Prettyвно

Очако, вроде как, на гитаре играла — на деревянной, олд-скульной, бардовской. Но струны рвались одна за другой — Джиро догадывается, что играли на гитарушке до последнего, вплоть до колыбельной на одной струне. Сохранённые на некупленных стальных жилах две сотки йен Очако отдала родителям. Потёртым футляром, в которые ей раньше бросали денюжку за песенки, пыталась барыжить. Но это так отвратительно, так смешно — Джиро улыбается ей, этой несчастной старательной девочке-булочке, заходит к ней в комнату под предлогом «портативку не видела?» и пиздит копейки из кармана её пиджачка. Покупает на них четвёртую пару колгот в блядунскую сетку. Потом успокаивает Очако: «Ну, ну, не плачь, детка. Да, да, есть в мире мудаки, способные обокрасть бедную девочку. Нет, нет, я не знаю, кто это. Иди, обниму». Сохранилась бы в целости да сохранности гитара — Кьёка бы взяла подрушшшку в группу. Так она берёт Очако только за круглую жопу, улыбается: «всё норм». Кьёка ворует у Очако девственность. Кьёка ворует у Очако деньги и сердце, и не знает, что милая бедная девочка творит с ней то же самое. Только постепенней и незаметней.