Иные

Копенгаген, психиатрическая клиника, февраль, 2000 год.

      Первую ночь в клинике Мари не могла уснуть. Стоило закрыть глаза, перед внутренним взором вставала страшная картина: белая комната, отец сидит в кресле, его взгляд полон ужаса, а рот открыт в немом крике; хруст льда, покрывающего тело всё более толстым слоем; хлопок — и ледяная глыба с заключённым в неё отцом взрывается, рассыпается осколками замороженная мёртвая плоть, кровавой волной накатывает на ноги Мари. И она кричит…        Палату наполнил вопль, полный ужаса. Промятый больничный матрас заскрипел под раскачивающимся из стороны в сторону телом. Исцарапанные в кровь руки обхватили голову, а с сухих, потрескавшихся губ сорвался шёпот:       — Нет-нет-нет. Это просто сны, страшные сны, я не исчадие Ада.       «Хуже. Ты монстр! Ты убила его!»       Монстр — именно так отец, Ганс Христиан Андерсон, называл её. Придя в мир, она уже совершила свой первый грех: убила маму. Заморозила проклятой силой. И с детства, как только научилась осмысленно говорить, каялась, каялась, каялась. Каждое утро перед завтраком просила прощения, распластавшись на полу у ног скорбящего родителя; каждый день, обхватив руками спинку кресла, слушала наставления на путь спасения, беззвучно содрогаясь под ударами розги; каждый вечер стояла на коленях в углу, молитвенно сложа руки, просила Тора об избавлении от демонического дара.       Отец не бросил её, не оставил, всеми возможными способами спасал дочь от проклятья, не давал мерзкой силе проснуться вновь. Но Мари всё испортила… Она виновата, что не смогла устоять перед искушением.       В один из жарких дней лета, гуляя во дворе, она так захотела почувствовать прохладу, что желание исполнилось: вокруг закружился вихрь снежинок. Отец был в ярости. В тот же вечер избитая палкой Мари оказалась в подвале: монстр должен сидеть взаперти, чтобы не навредить людям. Крики и мольбы о прощении разбивались о глухую стену отчуждения. Раз в день открывалась дверь, в полной тишине на пол ставился поднос со скудной едой. Через час его забирали. Под тусклым светом лампочки найденным ржавым гвоздём Мари выцарапывала на стенах стихи. Это было единственным развлечением в течение трёх месяцев заточения. Потом дверь открылась.       Жизнь с тех пор изменилась. За неосторожное слово или неверный взгляд — удар: монстр, поселившийся в любимой дочери, решил показать клыки. За любую провинность — наказание: вся проклятая сила бушует, не даёт шевелиться проворнее, понимать с первого слова; её надо усмирить, подавить. И он усмирял: усаживал Мари перед натопленным камином так близко, что трещали от жара волосы, и она должна была неотрывно смотреть на огонь, впитывать тепло. Или заставлял сидеть в обжигающе горячей воде, держал в ванне, пока на нежной коже не появлялись волдыри. Отец был строг, но справедлив. За послушание хвалил, награждал вкусными фруктами или мог рассказать историю о погибшей матери: светлой, доброй, послушной и покорной женщине.       По палате разнёсся истеричный хохот отца.       «Друг? Защитник?! Нет и не может быть у монстра защитников! Только искупление. Только наказание».       Это она поняла в один не самый лучший вечер в её жизни, когда проклятый дар проснулся вновь. Замороженная со страху крыса подписала приговор. Оттаскав за волосы и избив, отец потащил Мари в кабинет, бросил на пол и швырнул книгу, приказав читать. Как послушная дочь, она прочитала: это была сказка «Снежная королева», автором значился… Ганс Христиан Андерсен. «Да, это был я, в прошлом у меня был сын и звали его Кай, его забрала такая же, как ты и мучила моего мальчика, но теперь мучить буду я!», — был ответ на немой вопрос. А потом, смакуя подробности, он рассказал то, что осталось за кадром истории: замороженное сердце, равнодушие сломанной куклы, насилие, издевательства и, как завершение, изнасилование Кая. Такую историю о Снежной королеве поведал ей Андерсен. Мари было жутко, страшно, противно. Хотелось закрыть уши руками, не слушать, сбежать. Но нельзя: будет хуже. Потом посыпались обвинения, что сила льда, заключённая в хрупком теле девочки, несмотря на все приложенные усилия, взяла верх, а, значит, Мари приняла наследие снежной стервы, и за это ей придётся каждый день искупать вину, принимая наказание. Отец кричал, что, как королева поступила с Каем, отныне следовало поступать с ней, и тогда, может быть, придёт спасение души: через муки, через искреннее раскаяние. Проповедь с каждым словом нарастала; всё сильнее съёживалась под потоком обвинений Мари. А затем посыпались удары ногой. Отец пинал и орал что-то невнятное об ожившем кошмаре, монстре, что посмел прийти в мир за новыми душами молодых парней. В какой-то момент удары прекратились. Отец, захлёбываясь страшным безумным хохотом, заявил, что мир полон настоящих, сильных, смелых мужчин, которые в силах показать снежной твари её место, и Кай будет отомщён.       Мари в тот вечер впервые узнала, чем мужчины отличаются от женщин. Вжикнула молния, на пол упали штаны. Первый «Кай» схватил её за волосы, подтащил к себе и ткнул пульсирующей плотью в разбитые губы. Последовал приказ: открыть рот. Страшно было, очень страшно. А ещё мерзко. Отросток отвратительно пах; каждый раз, упираясь в глотку, вызывал рвотные позывы. Хотелось сомкнуть зубы, не дать ему проникнуть, но пугала угроза выбить их. Оставалось, глотая слёзы вперемешку с обильной кровавой слюной, вырывать каждый глоток воздуха, когда мерзость ненадолго покидала рот. Но отец всё ускорялся; дышать становилось практически невозможно, а потом в горло полилось что-то жгучее и солёное. Мари всё-таки вырвало. За это прилетела страшная по силе оплеуха...       Так началось отмщение за сына Кая: ледяная сущность, возродившаяся в теле дочери Андерсена, должна ощутить каждой своей клеточкой, что чувствовал молодой парень, попавший к ней в руки. С наступлением ночи отец звал её, садился в широкое удобное кресло и говорил, что требуется делать. Правила изо дня в день менялись, становились изощрённее: ползи, умоляя, проси о заслуженном наказании, теперь расстегни ширинку, достань, ласкай рукой, лизни, оближи, сожми губами, быстрее, глубже, сильнее…       День сменялся ночью, ночь проходила — наступало утро. С первыми лучами солнца в комнату очередной «Кай», садился на край кровати, откидывал одеяло со съёжившейся Мари, забирался рукой к ней под ночную сорочку и гладил, гладил, гладил. Ноги, колени, бёдра, живот, поднимался к ещё маленьким холмикам груди, сжимал, мял их. И говорил. Он рассказывал, что обязательно наступит время, когда она освободится от сущности Снежной королевы, жизнь изменится, наладится, но пока эта тварь сидит в ней, даруя силу, придётся терпеть. Но Ганс обязательно спасёт душу дочки, а он ему в этом поможет. Мари ведь умница, послушная девочка, будет делать то, что велит папа и все покалеченные мальчики, да? Безразличный кивок. Вот и хорошо.       Так продолжалось относительно недолго. Ледяной дар не думал уходить, наоборот — становился сильнее. Отец с каждым случаем прорыва силы был всё угрюмее, пока однажды к ним в гости не пришёл невысокого роста толстяк: потливый, с влажными губами и сальными волосами. Этот человек одним видом вызывал отвращение у Мари, но отец, довольный приходом гостя, приказал ей проводить мужчину в гостевую комнату. Пришлось подчиниться. Так отчётливо прозвучала вторая пощёчина от незнакомца сразу за порогом комнаты. Её грубо кинули на кровать, сорвали одежду, несмотря на сопротивление, навалились всей мерзкой скользкой тушей, раздвинули коленом ноги и долго тыкались мужским органом в то место, которое Мари сама стыдилась трогать. В один из особо сильных толчков внутри словно что-то порвалось, впуская глубже пульсирующую от возбуждения плоть. По телу вспышкой пронеслась боль, потом ещё. С каждым проникновением было больно, больно, больно. Она кричала, кусала подушку, но легче не становилось. Всю ночь «Кай» мучил её и ушёл только под утро. Растерзанная, окровавленная Мари мечтала, чтобы за ней пришли, как Герда пришла за Каем. Но в комнату зашёл отец и объявил, что ночь отмщения прошла удачно. Отныне к ней будут приходить другие мужчины. Как их встречать, что делать — всё будет рассказано и показано. Горячая липкая рука погладила растрёпанные, влажные от пота и слёз белокурые волосы, а тихий голос впервые сказал слова похвалы. Она молодец, она справилась. Ещё немного, и Ганс с помощниками спасёт дочку: не будет больше льда, холода, снега. А Мари беззвучно плакала — ей хотелось такого же друга, как бесстрашная Герда: чтобы пришёл и защитил ото льда, поселившегося в сердце…       Но пришли сны, видения, сводящие с ума. Там была другая жизнь: яркая, сказочная, невероятная. Стоило закрыть глаза, и вот статный, как бог, мужчина подбрасывает вверх смеющуюся девочку, а прекрасная изящная женщина целует малышку в лоб и ласково улыбается. Мама. Папа. Но реальность выдёргивала из волшебного сна, придавливала грузом вины перед отцом, погибшей матерью, терзала плоть жадными руками разных мужчин. Мари чувствовала себя предательницей, когда сбегала в грёзы. Пока однажды не увидела, как девочка использует ледяной дар. Дочь Снежной королевы. Всё это время Мари втайне мечтала быть… Кем? Монстром, от которого отец пытается избавить её? Нет… Нет! Нет!!! Она не станет ледяной тварью. Первая истерика, первый ужас, накрывает удушливым покрывалом, не даёт вздохнуть. Страх. Теперь она боялась уснуть, чтобы не проснуться новой Снежной королевой. Спасение находилось лишь в те ночи, когда отец приводил к ней очередного мужчину. Боль и отвращение были настолько сильными, реальными, что затмевали приходящие образы. Так было правильно, так проклятье не доберётся до её души, не пожрёт. Мари боролась, запрещала себе их видеть, старалась забыть. А глубоко внутри, в тёмных закоулках души, исходила криком отчаяния девочка из грёз. До тех пор, пока не появился Он и не протянул к ней руки, разбив прутья клетки, выстроенной Мари Андерсон. Реальность взорвалась, разлетелась на мелкие осколки, освобождая пленницу. Закружил водоворот воспоминаний, затопив разум, расколов его…       — Я здесь, теперь всё будет хорошо. Не веришь? Я — твоя Герда.       Слова мужчины пробиваются к сознанию словно через вату. Её губы сминают в жадном, но нежном поцелуе. И забирают, уносят прочь.       — Ивий… — Мари выгнулась дугой на больничной койке, смяла простынь руками, замотала головой. — Это был кошмар, я просто проснулась. Змей пришёл. Пришёл и разбудил, — по бледным щекам потекли слёзы, взгляд метнулся к окну, где за кованой решёткой тускло светило февральское солнце. — Хочу в небо, к моему Ивию. Там я буду свободна, — тонкие руки взмыли вверх, к потолку. — Мы вновь будем летать вместе.       За окном моросил снег с дождём, небо накрыло плотным серым покрывалом, но Мари сидела у окна на кровати, неотрывно глядя сквозь мокрую пелену. На душе тихо и спокойно. Она ждала, когда Ивий откроет дверь, зайдёт в палату, подхватит на руки и закружит. Да, именно так, как в вальсе.       Но вдруг…       Тело подбросило вверх, одеяло отлетело на пол, сбившаяся подушка промокла насквозь. Мари тяжело дышала, перед глазами ещё стояли сполохи огня. Ей снова приснился кошмар, но теперь это был не лёд, а огонь.       — Герда, — испуганный шёпот, ладони обхватили плоский живот, ощупали. — Герда!       Она соскочила с кровати, подбежала к двери, дёрнула, пытаясь открыть. Не получилось. Заметалась по палате, судорожно заламывая руки. Ей надо, срочно надо увидеть дочь. Ну где же Ивий, почему так долго не приходит?       «Потому что он мёртв, стал пеплом».       — Хватит! — ладони ударили по стене. — Он жив, он обещал вернуться. Просто и сейчас надо немного подождать.       «Да, конечно, придёт большой змей и отвезёт тебя к маленькой змейке. Какая прекрасная семья… Которой нет! Никогда не будет!»       — Заткнись, — она рухнула на корточки, сжалась, закрылась руками.       «Огонь. Ты же видела огонь. Всепожирающий, уничтожающий всё на своём пути. Так, может, назовёшь его имя? Ты же знаешь. Ну, Мариэлла, скажи, как меня зовут?!».       — Герда, Ивий, мне надо увидеть их, надо!       «Тогда я спою тебе. Раз, два — страшный демон идёт. Три, четыре — с собой огонь несёт. Пять, шесть — всё сгорает дотла. Семь, восемь — вот и нашёл он тебя. Девять, десять — скажи имя, кто я?!»       — Су-у-урт! — по палате разнёсся нечеловеческий вой. В коридоре хлопнула дверь, послышались шаги.       «Каково это, когда любовно выстроенный из грёз мир рушится, словно карточный домик?»       — Уходи! Отстань от меня! Верни мне мою идеальную жизнь!       Стул полетел в окно, но разбился об решётку, обломки осыпались на пол.       «Никогда не верну! Снежная королева должна сдохнуть!»       Она встала как вкопанная, увидев в окне отблески огня: где-то разгорался пожар. Тело затрясло, сердце заполошно забилось, угрожая выпрыгнуть из груди, горло свёл спазм. Зрачки расширились, а в глазах замелькали отблески огня… сжигающего города, людей, любимого дракона, её саму.       Дверь распахнулась, Мариэлла медленно повернула голову и закричала, увидев массивную мужскую фигуру: он снова нашёл её. В палату вбежали люди — пытались схватить, скрутить, повалить на пол, но она брыкалась, кусалась, визжала: у всех вместо лиц была злобная гримаса огненного демона.       — Не-ет, не-ет! Уходи огонь, уходи!       В плечо уколола игла, навалилась сонливость. Сильные руки подхватили, подняли, уложили в кровать. Гул множества голосов постепенно затухал, уходил; наваливалась темнота.       — Я не отдам… не отдам тебе дочь… — шептали губы. — Ты не разрушишь… ещё один мой мир…       «Первый давно пожрало пламя, как и тебя. Впрочем как и второй, глупая девка! Твои миры давно сожжены! Мариэлла смирись!»