***
Чимин молча шёл по лесу, пытаясь расшифровать карту, которую им дали учителя. — Как вообще читать эту чёртову штуку? Он вздохнул и остановился на несколько секунд, без сил опускаясь на ближайший валун, устав носиться среди деревьев без всякой пользы. Выпив воды, он снова отсканировал карту тяжёлым взглядом. Можно подумать, нужная тропа появится сама чудесным образом, если он продолжит сверлить клочок бумаги укоризненным взглядом. — Дай сюда, — то ли попросил, то ли приказал Юнги. Да ладно? Неужели кто-то снова научился говорить? Чимин ничего не ответил и продолжил расшифровывать карту в гробовой тишине. — Чимин, хватит капризничать. Такими темпами мы будем до ночи идти до нужного места, так что просто отдай мне чёртову карту! Видя, что младший и не собирался что-либо ему отдавать, Юнги наконец просто выхватил из его рук нужный предмет вместе с компасом. — Ты — настоящий ребёнок, знаешь? Он посмотрел на карту и нахмурился, в то время как Пак всерьёз обиделся. Он? Ребёнок?! В таком случае Юнги педофил. — В таком случае ты — педофил! — заорал Чимин, решив озвучить свои мысли отвратительно невозмутимому старшему. — Ты первый начал вести себя, как маленький! — Ну да, ну да, — кивал Мин, слушая претензии младшего одним ухом, что ещё больше раздражало последнего. Он сжал челюсти и вырвал предметы навигации из его рук. — Я прекрасно умею читать карты, и ты мне не нужен! Юнги вздохнул, снова взяв карту и компас из рук Чимина. — Нет, не умеешь, ты всё это время держал карту перевёрнутой! Не это ли та причина, по которой твои приятели тебя подвели? Пак шокировано вздохнул и вырвал вещи из рук Мина. — Не суди меня! — начал парень, прежде чем замолчать, широко раскрыв глаза. Его глаза проследили за траекторией падения компаса, выпавшего из рук препирающихся подростков, перетягивающих предмет на себя. Тот рухнул на землю спустя пару секунд и бесцеремонно треснул по центру. Повисло напряжённое молчание. — Ну, поздравляю! — воскликнул Юнги. — И что нам теперь делать?! Брюнет прикусил щёку и вздохнул. Ему было решительно нечего сказать. Юнги поднял свои вещи и взял карту: — Хорошо, давай найдём место, лежащее на нужном нам маршруте. Может быть, кто-то пройдёт мимо. Чимин отряхнулся, ничего не сказав. Он всё ещё чувствовал свою вину. Пак фыркнул и молча последовал за Юнги, надеясь, что тот не заведёт их в берлогу с голодными медведями. С него станется.***
Они плутали по лесу часами. По крайней мере, такое впечатление сложилось у Чимина и его ног, которые в буквальном смысле слова отваливались от долгой ходьбы. Солнце опускалось всё ниже и ниже, и это пугало Пака, потому что он не хотел оказаться в тёмном лесу, да ещё и в компании Мина. Он хмыкнул, уверенный в том, что Юнги даже не подозревал, куда им нужно было идти. Телефон безнадёжно разрядился, а потому Чимин не имел представления о том, сколько сейчас времени. — Мне жарко, — пожаловался младший. — Так разденься. Это будет не первый раз, когда я вижу тебя голым. Пак нахмурился и повернул голову в его сторону: неужели у Мина хватило смелости вернуться к теме их отношений после того, как он убегал от неё на протяжении нескольких дней? Чимин вперился взглядом в спину Юнги, прежде чем остановиться, не в силах сдержать вопрос, рвущийся с губ: — Да о чём ты вообще? Что тебе нужно от меня, и почему в один день мы чуть ли не трахаемся, а в другой игнорируем друг друга? Юнги остановился на несколько секунд, прежде чем повернуться к нему и ответить: — Ммм… обувь, — он сказал это так естественно, как будто это слово должно было всё прояснить. — Что? Обувь? — его вопросительный взгляд заставил Юнги понять, что он должен объяснить подробнее. — Ты надеваешь её каждый день, ведь так? Вот и мне секс нужен каждый день, я меняю людей, как ты — обувь, в соответствии со своими вкусами и настроением, тестирую и разнашиваю новых, выбрасывая тех, которые мне больше не нравятся, или тех, которые потеряли свой прежний вид. Чимин долго смотрел на него, прежде чем разразиться раздражённым вздохом. Он не знал, что было хуже: никогда не стать исключительным или навсегда остаться обувью? Что это значило? Он больше не нравился ему? Его больше не устраивало его тело? Он не заботился о людских чувствах: Чимин чувствовал себя ещё более использованным после этих слов. Да и что он на самом деле себе вообразил? С самого начала Юнги открыто сказал, что они — всего лишь бойфренды для секса, как бы тупо это ни звучало. Почему же тогда слышать это так больно? — И… Что насчёт меня? Какая я обувь? Сердце Пака бешено колотилось. Почему он задал этот вопрос, когда у него было очень мало желания услышать ответ? Ему просто станет больнее ещё больше. Может быть, он нуждался в этом — быть обиженным, чтобы потом быть в состоянии как следует напиться пойлом, притащенным Тэхёном. Дерьмо, почему он всё ещё считал его красивым, в этой траурной одежде и бесящей маске равнодушия? — Ммм… ты — мои тапочки. Чимин нахмурился. Ещё раз, пожалуйста, более подробная информация будет только приветствоваться. — Как сказать? Тапочки — это обувь, в которой я чувствую себя наиболее комфортно. Я переобуваюсь, когда выхожу на улицу, но когда я возвращаюсь назад, то всегда надеваю именно их. И я не могу носить их снаружи, потому что люди будут смотреть на меня, как на сумасшедшего. Младший уставился на него, внезапно оказавшись между непониманием, радостью и грустью. Это был комплимент, правда? Подождите-ка… Он только что сказал, что он особенный для него, или что? Но как же тогда его речь про исключительность? Наверное, он просто всё ещё смеялся над ним, теперь Пак был в этом уверен на сто процентов. Нельзя было снова попадать в одну и ту же ловушку: его сердце должно перестать биться так сильно, а он должен перестать чувствовать раздражающий жар в теле. Он должен если не искоренить, то хотя бы приостановить желание накинуться на старшего прямо здесь и сейчас. Что с ним, чёрт побери, не так, и почему его слова такие противоречивые? — Я думал, что никогда не стану твоим исключительным, — выдохнул Чимин, едва осознавая, что произнёс это вслух. Глаза старшего медленно поднялись на Пака, а на его лице расползлась тонкая улыбка. Неужели этот полубред про тапки способен поднять ему настроение? Неужели это то, что мучило младшего всё это время? Настоящий ребёнок. Он подошёл к нему и пригладил его волосы, прежде чем зарыться в них пальцами, притягивая безвольную фигуру к себе, и прошептать ему на ухо: — Это не потому, что мы не исключительные друг для друга, и не потому, что ты не можешь быть особенным в моих глазах. Дрожь пробежала по телу Чимина, а дыхание на шее (знал же, куда метить, засранец!) распаляло и без того разгорячённое тело. Он закрыл глаза, пытаясь успокоить своё неуёмное сердцебиение. Если так будет продолжаться, Юнги может это услышать! Пак сжал кулаки, пытаясь контролировать чёртово сердце, которое, казалось, хотело разбить его грудь и вырваться наружу. — Надеюсь, у тебя нет аритмии, малыш, — начал Юнги, прежде чем его прервал младший, внезапно отступивший на несколько шагов назад. — О, я слышу реку! Пожалуй, я освежу себя там. И с этими словами Чимин поспешил побежать к вышеупомянутой реке, оставив Юнги с озорной улыбкой на лице и дырой в сердце. Мин положил руку на грудную клетку, донельзя удивлённый собой. На разумном расстоянии от Пака он, наконец, позволил себе выдохнуть, прежде чем по новой переосмыслить свои слова. Застенчивая улыбка появилась на его губах: он прикусил её, силясь скрыть от окружающих веток и кустов, и закрыл глаза, проецируя не самую приличную сцену в своей голове с участием младшего. Пожалуй, Юнги соврал Чимину, когда сказал, что тому никогда не стать для него исключительным. Возможно, это было уместно по отношению к его прошлым пассиям, но не к Чиму, нет, только не к нему. Он был особенным.