Рваный парашют

Проходил уже третий день с момента поступления новых пациентов в больницу. Все шли на поправку, только Союз все так же был коме. А я все ещё не знал правды. " Француз постучался и зашёл в палату ко мне. Как обычно на лице Франка была невинная, мягкая улыбка. Я инстинктивно улыбнулся ему в ответ и поздоровался. Врач также поприветсвовал меня и присел ко мне рядом, на кровать. Франция как обычно спросил про мое самочувствие, я ответил, что швы ещё немного ноют, но боль стихает. Тогда Франция попросил встать, чтобы тот смог посмотреть на состояние шва. Я послушно спрыгнул с кровати и встал недалеко от него. — Все прекрасно. Твой шов прекрасно заживает. Надеюсь, ты тут не активиничаешь, пока я не вижу? — хитро улыбнулся и прищурился француз. — Нет-нет, больше желания не возникает, — посмеялся я. — Вот и отлично. — Франция. Могу ли я у Вас кое-что спросить? — Конечно, Россия. — Что с моим отцом. В больницу он поступил ещё вчера, а информацию о его состоянии мне никто не рассказывает. Я заметил, что его улыбка перестала быть искренней, глаза налились виной, а брови поднялись на лоб. Франк все ещё улыбался, но делал это натянуто. — Что с тобой? — недоумевал я. — Ничего, — отвернулся француз, — просто твой отец в тяжёлом состоянии, но он идёт на поправку «, — врач вспоминал все это стоя на крыльце больницы и с горечью курил. «Боже, что я наговорил?» — ругал себя Франция, снова поднеся к своему рту сигарету, " Союз в коме уже чертов третий день и показаний на его скорое пробуждение не имеется.» Вдруг его монолог перебил звук ног. Видимо, кто-то ещё пришел покурить. Нервно вдохнув в себя едкий дым сигареты, француз надеялся, что приближающийся не услышал, как тот разговаривал сам с собой. Франция имел странную привычку: когда тому грустно, он болтал с собой на разные темы. Нет, это точно не шизофрения, ему просто становилось легче после изливания души самому себе. — О, Франция! Привет, тоже на перекуре? — послышался радостный голос Швейцарии. — Ох, это ты. Привет, да, — выдохнув ядовитый дым, что отравлял его лёгкие, улыбнулся Франк и повернулся в сторону друга. — А ты чего такой кислый? — доставая свою пачку сигарет, поинтересовался швейцар. — Кислый? Все хорошо, тебе кажется, — ещё шире заулыбался смущенный таким вопросом Франция. — Нет-нет, у тебя обычно другая улыбка. Хватит отнекиваться, давай, колись, что произошло. — Ладно, — вздохнул француз, — ты же знаешь, что Союз в коме? — Да, ты мне сам говорил. — Так вот, у него есть сын, который сейчас тоже лежит у нас. — Как сына-то зовут? Я может знаю его. — Россия. — Да, кто-то был такой. И что? — Понимаешь, пару месяцев назад он лежал у нас с ужасными переломами. — А что с ним тогда стреслось? — Он с прыгал с парашютом, а эта тряпка была порвана. В общем, грохнулся он с огромной высоты. Слава Богу, выжил. Реабилитация и все такое заняло много времени, ну ты знаешь. После выписки его из больницы, через месяц он снова загремел к нам, только теперь из-за удара по голове. Пацан даже на какое-то время память потерял. Хорошо, через несколько дней все вспомнил. — Пипец, и он снова у нас? — Да. — Бедный мальчик. — Вот и я про тоже. — А грустишь из-за него? — Отчасти, да. Я боюсь сказать ему, что его батя в коме. Представь, что он испытает! — Знаешь, это не твое дело. Ты должен рассказать ему все, как есть. Или если эта ситуация про скрытие информации дойдет до Швеции, то ты знаешь, что он будет в ярости. — Это да. Но у Союза есть ещё 14 детей, кроме него. Что, если они останутся без отца? — Конечно, их жалко. — Я надеялся, что Совет очнётся через пару дней, но уже идёт третий день и скрывать правду становится все труднее и труднее. — Я предложил тебе свой вариант, а ты решай, к чему у тебя больше душа лежит. — Да, спасибо, Швейцария, — Франция потушил сигарету об урну и попрощавшись ушел обратно в здание. В свою очередь швейцар тоже попрощался с товарищем и зажег сигарету зажигалкой.