Из воды - под землю

«Скажи мне, зачем ты хочешь уйти?» Лидер клана смотрел на Овколя, внимательно, но без осуждения, а его хвост слегка подрагивал, задавая вопрос. «Слишком много совпадений. Сначала тот кобольдский странник и его рассказы — и ведь из них почти половина уже оказалась правдой. Потом у меня начинаются сны, которые не истребляет ни океан, ни усталость, ни камышовый сок. Потом этот аватар, из-за которого я вновь на минуту захотел на арену… А сегодня всё это сошлось в одно, мастер Сильвий. Сон, в котором я встретил ту самую огненную сферу из рассказа кобольда с тем самым своим трезубцем в руках. Я больше не могу оставаться здесь — ты ведь и сам говорил, что подобных совпадений не бывает…» «Ты называешь причины, и я понимаю их, — Сильвий плавно повёл рукой, подкрепляя это ощущение понимания ещё одним сигналом. — Но я спрашиваю о другом. Зачем ты уходишь? Какова твоя цель, Овколь?» Мерфолк помедлил — лидер мог почувствовать его беспокойство, даже небольшое напряжение, пусть Овколь и сам не понимал, что вызвало в нём такой отклик. Вопрос звучал достаточно понятно, никакого подозрения или обвинения здесь не ощущалось, и даже промелькнувшая на секунду мысль о том, что цель — какой бы она ни была — может оказаться недостойной серьёзного мерфолка, не задержалась надолго. Может оказаться такой — а может, напротив, быть маленьким кусочком большой жизненной доблести: невозможно угадать, не назвав — хотя бы и самому себе — эту цель. Да, наверное, именно в этом и сложность. Назвать цель. Сформулировать её — хотя бы и в виде мысли. Зачем он уходит? Что он хочет найти? К чему он стремится? Что ему, в конце его предстоящего путешествия, удастся сделать — и что сделать придётся? Овколю на секунду кажется, что всё это невозможно оценить заранее. «Но если невозможно, — сразу же спрашивает он себя, — то, действительно, за чем я иду?» За неизвестностью? «За туманом и за запахом тайги» — по человеческому выражению? За пониманием, собственно, самой цели? Но как определить, что ты смог её понять? «Не торопись. И не бойся меня задержать. Море терпеливо». Послание Сильвия коснулось его собеседника едва заметно — но при этом словно бы стронуло с места лавину, или, скорее, выбило давно шатавшуюся подпорку, позволяя всему, что накопилось выше, сорваться, рассеяться, частично упасть на дно — а частично поплыть в потоке мыслей. Картина сложилась. «Я, кажется, готов ответить». Сильвий едва заметно вильнул левой половиной хвоста, и Овколь продолжил: «Я пока ещё не знаю, что я встречу там, внизу. Не могу знать, как не мог знать любой другой из спустившихся туда прежде. Но, что бы это ни было, — среди встреченного мной найдётся то, чего я не видел ни здесь, ни на арене. Возможно, страшное. Наверняка забавное. Скорее всего, интересное. И обязательно — то, что позволит посмотреть на мир и на нас с иной стороны. Вот за этим я иду, Сильвий. Увидеть привычную жизнь иначе». Несколько секунд они провели в неподвижности — словно бы давая друг другу возможность осмыслить то, что только что было заявлено. Затем Сильвий подплыл чуть ближе, его руки коснулись пузыря воздуха вокруг головы Овколя. Вода расступилась, и два пузыря, вздрогнув, соединились в один. — Когда вернёшься, тебе будет чему научить нас всех. И меня тоже. Эти слова Сильвий произнёс вслух. А движением хвоста добавил: «Если ты, разумеется, сможешь услышать их — мыслящих иначе. Как сейчас услышал меня». Впрочем, уж здесь-то точно сомнений не было: сможет. Если захочет. Но тут уже для Овколя точно не было никакого «если».