Выбор

       Ватный тампон промокший от перекиси водорода упал на кровать, заставляя постельное белье впитать капли, что падали с ваты алым цветом крови.        Смотря с округленными глазами на своего молодого человека, с нескрываемым немым шоком, пытаясь прийти в себя, Маринетт думала о том, что он ей недавно сказал: «Я помирился с братом!» Как помирился? Когда?! Покрутив голову в разные стороны, собрав все мысли в кучу, кое-как спросила:        — Ты сейчас серьезно? Это он так решил помириться?! — ткнула пальцем на опухшую часть лица под глазом.        — Поверь, — взяв использованную вату, бросив ее в пакет и завязав его, отбросив куда-то в даль комнаты, хотя это не похоже на него — Феликс всегда был чистоплотным — взял девушку за руку, — он, как мой младший брат, больше не причинит вреда: ни мне, ни тебе…        — А если…        — Мари. — теплая ладонь прошлась по всей длине позвоночника Маринетт, заставляя ту выгнуться на встречу. Всего один, долбаный, миллиметр и они могли прижаться губами. Лишь дыхание с дыханием соприкасалось. — Не надо сейчас говорить о плохом, сейчас есть только ты и я…        Всего лишь на долю секунды прижавшись к самым ослепительным и нежным губам своей возлюбленной, как остаётся за стонать в немом крике от звука открывающейся двери и громкого возмущения:        — Я что-то не поняла, — поставив руки в бока, как принято у рассерженных родителей, молодая мулатка с поварешкой в одной из рук, стала возмущаться как покупатели на рынке: — Пока я дома никаких джага-джага, ача-ача!        — Алья, — понизив свой тембр голоса, делая его холодным и безэмоциональным, Феликс прикрыл покрасневшую девушку в своих теплых и нежных объятиях, — мы тут вообще-то разговаривали.        — На тему? — изящная левая бровь Ляйф поднялась вверх.        — Как назовем свою дочь. — от этих слов другая бровь поползла кверху, догоняя первую. — Не переживай, имя «Алья» даже не будет в списке.        — Хам! — хлопнув за своей персоной дверь, но через минуту открыв ее, Алья позволила выразиться. — Если же Марина будет беременна в таком детском невинном возрасте, я поделю твое достоинство на дольки, отварю, подарю с гарниром, и заставлю съесть.        — Я тебя услышал. — сконфузившись от этой угрозы, сглотнув полный рот слюней, Феликс попросил подругу выйти, так как ему нужно было поговорить со своей девушкой наедине. Маринетт же, за все это время, не только покраснела как помидорка, но и успела забрать всем телом от дикого страха, накативший ее с одного только слова — ребенок.        Она всегда хотела матерью. Той матерью, которая будет любить своего ребенка и никогда того не бросит. Порой ей казалось — от заехавших шариков за ролики — забеременеть в свои шестнадцать лучше не придумать для такой как она. Но ее родители, узнав об этом, промыли мозг, высказывая все плохие факторы ранней беременности.        Мама Маринетт, Сабина, сама родила в шестнадцать лет Натаниэля, когда ещё была в первом браке. Но первый брак распался спустя три месяца после рождения сына, ей нелегко было справляться и с работой, и с грудным ребенком. Молодая девушка крутилась как уж на сковородке, пытаясь выжить, пока спустя два года, она не встретила родного отца Маринетт. Тот, не постеснявшись, взял и усыновил маленького рыжеволосого мальчика, которого воспитал как своего.        «Если ты забеременеешь в таком возрасте, мы мигом идем и делаем аборт!» — вот, какие ужасные слова высказала Сабин, уходя из дома, покуда потом поехала с мужем в другую страну. Казалось, что это страшный сон, услышав такое. Но это было правдой, за которую девушка могла понести самое страшное горе в своей жизни — детоубийство.        Но страшнее — это убить своего нерожденого ребенка, который будет жить под сердцем. За такое никто и никогда не прощает.        — Феликс, — обратившись к блондину, облокотившись об его ключицу, прикрыв глаза и вслушиваясь в так тихо бьющегося сердца, Маринетт решила спросить, — если я, когда-то, окажусь беременной, ты меня не бросишь?        На мгновение показалось, что мужчина застыл, превратившись в статую, но после расслабился, обнял покрепче хрупкое, как кажется на первый взгляд, тело, выдохнул:        — Нет… Как я могу бросить мать моего будущего ребенка?        — Ну, — неловко протянула Мари, — я просто знаю, что некоторые мужчины ответ сильно любвеобильны и они, с истечением срока, могут уйти к другой девушке, оставив ее одну.        — Ты прокомментировала большую долю процентов нашей планеты, — тихо рассмеявшись, поцеловав девушку в висок, сразу опрокидывая ту на лопатки и оказываясь сверху, блондин стал покрывать девушку медленными, медленными поцелуями. — Но ты забыла сказать по другую долю процентов мужчин, которые моногамны: выбирают девушку, которая потом станет женой и матерью детей, что навсегда останется в сердце, даже если та умрет.        — Феликс, — кое-как пролепетав ослабевшим языком имя молодого человека, попытавшись схватить его за плечи, девушка ответила, — что ты делаешь?        — Пока ничего…        — Это ничего приподняла край моей юбки, забираясь под… — смутившись под напором взгляда затуманивших голубых глаз, забыв напрочь конец предложения, Маринетт могла точностью почувствовать, как длинные пальцы прошлись по кромке ее хлопковых трусиков, оставляя после себя лёгкий жар.        Внизу живота стало что-то накапливаться, завязываясь в тугой узел, лишая напрочь дара речи. Между ногами стало липко и мокро. Что же это? Неужели потекла смазка? Смутившись от принятия правды, упав головой на одеяло, Маринетт открыто намекнула на то, что она готова к дальнейшим действиям.        — Малышка, — прошептав возле самого ушка, легонько прикусив мочку, заставляя издать тихий, еле слышный, стон, Феликс на этом решил не ограничиваться. Плевать, что там Алья ворчит и проклинает его, при этом не забывая отбивая филе курицы молотком, сейчас они заняты.