Klamstrakur.

Красные тона режут глаза. В помещении душно настолько, что голова идёт кругом, дышать становится тяжело, а пальцы рефлекторно сжимаются в кулаки. Свист хлыста в воздухе. — Единорог. Незнакомец в маске останавливается, непонимающе глядя на нижнего, который, кажется, готов расплакаться. Светлые волосы разметались по подушке, а сам юноша, больше похожий на нечто праведное, невинное, обтянутое вульгарными ремнями, молчит, глядя на верхнего. — Я не хочу. Всё. Давай в следующий раз, хорошо? — У Клеменса есть всё: прекрасная супруга, очаровательная дочь, карьера, которая с каждым годом лишь набирает обороты, а также, семья, которая всегда его поддержит и поймёт. Особенно кузен, который всегда был ближе всех к Ханнигану, даже работа у них общая, как и увлечение темой. Собственно, в кузене и было дело. Это ненормально: видеть Маттиаса и сразу представлять такие картины, что самый отъявленный пользователь Порнхаба смущённо закрыл бы лицо ладонями, краснея до кончиков ушей. Это ненормально — лёжа рядом с супругой, мечтать о том, чтобы кровный родственник оказался на её месте. Это совершенно ненормально — стонать его имя, замещая все свои переживания в закрытом клубе садо-мазо, с другими людьми и другими подходами. Никто не мог быть так же хорош, как Маттиас. Клеменс смотрит на незнакомца невидящим взглядом. Его будто нет, есть только образ брата: заботливого, но грубого. Диктатора с бархатистым голосом в обыденности и вечными нежными взглядами прямо в глаза. Того, к кому хочется бежать. Того, к кому Ханниган тянется на сцене. Того, кто позволяет ему это делать, отталкивает, а потом заботливо разминает плечи после выступления и тащит погулять по ночному Рейкьявику, болтая о планах и идеях. Клеменс почти никогда не слышит слов Маттиаса, пусть и старается слушать. Сложно слушать, когда хочется толкнуть на скамейку, схватить за руки, стиснуть, чтобы не вырывался, и целовать так, что голова кругом у обоих. Когда хочется, чтобы этот голос шептал самые безумные вещи на ухо, чтобы эти руки касались обнаженного тела, покрытого мурашками, чтобы эти глаза смотрели с диким желанием, темные от расширившихся зрачков. — Отдохнул? Продолжаем? — Кажется, незнакомцу вся эта игра была лишь по душе. Он с безумным азартом смотрит на полуобнаженного Клеменса, готовый по первому же слову возобновить сессию. Однако нижний настроен совершенно иначе. Он мотает головой и садится в кровати, поджимая губы. Красные, от ударов, ягодицы саднит, а прищепки на сосках вызывают лишь режущую боль, не несущую никакого наслаждения. Когда их цеплял Маттиас, было совсем иначе, пришлось даже задержать выступление, чтобы не носиться по сцене со стояком. Сейчас же всё было иначе. Ощущения неприятно сковывают тело, заставляя морщиться и спешно снимать с себя все столь любимые ранее агрегаты. Клеменс бросает несколько купюр на кровать и быстро одевается. Верхний смотрит с лёгкой обидой, конечно, ведь он рассчитывал на отличный секс с тем, кого смело можно назвать мальчиком-порно, а получил лишь пару минут предварительных ласк. Всё было не так. Грязно. Душно. Омерзительно. Ханниган выходит из клуба и сразу же закуривает. Честно, он и не помнит, когда променял вейп с голубикой на травку, но, в принципе, сейчас это волнует его меньше всего. Хорошо, что он ушел оттуда. Завтрашнее выступление приближалось большими шагами, было бы грустно не вытянуть ноты из-за надорванного голоса. Всё же, это было общее с Маттиасом дело. Общее дело, которое позволяло чувствам вырваться наружу, вывернуть её наизнанку, показать всех своих внутренних демонов без страха, что их осудят. Всё покрывалось сценическим образом. Клеменс был апатией. Он подчинялся, льнул к кузену, стонал в микрофон, надрывно кричал слова песен в один голос с Харальдсоном, обнажая тело и раскрывая душу. На сцене Ханниган был собой: не примерным мужем и отцом, а гендерфлюидной шлюхой, которая готова была отдаться Маттиасу, стоило тому лишь поманить его. А он манит. Каждым взглядом, каждым взмахом руки. Каждым выдохом и дрожью в голосе от очередного стона Клеменса. Маттиас манит своими ледяными глазами и своим низким голосом, переходящим в крик, манит властными повадками и добродушной оптимистичной натурой вне образа. Будучи пессимистом, Ханниган отчаялся в попытках хотя бы попытать счастья, но каждую ночь он спит и видит рядом с собой не Ронью, а кузена, который прижимает его к себе мертвой хваткой и больше никуда не отпускает. Выступление проходит как по маслу. Последний день марта идеально подходит для того, чтобы провести около получаса в душном клубе, танцуя, привлекая к себе внимание, чаруя всех своим томным голосом и изящными движениями. Клеменс явно под кайфом, что помогает ему раскрыться ещё больше, забыть, что чуть поодаль танцует его жена, мать его дочери, и продолжать показывать то, что обычно скрыто внутри. Закончилась песня про танец коррупции, а значит, приходит время и светлому образу окунуться в грязь похоти. — Ты — мальчик-порно! — Кричит Маттиас, после того, как Ханниган надрывно заканчивает куплет и начинает танцевать, сбито дыша и закрывая глаза. Всё вокруг кружится в танце из смешанных красных и синих огней, толпа воет. — Отвратительный мальчик. Клеменса всего передергивает. То ли, от того, что слова подобного рода усиляют эффект наркотика, который он принял перед выступлением, то ли от того, что всё это говорит Маттиас. В любом случае, шоу продолжается, а потому продолжаются и грязные слова в собственную сторону. Прокричав свою часть, Ханниган томно выдыхает в микрофон, шепча заветное klámstrákur вместе с кузеном. После окончания песни всё проходит будто мгновенно. Вспышками видна толпа, виден Харальдсон, который продолжает быть слишком прекрасным для этого мира, видна Ронья, которая смотрит понимающе: она думает, что это всё временно, пока дурь не закончит своё действие. Она не знает, что Клеменс поступает максимально хреново по отношению к ней, выбрав её только из-за того, что её типаж внешности слишком похож на Маттиаса. Она не знает, о ком он на самом деле думает, когда они вместе. Выступление завершается взрывом аплодисментов и оваций. Клеменс уходит самым первым, вальяжно виляя бедрами и чудом не падая со своих двадцатисантиметровых платформ. Он видит, что Харальдсон направляется не в гримерку, а любопытство заставляет пойти за ним. Вокруг толпа, сигаретный дым мешается с дымом каннабиса, тело почти отказывается слушаться, а мозг и вовсе отключает всю логику и все страхи. Он должен это сделать. Сейчас, или никогда.