***
Память больше ничем не поможет Кларк. Трудно вспомнить, когда в последний раз она чувствовала что-то, кроме тупости в груди, а пустота всего её существования не была бы столь безгранична. Что бы ни случилось, что бы ни произошло вокруг Кларк, она не двигается с того дня, как сбежала из Полиса и оставила её холодное, окоченевшее тело. Это последнее, что она отчётливо помнит: как выбежала оттуда, оглянулась через плечо и бросила на неё последний взгляд. Кларк не хотела вспоминать её такой, но после стольких лет это единственное, что осталось от Лексы. Не то чтобы Кларк не пыталась вспомнить её так, как хотела бы. Со стоическим, сдержанным выражением лица и улыбкой, которую можно было увидеть только за несколько часов до того, как она превратилась в воспоминание. Кларк думает, что такой она была для всех. Потому что для Кларк Лекса является воздухом, которым дышит блондинка, и пульсом, пронизывающим её вены, когда это же дыхание движет сердцем Кларк. Для Кларк Лекса навсегда останется той, кто однажды завладел её сердцем, а слова второй покажутся правдивее, чем когда-либо. Но если любовь — это слабость, то Кларк — самое слабое существо, которое когда-либо существовало. Потому что изо всех сил любила её, была готова отдать ей всю себя, без всяких ограничений, и если это делает Кларк слабой, то она будет слабой. Кларк слаба, пока Лекса в её сердце. И она не собирается оттуда уходить. Но Кларк не возражает. Земля оказалась не такой, какой она себе представляла. Это порочно, печально и больно, и Кларк молилась, чтобы всё это осталось позади, в космосе. Даже сейчас, спустя двадцать лет после смерти Лексы, Кларк понимает, что ничто никогда не имело большого значения, кроме Лексы. Я сделала это ради своих людей. Кларк жалеет, что ничего не сделала для себя. Для неё. Для них двоих и того, чего они обе заслужили. Она жалеет, что сказала ей не о своих истинных чувствах, а лишь парочку приглушенных слов «ты мне нужна» и сломленного «прости». Но Кларк помнит её. Каждый день её жизни Лекса была с ней. И она будет рядом, пока Кларк не сделает последний вздох. Она здесь, пока Кларк не закроет глаза и не поймёт, что больше не откроет их снова, не в этот раз. Она не помнит тот день, когда Кларк Гриффин умерла. Всё, что помнит, — это свет, который приветствовал её, был слишком коротким — Кларк ожидала, что он продлится немного дольше — и её имя умирает на губах Кларк с последним вздохом. Кларк не помнит, как именно это произошло. Она просто вспоминает боль, которая начинается где-то в животе и в считанные секунды распространяется через грудь, и Кларк теряет хватку своего, точнее, её меча и не чувствует своих ног. Но есть одна вещь, которую Кларк помнит. Прежде чем она сделала последний вдох, в голове вспыхнули зелёные глаза. Но Кларк умирает в одиночестве, в лесу, сжимая в руках траву и моргая, глядя в небо, пока глаза не выносят этого. Она закрывает их и понимает, что это в последний раз. Рука скользит к груди, и Гриффин чувствует, как замедляется сердце, точно так же, как чувствовала сердце Лексы под кончиками пальцев много лет назад. — Ai laik hir, Lexa… (прим. пер. — Я буду с тобой, Лекса…) — шепчет она и чувствует, как собственная кровь стекает по губам и щекам, как горло горит от сказанных слов. — Ai gonplei ste odon (прим. пер. — Моя битва окончена). Элайза чувствует руку на своём плече, глаза распахиваются, плечи трясутся от неуверенного биения сердца, незнакомый голос сотрясает её до самой глубины души, и она больше не Кларк Гриффин. — Пойдём, Элайза, нам пора.***
Временами очень хочется кричать на того, кто подумал о реинкарнации или о странном дерьме, которое происходит с Кларк. Она никогда не просила вернуть её в этот мир, в какое бы время и в каком бы пространстве он не находился. Она думала, что умрёт и увидит её… снова. Но ошиблась. Потому что в один момент сердце Кларк остановилось, а в следующий просыпается Элайза с пистолетом в одной руке и с ножом в другой, а также с рукой какого-то парня на своём плече и кучкой реально странных, полумёртвых людей, пытающихся через окно пробраться в комнату, в которой они находятся. — Давай же, Элайза, нам нужно уходить. И всё начинает обретать смысл. Кларк помнит Элайзу. Она помнит, как та впервые взяла в руки пистолет, как впервые пристегнула нож к ноге. Кларк помнит первого человека, которого застрелила, первую ночь, когда она плакала, в попытке уснуть, потому что это была чья-то мать. Кларк помнит ночь, когда Элайза набила татуировку, потому что чувствовала, что она ей нужна, и теперь Кларк точно знает, почему та этого хотела. Кларк помнит всё, потому что сейчас она и есть Элайза, и будь она проклята, если не воспользуется этим чёртовым шансом, который ей дали. Кларк даже помнит тот проклятый акцент, на котором, очевидно, сейчас и говорит. — Я вижу, — она огрызается на парня, схватив протянутую к ней чужую руку. — Мне снился Макдоналдс. Ох, — стон выходит так естественно, и парень смеётся, когда они оба выбегают через заднюю дверь и слышат, как наконец разбиваются окна. — Да, нам бы не помешало поесть, — говорит он и пропускает Элайзу вперёд в дырку в деревянном заборе, после чего пролезает следом. — Я бы убила за сангу старого приятеля, — оглядывается она через плечо и замечает, что один из полумёртвых уже движется к задней двери, затем хватает парня за руку и вытаскивает его из-под забора, заставляя его споткнуться. — Ой, какого… — Заткнись и, блять, поторопись, иначе тебя съедят, — Элайза почти рычит на него и вытаскивает пистолет, с ухмылкой направляя его через плечо парня. Эл не совсем уверена, почему так наслаждается этим, но это слишком приятно, чтобы не насладиться. Когда её палец касается спускового крючка, полумёртвое существо — ходячие, как она их называет — просовывает руки в дырку в заборе, и Элайза целится чуть выше дырки, нажимает на спусковой крючок, и громкий, гулкий звук выстрела эхом разносится по всему пространству вокруг. — Идём же, — рычит она и хватает парня за руку, таща его за собой. — Ещё раз, как тебя зовут? — Джек. — Хм, — ворчит Элайза и прячется за мусорные баки, стоящие в узком переулке, по которому она тащит его. — Они просто болтаются, и нам лучше поторопиться, если хотим найти безопасное место до наступления ночи. — Я знаю одно место, — говорит парень и спешит за её торопливыми шагами, — Но я не думаю, что нам там будут рады. — Почему нет? — Элайза смотрит на него краем глаза и натягивает ремень оружия через голову, слегка отодвигая его, чтобы он удобно расположился на боку. — У них уже есть восемь человек. — И? — И им не нужны ещё двое. Элайза хмурится, после чего тащит его на другую узкую улицу. — Мне всё равно, сколько у них людей, нам нужно место для ночлега. — Сюда, — он показывает на другую улицу, и она следует за ним. — И мне нужен хороший туалет, и быстро, — ворчит Эл себе под нос, оглядываясь через плечо. У неё вырывается вздох, когда понимает, что за ними больше никто не идёт, но Элайза знает, что это небезопасно. Больше никогда не будет безопасно. Кларк думала, что, когда умрёт, окажется в безопасном месте, но снова оказалась в бегах. Если честно, она даже не знает, зачем. Но она убила достаточно людей и ходячих, и должна понимать, что нужно продолжать сражаться. Должна быть цель. Может, мы встретимся вновь. Эти слова эхом отдаются у Элайзы в голове, когда они переходят улицу, прячась за машинами и скрываясь в темноте. Джек немного впереди неё и не видит, как слезятся глаза Эл, когда она произносит эти слова и вытирает слезу прежде, чем он обернётся и посмотрит на неё. — Пойдём, это чуть дальше по улице. У Элайзы и Кларк есть причина продолжать бороться, просто они ещё не нашли её.***
Элайза не думает, что Джек действительно знает, куда идёт. Он сказал «блять» столько раз, что не сосчитать, и уже четыре раза сворачивал на одну и ту же чёртову улицу. — Ты не знаешь где мы, так ведь? — спрашивает Элайза, когда он присаживается рядом с ней. — Все эти чёртовы кварталы выглядят одинаково. — Справедливо, — наклонившись, Эл выглядывает из-за машины, за которой прячется, и вздыхает, когда видит пустую улицу. Но брови хмурятся, когда она замечает, что солнце медленно садится. Будто тротуар пытается поглотить его. Иронично, учитывая то, как куча мёртвецов пытается съесть и, ну… поглотить её. — Ты не знаешь адрес? Он посмотрел на Эл, подняв бровь. Челюсть Элайзы сжимается, и она бросает на него свирепый взгляд. — Не смотри на меня так. — Прости, — бормочет он, — нам нужно спрятаться в одном из домов. Поедим, приведём себя в порядок и поспим. — Да, — соглашается она, когда встаёт, и он следует за ней. — У того дома всё ещё есть дверь, — Эл указывает через улицу на тёмно-синий дом с коричневой дверью. — Хороший выбор, — пыхтит он, и они вдвоём осторожно перебираются к дому, оборачиваясь и осматриваясь по сторонам. Дверь, что неудивительно, была не заперта, но Элайза всегда осторожничает в таких условиях. Первым делом Джек заглядывает внутрь и, завернув за угол, машет ей рукой, чтобы она следовала за ним. В доме пугающе тихо, но тишина звучит намного лучше, чем все эти бормотания, крики и всевозможные звуки, которые Элайза слышала в последнее время. И вспоминает про выстрелы. Она устала от них. — Я думаю, здесь чисто, — говорит Джек и направляется в другую комнату, и, исчезнув из виду, стонет. — Иди посмотри на это дерьмо. Элайза подходит и уже жалеет об этом. — Это отвратительно, — ворчит она и оборачивается, слегка кашляя. Наполовину съеденные люди — такие виды не для неё. У Элайзы и так достаточно проблем со сном, и даже если её желудок сейчас выдержит это, то больше не нужно быть уверенной в своём разуме. — Закрой комнату, если не хочешь это убирать. — Что убирать? — Просто закрой эту чёртову дверь, — ворчит она и идёт по лестнице, внимательно осматривая её. — Пойду проверю, что наверху. — Хорошо, я посмотрю, есть ли что-нибудь съедобное на кухне. Когда Элайза поднимается по лестнице, её дыхание даже не учащается при виде кровавых следов и отпечатков пальцев по всей стене. Это что-то наподобие фильма ужасов, что-то, от чего бы она вздрогнула, если бы изношенные, едва стоящие стены Полиса были украшены таким образом. Элайза почти издаёт смешок над словом «украшены» и понимает, насколько мрачным стал её разум. Элайза уже привыкла к этому, привыкла ко всей этой крови, которую до сих пор проливает. Наверху три комнаты, и двери закрыты, поэтому Эл тянется за пистолетом и вытаскивает его, чтобы быть готовой пустить его в дело. Когда она открывает дверь в первую комнату, то плечи заметно расслабляются. Это пустая спальня без большого количества следов борьбы, и похоже, что шкафы полны вещей, которые можно использовать. Это хорошо. Вторая комната выглядит ещё лучше, и кровать оказывается взору слишком соблазнительной, поэтому Элайза не задерживается, ведь нужно двигаться дальше. Последнее воспоминание о кровати, которое помнит Кларк — это довольно большая, тёплая и пушистая кровать со взъерошенными простынями и с лежащим на ней податливым телом. А потом образ тела становится жёстким, бледным и холодным, и ей приходится отводить глаза в сторону, потому что слишком много воспоминаний. Есть ещё одна комната, которую нужно проверить, и Элайза знает, что это ванная, поэтому небольшая надежда искрится в груди при одной мысли о принятии душа. Дверь закрыта, так что она тихо открывает её и заглядывает внутрь, и вздыхает, когда понимает, что на самом деле здесь чертовски чисто по сравнению с тем, что происходит снаружи. Крови нигде нет, душ выглядит достаточно стерильным, а в шкафчике есть таблетки. Элайза берёт снотворное: ночные кошмары снятся всё чаще, и она не хочет снова тонуть в реке чёрной крови. Ей сегодня нужно отдохнуть. — Я собираюсь быстро принять душ, — кричит Эл и слышит, как Джек кричит в ответ «хорошо». Вода холодная, но она уже и не помнит, каково это, когда есть тепло, так что это не сильно беспокоит её. Кларк давно перестала желать тепла, если только это не тепло её рук, обнимающих Кларк. То, что даст ей достаточно сил для того, чтобы продолжить идти, всего остального было бы недостаточно. Элайза быстро и эффективно приняла душ и вскоре почувствовала себя намного лучше. У зеркала есть немного косметики, чёрная подводка и тени, так что она ухмыляется своему бледному выражению, берёт подводку и наносит её. Когда Эл заканчивает с этим, идёт рыться в шкафу в первой комнате и спускается по лестнице, одетая в узкие, рваные чёрные джинсы, в случайную футболку с каким-то принтом на ней и в красивой бордовой кожаной куртке. Элайза пристёгивает оружие обратно, когда Джек подходит к ней. — Вау, что случилось с тобой? — Боевая раскраска, — отвечает она с усмешкой. — Итак, что у нас на ужин? — Есть несколько банок с бобами, и я нашёл воду, — говорит он, подходя к лестнице. — Я приму душ, а ты следи. — Что, никакого Макдональдса? — ухмыляется она ему, и он хмурится, поднимаясь по лестнице. Когда он уходит, Элайза идёт на кухню, вертя в руках пузырёк со снотворным. Она выбрасывает его в то, что кажется мусорным баком, потому что ей не нужно быть в отключке, когда орда ходячих появится из ниоткуда. Элайза пережила настоящий кошмар и может мечтать о тех вещах, которые последуют после него. Бобы на вкус как дерьмо, но это лучше, чем ничего. По крайней мере, у неё есть вода, и когда Джек возвращается, от него уже не так плохо пахнет. — Итак, что теперь? — интересуется он, присаживаясь на стул напротив Эл. — Ты ведь не полный идиот, правда? — смеётся она, выпив немного воды. — Теперь дождёмся рассвета. Потом уйдём, если к тому времени будем ещё живы. — Звучит многообещающе. Элайза не думает, что смогла бы вложить столько сарказма в два слова, как Джек. — Лучше, чем ничего, — говорит она ему в ответ. — Хочешь первой поспать? — спрашивает он, беря свою бутылку с водой. Элайза кивает и пытается устроиться как можно удобнее на деревянном стуле, прислонившись к столу для дополнительной поддержки. — При первых признаках беды, разбуди меня, если я не проснусь. — Разбужу, — бормочет он и машет рукой, чтобы она уснула. — Давай, у меня всё схвачено. — Вот это меня и беспокоит, — шепчет Элайза, и Джек смеётся над её словами. — Чёрт, жаль, что у меня нет пачки сигарет… — ворчит он, и Эл смотрит на него снизу вверх, роясь в маленькой сумке, пристёгнутой к поясу, а после протягивает ему маленький металлический контейнер. — «Ролли» подойдут? Джек открывает коробку, и Эл кажется, что его глаза блестят от слёз. — Ты настоящая куколка, Элайза, — он произносит это таким мягким голосом, какого она ещё не слышала. — Оставь себе, — говорит Эл. — Ты уверена? — Да. Там, куда я направляюсь, они мне не понадобятся, — Элайза фыркает и оборачивается, откидывается на спинку стула и закрывает глаза, слегка ухмыляясь. Где ты? Элайза удивляется перед тем, как темнота начинает поглощать её разум. Я становлюсь ближе? А потом все мысли исчезают, и в её разуме нет ничего, кроме пустоты, и Элайза наконец-то получает заслуженный отдых.