Кровожаднее волка

      — Аккуратно возьмись обеими руками и старайся не сжимать сильно, — в просторном секционном зале слышался приглушенный голос Гробовщика.       — А ты на себя не тяни, иначе не удержу, — отвечал Грелль.       — Подводи ко мне ближе. Еще ближе. Как войдет кончик, смело помогай продвигать дальше, но силой не проталкивай, — давал указания мастер похоронных дел, не получая протеста в ответ. Внезапно послышалось приглушенное «ах», сорвавшееся с губ Сатклиффа, что привело Гробовщика в замешательство.       — Чуть было не выпустил, — промолвил Сатклифф, будто в оправдание своим сорвавшимся эмоциям.       Грелль следил за движениями Гробовщика с чувством неопределенного восхищения и невольного удивления. Постепенно эти рваные куски, что остались вместо лица Селины Говард, благодаря навыкам Легендарного, слой за слоем укрывали неповрежденные кости черепа. Гробовщик превосходно разбирался в анатомии и, находя без труда концы разорванных мышц, сшивал их. Трудность заключалась лишь в том, что ткани с истечением времени становились неподатливыми и жесткими. Тогда Гробовщику необходимо было работать в условиях натяжения, что отнимало больше времени и сил. Но у Сатклиффа вовремя пробудился интерес к этому делу, и он, следуя указаниям Гробовщика, уже приспособился ассистировать, чем облегчил работу Легендарному.       — А леди уже начинает быть похожей, если не на себя, то хотя бы на человека, — подметил Грелль, прерывая безмолвие, в котором значительное время проходил напряженный рабочий процесс.       — И на этом не стоит останавливаться, — затянув узел, мужчина подводит ножницы и отсекает оставшиеся концы нитей, укладывая кожные лоскуты над мышечным ложем. — Ее внешность должна быть той же, что на фотографии.       — Но это ведь почти невозможно! — воскликнул Грелль, бросая взгляд то на фотографию, то на труп. Лицо Сатклиффа скривилось, когда он убедился в том, насколько еще леди была уродлива в сравнении с той фотографией.       — Будет хуже, если я оставлю ее в таком виде, — пояснил Гробовщик и, опустив взгляд на затупившийся конец иглы, вздохнул, меняя ее на новую.       — Всю ночь будешь спину гнуть? — с недоумением произнес Сатклифф, дивясь тому, как безоговорочно мужчина мог отдаваться той работе, которую он не должен был выполнять. На трепещущей линии мужского рта промелькнула улыбка, что придала глазам Гробовщика свет: блестящий и вместе с тем зловещий, как бы подавляющий в себе гнев и презрение.       — Эта леди, оказавшаяся объектом не мною совершенных надругательств, доставит мне множество хлопот, — сказал пренебрежительно Гробовщик, улыбаясь с прежней беззаботностью. Грелль округлил глаза. Что-то в словах Гробовщика, а тем более в его манере привело жнеца в замешательство. Что за странное смешение порывистых чувств и иронии, которые, казалось, вились, как жилки листа, через изменчивый темперамент таинственной личности Гробовщика. Он обходился с трупом властно, полужестко, полуласково, а на сложившуюся ситуацию он смотрел как на вздорную шутку, где Селина стала действующим лицом чей-то извращенной забавы.       Нависло молчание, и до обоняния донесся запах разложения, что воспринимался как нечто плотное и почти осязаемое. На задней стенке глотки появилось ощущение тошнотворной сладости, как будто во время поцелуя в рот Греллю проник разлагающийся язык. От этого запаха и ощущения у Сатклиффа перекосило лицо. В данном случае зловоние мог бы ослабить ментоловый крем, который, как полагал Грелль, должен был найтись в секционной. Но Гробовщик не перебивал запахи, ведь все разложившиеся трупы пахли по-разному, и в некоторых случаях эта мрачная обонятельная гамма могла подсказать мужчине причину смерти. Это играло очень важную роль, особенно когда разложившиеся в зловонную жижу органы становились уже недоступными исследованию.       — Я бы давно ушел, не терпя эти отвратительные запахи, но без личного дела не могу, — сказал Грелль, думая об этих запахах и руша безмолвие, чем был охвачен секционный зал.       — Заберешь его, когда закончу, — неохотно ответил седовласый, натягивая кожу на лицо трупа и сопоставляя меж собой ткани.       — То есть в любом случае не сегодня, — с наигранным укором произнес Сатклифф, который будто бы так спешил вернуться в департамент жнецов. Удерживая ткани, что сближал Легедарный, Грелль опустил взгляд на лицо трупа. Сколько же еще предстояло терпеливо трудиться над этим уродством?       — Отпускай, — скомандовал Гробовщик, когда ему удалось захватить иглой сопоставленные ткани. Он незамедлительно начал накладывать аккуратные стежки, что исчезали под кожей, становясь недоступными глазу. Грелль в удивлении открыл рот.       — Как-то криво, — прокомментировал следующей минутой Сатклифф, замечая, как начали прорезываться некогда ровные стежки Гробовщика, а оставленные им швы разошлись. Вероятно, это произошло из-за дефицита тканей и чрезмерного натяжения.       — Тогда позаимствуем ткани с других мест, на лице уже практически ничего не осталось, — произнес седовласый, откладывая инструменты в сторону.       — Будешь уродовать тело, чтобы спасти лицо? — с лукавой улыбкой спросил Грелль, направив на Гробовщика заинтересованный взгляд. Вот ведь чудак этот Гробовщик. Вляпался по самое не балуй в такую ситуацию, а теперь стремится выйти сухим из воды, да еще и с таким творческим подходом, которого никто и не оценит. И только Грелль по воле случая стал свидетелем этой кропотливой работы.       — Было бы проще, если бы это лицо не делало ее красавицей. Мне понадобится больше тканей, — почти в упрек сказал Гробовщик и улыбнулся очаровательно, нависая над трупом и водя кончиками пальцев по челюсти, словно его охватила волна возбуждения и какой-то странной ласковости от осознания предстоящей работы. Вскоре эти же самые пальцы заскользили по нагому телу усопшей, словно бы на ощупь избирая подходящий участок для займа кожных лоскутов. Дрожь негодования пробежалась по телу Грелля, когда он заметил, как Гробовщик обходительно ведет пальцами узкую дорожку на молодой груди девушки, чье тело, должно быть, не искушали еще при жизни плотские утехи. И была ли Селина так притворна, чтобы не сознавать силу, с которой могла довести своих воздыхателей до самой низшей степени унижения? Удовлетворяла ли свое тщеславие, заставляя одурманенных страстью безумцев дойти до готовности отдать за нее жизнь и даже честь? Эти вопросы возникли в голове Сатклиффа, когда он увидел, как обращается Легендарный с женским телом. Трупу не свойственно что-то чувствовать, это твердо знает даже простой человек. Но есть и другой вопрос: чувствует ли сам Гробовщик что-то помимо профессиональной заинтересованности, так властно блуждая руками по холодному телу? Он ведь мужчина, который тоже может сделаться простым рабом страсти. Однако до этого момента Грелль исключал подобное, полагая, что Гробовщик бесстрастен, но снег часто покрывает вулканы. Движимый противоречивыми чувствами, жнец смотрел рассеяно за тем, как перемещалась ладонь Гробовщика по плоскому животу усопшей, а дальше она могла бы свободно спуститься вниз до самого лона. Будь эта девушка при жизни, то эти прикосновения искусили бы ее невинное существо, заряжая желанием потерять свое целомудрие под властью этого мужчины.       — Подай мне скальпель, — звучит голос Гробовщика, что не сразу доходит до слуха Грелля. — Грелль?       — А? — срывается с губ Сатклиффа. Голос Легендарного отрывает его от прежних мыслей, что сразу же улетучиваются, покидая его голову.       — Скальпель, — коротко повторяет седовласый, кивая в строну режущих инструментов. Грелль, следуя просьбе, подает один из острых скальпелей. Овладев инструментом, Гробовщик аккуратно срезает отмеренные им лоскуты, отделяя от подлежащих слоев тканей. Сложно представить, что из этих бесформенных кусков Легендарный намеревается создать красивый женский лик, но это вполне возможно.       И Грелль глядел на мужчину со странным чувством обожания и разочарования, как варвар мог бы смотреть на идола, которого он все еще любит, но в которого больше не верит, как в божество. Но кто знает, быть может мастеру похоронных дел действительно удастся придать первоначальный вид этой несчастной красавице и сравняться с творчеством самого божества, что облагородил Селину красивой внешностью? Грелль же тем временем не намеревался оставлять попыток помочь Гробовщику, спасая себя от скуки. Работа с Гробовщиком могла заставить по-иному взглянуть на образец красоты, представив ее не более чем просто хорошим мясом. Ведь если отвлечься от всех завышенных представлений, то скорее будет к чести, нежели к стыду осознать тленный род красоты. И этого вполне придерживался Легендарный, что красиво размещая окрашенное мясо вокруг безобразного скелета, старался без шрамов или пятен укрыть его кожей.

***

      Похороны были блистательны:лошади тянули катафалк длинной вереницей вместе с каретами до старой живописной церкви, где священник со своими помощниками в свежевыстиранных стихарях встретили обремененный цветами гроб.       Это было приличное «потрясение», трогательная скорбь и притворное сочувствие общества к внезапной смерти Селины Говард, но в действительности никто не огорчался этим. Женщины были рады избавиться от слишком красивой и возбуждающей восхищение соперницы, а большинство собравшихся мужчин толковало о трагическом случае ее смерти. Селина была хорошей девушкой, светлой, правдивой, временами вульгарной и болтливой, но лучшим качеством ее характера была искренность, и эта самая искренность, будучи совершенно немодной, была не понятна лицемерными кругами английского общества. Лишь Теодор Говард вместе со своей женой представляли довольно убитую физиономию, достойную родительского горя.       Когда гроб принесли к могиле, его не было видно из-за покрывавших его цветов. По такому случаю цветочные магазины разбогатели от бесчисленных заказов на гирлянды и кресты. Среди всех этих символов любви и трогательных надписей, сопровождавших белые массы лилий, гардений и роз, символизировавших, как предполагалось, невинность и прелесть усопшего тела, не было ни одного искреннего сожаления, ни одного непритворного выражения истинной скорби. Гробовщик, верный своему ремеслу, устроил все наилучшим образом, и дух смерти, казалось, витал над этим местом. Мастер похоронных дел наблюдал за тем, как прощались с Селиной, провожая ее словами скорби в мир иной. И очередной раз Гробовщик понимал, что глубокую и неэгоистичную любовь между смертными он встречал так редко, как мог бы отыскать жемчуг в куче пыли. Он один открыто улыбался, следя за тем, как люди сострадали родителям этой девушки, или прикидывались, с некоторой подобострастной обходительностью.       Это был настоящий шедевр, который смог сотворить Гробовщик и, пожалуй, так могли считать многие пришедшие на похороны люди, для которых все утопало в роскошных белых цветах, и смерть не производила отталкивающего впечатления. Однако сам мужчина, не привязываясь мыслями к привычным ему похоронным обрядам, мог бы назвать Селину своей лучшей работой. Она была чудовищно красива. И Гробовщик видел свое вознаграждение в признании окружающими и близкими подлинной красоты усопшей. Никому в голову никогда не придет мысль о том, что по каждому сантиметру этого безупречного лица прошлась рука Гробовщика, а под ее загримированной кожей тысяча стежков, соединенные в многочисленные швы, что не были доступны даже внимательному взору.       Пора прочитать молебен за упокой души усопшей.       Но что-то идет не так. Слишком уж долго мать Селины стоит у закрытого гроба, будто онемев. Горькие слезы перестают лить по ее выбеленным щекам, а плач стихает, словно она внезапно догадалась о том, что все происходящее лишь ужасный сон, лишь игра ее воображения. Женщину покрывает странная бледность, и она словно перестает дышать, едва заметно пошатываясь. Мрачная фигура Теодора перемещается к женщине и он, склонившись ближе к ней, обнаруживает ее бледное лицо и застывшие стеклянные глаза. Мужчина опускает ладонь на хрупкое плечо жены, слегка одергивая ее.       — Маргарет… — тихим тоном зовет мужчина, ощущая на себе множество ошеломленных взглядов со стороны окружающих, но с достоинством игнорируя их. — Тебе лучше присесть.       — Теодор, — окликает шепотом женщина, боясь того, что ее слова будут охвачены чужим вниманием. —Там в гробу… Точно она?       — Маргарет, Бога ради! Что за глупости! — шипит Говард на слабонервную жену. — Возьми себя в руки.       Женщина отрицательно качает головой, и на лицо набежала тень, что придала ее выражению странную непроницаемость, а ее глаза потемнели от напряженных чувств.       — Это не она, Теодор. Не моя дочь, — продолжала женщина, ощущая как подкативший ком слез сдавливает ее голосовые связки, и следующей же минутой она борется с желанием схватиться за голову руками, чтобы унять эхо засевших в ней сомнений и страхов. Немой крик застыл в груди страдавшей матери в тот момент, когда перед ней впервые предстал открытый гроб во время отпевания. В золотых локонах Селины, казалось бы, все еще струилась жизнь, что напоминала о теплом солнце, навсегда угаснувшем над ее молодой головкой. Веки девушки были прикрыты, а на нежной линии ее рта застыло немое прощание, вместе с той любовью, о какой она при жизни признавалась родителям. Но трепещущее сердце матери невозможно было обмануть подобным трюком, что провернул Гробовщик на вкус всей это фешенебельной публике. Маргарет пожирали сомнения наряду с убеждениями в том, что подобный эффект был связан с гримированием или же это были посмертные изменения? Но сердце Маргарет не признавало родную дочь в той красивой девушке, что лежала в богато украшенном гробу, за какие бы оправдания не цеплялась женщина.       — Гробовщик великолепно загримировал ее, а лицо не выглядело таким замученным. В моменте мне даже показалось, что Селина просто спала там, в церкви, — убедительно произнес шепотом Теодор.       Более или менее угрюмо Маргарет принуждена была согласиться с этими словами, больше ничего не говоря о предмете, который был ближе всего его сердцу, из боязни подвергнуться презрению со стороны мужа. Более того госпожа прекрасно знала, что английской знати не подобало убиваться горем на людях, оттого Маргарет строго сдерживала себя ледяными узлами самообладания. Отрешенный взгляд госпожи коснулся темной фигуры Гробовщика, что стояла неподалеку. Мужчина, обвив руками черенок лопаты, казалось, наслаждался похоронным процессом, будто высмеивая участников церемонии в траурных одеяниях.       — Посмотри на него, почему он улыбается, будто на празднике? — вновь обратилась женщина к супругу, прежде чем священник зачитал молебен за упокой души.       — Быть может это издержки его профессии, — прокомментировал господин Говард и, откашлявшись в кулак, поднял невозмутимый взгляд на явившегося священника, показывая тем самым своей супруге дальнейшую безучастность к возникшему разговору. Слова священника слабым эхом доносились до слуха Маргарет, чье внимание было приковано только к Гробовщику. Движимая противоречивыми чувствами женщина испытывала большее отвращение уже не от самого его неряшливого вида, но больше от того веселого расположения духа, в котором он пребывал во время чужого горя. И сердца, истекающие кровью, и сухие кости, покоившиеся на этом кладбище, и горючие слезы – все это терпело настоящее оскорбление, показавшееся из улыбчивого рта мастера похоронных дел.       — … Вечный покой даруй усопшей, Господи, и да сияет ей свет Твой вечный. Аминь, — произнес священник, завершая краткую молитву.       — Аминь, — раздалось множество участливых голосов.       Пора предать гроб земле.       Живые цветки были брошены в могилу девушки, и первый бросок был осуществлен родителями Селины, для которых прощание далось особенно тяжело. Белые лилии, такие же чистые как сама их дочь, легли бесшумно на закрытую крышку погруженного в землю гроба, провожая Селину в мир иной. Погребение проходило в молчании. Гробовщик энергично работал лопатой, закапывая объект своего рукоприкладства в землю с некой иронией. Люди, облаченные в траурные одеяния, стали понемногу расходиться, более не тревожа своим присутствием мертвых, чье количество пополнилось благодаря смерти Селины Говард. Немного пообщавшись с родителями Селины, вскоре они уехали обедать в паб, что был предварительно заказан для этой церемонии, а Гробовщик тем временем трудился над могильным холмом, посматривая на надгробную плиту с подобающей гравировкой. Пожалуй, этот выставленный на всеобщее обозрение культ памяти, равняясь с чужими надгробиями, основательно подтверждал былую причастность Селины к живому миру. Выдохнув, седовласый охватил взором приближающиеся фигуры господина и госпожи Говарда.       — Примите нашу благодарность за оказанные вами услуги, — холодно произнесла Маргарет, подняв свои стеклянные глаза, в которых читалась явная неприязнь к мастеру похоронных дел. Женщина инстинктивно боялась Гробовщика, что не только не подкрепил ее доверие своей великолепно проделанной работой, но даже посеял в ее сердце тревогу и тени опасения. Теодор же, наоборот, готов был осыпать похвалами мужчину, однако посчитал, что сдержанный тон его жены куда больше отвечал требованиям высшего английского общества, к которому они принадлежали.        — Надеюсь, в ближайшее время больше не возникнет поводов, что заставят вас обратиться ко мне, — ответил Гробовщик, беспечно улыбаясь аристократам. Упорная и немая неприязнь женщины не могла не привлечь внимания мастера похоронных дел и он, только добродушно улыбнувшись, приподнял край цилиндра, открывая чужому взору свой шрам, что бороздил половину его лица. — Мира вам и утешения.       В ответ Гробовщик получил лишь сдержанный кивок от господина Говарда. Он, поправив шляпу с обернутой вокруг ее тульи повязкой, повел свою супругу вслед за удаляющимися людьми, что, уже выйдя за арку, покидали кладбище. И пристанище мертвых вновь охватило безмолвие, а последний праздник, посвященный Селине Говард, благополучно завершился.

***

      — Уилли, смотри-ка, что я тебе принес! — ворвавшись в кабинет руководителя отдела по надзору за жнецами, Грелль метнул на него довольный взгляд. Двумя пальцами он сжимал корешок некогда утерянного личного дела Селины Говард, подвешивая его в воздухе. Встретив невозмутимым взглядом подчиненного, Ти Спирс облегченно вздохнул.       — Несите сюда, — приказал руководитель, опуская бесстрастный взгляд на отчеты, что покоились на его столе, ожидая проверки. Грелль, довольно улыбаясь, направился к Ти Спирсу, наблюдая за выражением его лица, что стало меняться: лоб Уильяма омрачился, губы поджались. Казалось, что у Ти Спирса сводит скулы, как это бывает в том случае, когда перед глазами предстает нечто отвратительное. Да только Грелль все никак не мог найти оправдания сморщенной физиономии Уилла, пока тот сам не заговорил.       — Где вы находились все это время? — спросил Ти Спирс, поднимая невозмутимый взгляд на Сатклиффа.       — В Лондоне, ты же сам мне предложил туда отправиться, — оживленно ответил Грелль, предчувствуя, что дальнейшее содержание разговора обещает быть интересным.       — Боюсь спросить, что же произошло с Лондоном, если по возвращении оттуда от вас несет такими ужасными запахами? — спросил Ти Спирс, направив укоризненный взгляд на диспетчера.       — Да как смеешь ты обвинять леди в непристойных запахах! — завопил Грелль, самолюбие которого оказалось поддето замечаниями Уилла. Разумеется, начальник не знал о том, что его подчиненный провел целую ночь в секционном зале в компании Гробовщика и разлагающихся трупов, чьи стойкие запахи впитались в одежду и волосы Сатклиффа. Не растерявшись, Грелль достал из внутреннего кармана своей жилетки флакон с женскими духами, принимаясь брызгать на себя его содержимое. И, следуя законам подлости, духи Сатклиффа оказались приторно-сладкими.       — Нет, займитесь этим за пределами моего кабинета, — категорично заявил Уилл, ощущая, как моментально смешавшиеся молекулы запахов достигли его обоняния, вызывая в нем не самые приятные ощущения. Вскочив с рабочего кресла, начальник направился к окну, распахивая его и впуская свежий воздух, что мог бы приглушить то зловоние, что обрушилось на его кабинет вместе с появлением Сатклиффа.       — Оставьте дело на моем столе и освободите кабинет, — дав указания, начальник замер у окна, ощущая, что еще не скоро отойдет оттуда.       — Мне нужна ванная, Уилли! Отпусти меня с работы пораньше! — настаивал Сатклифф, приближаясь к Ти Спирсу, что буквально уже вжался к окну, оставаясь и в этой ситуации крайне невозмутимым. На губах Сатклиффа появилась злорадная улыбка, не каждый ведь день можно наблюдать подобную картину. И кто же знал, что зловоние окажется настолько сильным, что спугнет даже Ти Спирса? Вот она вся мощь Гробовщика. Нет. Легендарного жнеца.       — Идите, только не задерживайтесь больше в моем кабинете, — с непривычной охотой Ти Спирсу пришлось дать соглашение на предложение Сатклиффа. И Грелль, оставшись довольным подобным положением дел, грациозно направился к выходу, словно его провожало тысяча воодушевленных взглядов. Встав вполоборота, Сатклифф очаровательно улыбнулся, довольствуясь тем, что обернул даже такую курьезную ситуацию в свою пользу.       — Конечно же, тебе хотелось меня похвалить, Уилли, и ради этого случая я могу еще задержаться, — сорвалось с губ диспетчера, что замерли в лукавой улыбке. Но как только в поле зрения Грелля мелькнул до боли знакомый ему секатор, Сатклифф пулей вылетел из кабинета начальника, успевая скрыться прежде, чем коса смерти Ти Спирса настигла его.