От милостей до ссор

Даже их внутренний голос не говорит им останавливаться, а совсем наоборот — продолжать это, причем с новой силой и все больше. Они не думают о последствиях, только смутно догадываясь, что все будет откровенно говоря хреново. Но, эй, сейчас же им круто, так что все путем, не надо париться.

      — Эй, малой, подкинь еще травки.       Хриплый голос раздается где-то слева и хихикает потом странно. Вообще-то, у нидерландца достаточно приятный голос, но когда он под наркотой, то становится совсем плох: такой низкий и ни капли не бархатный. У Ямайки в глазах все плывет и он кое-как отзывается на просьбу, старательно пытаясь отыскать еще какой-нибудь или пак, или сигарету, или порошок поблизости. Подросток нащупывает дрожащей рукой пару сигарет среди одеяла, уже всего провонявшего этим дерьмом, и пальцами загребает их в свою ладонь. Ту, что выглядит получше и не помялась, отдает Нидерландам, которые, такое ощущение, готовы еще хоть всю ночь употреблять. Зажигалка звонко щелкает затвором и появляется яркий огонек, от которого оба зажигают сигареты. Малец кашляет от того, что дым не в то горло пошел, а его дядя, кажется, не особо-то волнуется за него, только смеется и надменно глядит на него, отчего ямайцу становится не по себе и он затягивается еще раз, будто пытаясь показать, что он сможет докурить и эту сигарету тоже. Противный горячий дым снова застревает в горле, пропитывает собой все клетки и тонкими струями поднимается вверх сквозь зубы. Парнишке уже плохо от всего этого, но организм сам начинает требовать еще и еще, потому он продолжает, время от времени посматривая на своего красно-бело-синего дядю, который безмятежно смотрел в пустоту и хихикал неясно отчего, медленно покачивая головой из стороны в сторону. Возможно, ему что-то мерещится, возможно, он что-то слышит. Наркотики, которые притащил сегодня Ямайка, были довольно сильными и не особо щадящими, так что он сам сегодня тоже не раз вскакивал от вида какой-нибудь огромной многоножки или массы, отдаленно напоминающей своими частями человека и расплывающейся кровью.       Вскоре поломанный окурок тушится о стеклянную поверхность пепельницы, и Ямайка, кое-как вставая на четвереньки, подползает к Нидерландам, прижимаясь к его плечу и обнимая за руку. Как же ему сейчас хреново, прямо блевать хочется, он ведь знал, что все этим закончится. И так каждый раз. Но он кашляет еще раз, горло так и дерет, и зовет своим, сейчас скрипучим, словно старые петли двери, и слабым голосом зовет старшего, слегка дергая за рукав теплого и колючего свитера. Нидерландец вообще не отзывается, тупо не обращает внимания на своего племяшку, который чуть в обморок не падает от количества веществ в нем. Пусть малого это изрядно раздражает, он сейчас ничего не может с этим поделать — да и в прошлые разы он тоже не смог. Он из последних сил приподнимается и целует родственника в его жилистую шею, еле касаясь своими губами горячей кожи, только потом уже с глухим шумом откидываясь на кровать в неестественной позе. Нидерланды не замечают ни того поцелуя, в который Ямайка вложил все свои последние силы и осознанность, ни того, что кузен упал без сознания, и продолжают покуривать медленно тлеющую сигарету.       Назавтра они забудут про это, чтобы вскоре повторить опять.