать.       Я смеюсь, закидывая в рот сочные дольки и чувствуя, как Даня разминает мышцы на ногах. Зажмуриваюсь и непроизвольно закусываю губу, когда он аккуратно снимает носки, прикасаясь к коже и надавливает на какие-то расслабляющие точки.       Мы не разговаривает с Даней ни о чем. Ни о прошлой ночи, ни о том, что он сейчас делает со мной, и почему я позволяю ему трогать меня такими хозяйскими движениями. Я не хочу задавать никаких вопросов, потому что совсем не знаю,какой ответ желаю сейчас получить.       Под резкий стук в купе влетает Аксенов и огорошено останавливается. Я невозмутимо смотрю на него и вопросительно говорю:       --Да?       Эдуард стирает все эмоции со своего лица и просто отвечает:       --Нам нужно поговорить.       Я киваю и поджимаю под себя ноги, немного подталкивая Даню с полки.       --Дань, принеси, пожалуйста, зеленый чай.       Он хочет вначале что-то сказать, но потом невозмутимо встает и уходит.       Эд садится прямо на место Дани и привычным движением закидывает мои ноги на себя. Я не успеваю ничего сказать, чувствуя его пальцы на ступнях. Мы часто так сидели раньше, поэтому тело не считает это чем-то неественным, хотя я сама уже не знаю, что чувствовать.       --Этери, что ты делаешь?—спокойно спрашивает Эд.—Он же еще мальчишка.       Во мне что-то бунтует и я хочу выдернуть ноги из-под ладоней Аксенова, но он не дает.       --Не злись,-- улыбается он.—Ты взрослая, умная женщина и сама все прекрасно знаешь. Не дай этому испортить все.       Мы всегда говорим с Эдом начистоту и не увиливаем. Это деловой разговор двух взрослых людей с общими интересами. -      -Почему ты думаешь, что я могу сделать кому-то плохо?—спрашиваю наконец.       --Мне плевать на других, Этери. Я боюсь, что это сделает плохо тебе.       В этот момент Даня входит в купе с чашкой зеленого чая в руках, стараясь не обжечь пальцы. Он видит, как мы сидим с Эдом, но делает вид, что ничего не замечает.       --Мы все тебя ждем, --у выхода говорит Аксенов.—Приходи.       Я киваю и грею ладони о стакан. Даня садится на полку напротив и спрашивает.       --А у тебя хватит сил на нас всех? И на меня, и на Эда?—он переводит все в юмор, который не кажется мне уместным.       --Ты сомневаешься, что я сильная женщина, Глейхенгауз?—возвращаю шутку и отпиваю горячий чай.       Он неприятно проникает в горло и обжигает изнутри.       --Ты пойдешь к ним в купе?—снова спрашивает Даня, никак не реагируя на мой вопрос.       --А ты хочешь, чтобы я пошла?—мы играем в какую-то странную игру, в которой нет общих правил.       И я не знаю, кто сможет в ней победить.       --Я знаю только то, что там никто не расскажет тебе сказку на ночь.       --Про мальчика, который пришел к поэту под дождем?       Даня кивает.       --Тогда я, пожалуй, не пойду…       Допиваю чай, нахожу зубную пасту на столе и выхожу, оставляя Даню одного в купе. Когда возвращаюсь, он держит в руках одеяло и укрывает меня им от пяток до подбородка.       Заправляет прядь за ухо, а потом наклоняется к губам и целует. Я не хочу этому всему противиться и целую его в ответ.       --От тебя пахнет лимоном,--шепчет Даня.       --А от тебя-- виски,--шучу я.       --Вот поэтому мы подходим друг другу…       Даня гладит меня по голове, перебирая волосы и продолжает рассказывать сказку:       «— А лук-то твой испортился! — сказал старый поэт.       — Вот было бы горе! — сказал мальчуган, взял лук и стал его осматривать. — Он совсем высох, и ему ничего не сделалось! Тетива натянута как следует! Сейчас я его испробую.       И он натянул лук, положил стрелу, прицелился и выстрелил старику поэту прямо в сердце!       — Вот видишь, мой лук совсем не испорчен! — закричал он, громко засмеялся и убежал.       Скверный мальчишка! Выстрелил в старика поэта, который пустил его обогреться, приласкал, напоил вином и дал самое лучшее яблоко!       Добрый старик лежал на полу и плакал: он был ранен в самое сердце. Потом он сказал:       — Фу, какой скверный мальчишка! Я расскажу о нем всем хорошим детям, чтобы они береглись, не связывались с ним, — он и их обидит.»       Даня сидит на самом краешке полки и говорит очень тихо, подстраиваясь под стук колес. В соседнем купе слышен смех, а мне никуда не хочется идти, потому что здесь и сейчас ничего не имеет значения кроме этой старой сказки про мальчика с золотыми волосами.       ***       А потом мы снова собираемся в отпуск с Дишей и ее подругами, но одна из них не может поехать. Я решаю вопрос с турфирмой по телефону, когда входит Даня.       --Давай я поеду с вами,--говорит он, а я не знаю, что сказать.       --Я посоветуюсь с Дишей и Лерой,--отвечаю ему.       Вечером Диана соглашается.       --Только кому-то придется спать в одной комнате с Даниилом Марковичем,--шутит она.       --Я возьму эту миссию на себя,--отвечаю ей и потом пишу Дане сообщение, чтобы он собирал чемодан.       Через пару дней мы вылетаем и готовимся окунуться в лето. Даня ведет себя спокойно и после Саранска настолько загружен работой, что у нас нет времени ни о чем разговаривать. Мы негласно оставляем все беседы на отпуск, поэтому с радостью загружаемся в самолет.       В отеле заселяемся по двум номерам, не обсуждая какие-то детали, ужинаем в ресторане на первом этаже и идем спать, уставшие от перелета.       Я открываю балконную дверь, впуская в комнату запах моря и шум волн. Даня выходит из душа в полотенце и целует меня в плечо.       --Идем спать?—спрашиваю, не оборачиваясь.       --Да,--Даня уводит меня в сторону кровати, а потом вдруг останавливается и нежно целует в губы, проводя ладонями по спине.—Мы будем спать, но…       Он спускает одну бретельку с моего плеча, потом—вторую, стягивая с тела ночнушку и оставляя меня полностью обнаженной, а потом подхватывает на руки и несет в кровать.       --Что ты делаешь?—выдыхаю я, когда Даня укладывает меня на мягкие простыни, а потом накрывает одеялом и ложится рядом, скидывая полотенце.       Я чувствую его обнаженное тело , в котором сейчас нет ни страсти, ни желания.       --Я просто собираюсь заснуть,--предельно серьезно отвечает Даня. --Только теперь, когда наступит рассвет, я хочу видеть тебя целиком.       Он прижимается ко мне предельно близко, оставляет несколько поцелуев на спине и выдыхает:       --Я так счастлив, Этери,--слышу у самого уха и понимаю, что сейчас я тоже счастлива.       Даня кладет ладонь мне на живот, утыкаясь лбом куда-то под лопатки и засыпает, не оставляя ни единого сомнения в том, что в этот раз утром он никуда не уйдет.