Лето'84

      Ничего не предвещало. Эти слова полностью описывают ситуацию, в которой я внезапно для себя оказался. Я возвращался с реки, размышляя о взглядах и улыбках Антонио, о нашей шуточной борьбе на отмели, и пытался решить для себя, способен ли я попробовать снова? Не то чтобы я действительно желал чего-то подобного, но Оливер не выходил из головы даже теперь, спустя почти год после его отъезда, хотя иногда я думал, что все было бы гораздо проще, если бы он не позвонил нам на Рождество. Своим звонком он только разбередил едва зажившие раны, когда все стало казаться сном или фантазией — чем-то, что случилось не со мной и не в реальности. Теперь, спустя полгода после этого звонка, все вновь стало казаться моим воображением, но именно из-за этого я не мог позволить себе попытаться вновь. Если все эти воспоминания были ненастоящими, то я, быть может, и не испытывал тягу к своему полу? Может, я просто выдумал все это?       С этими раздумьями я вошел в дом и услышал голоса из отцовского кабинета. За одно мгновение в моей голове пронеслись сразу несколько мыслей: «для нового постояльца еще рано», «голос кажется слишком знакомым» и «этого не может быть».       Я, забыв обо всех правилах приличия, ворвался в кабинет и увидел его, только что улыбавшегося, но чуть ошеломленно уставившегося на меня, едва я появился в дверях.       – Элио! – прервал тишину отец, но я не смог заставить себя отвести взгляд от Оливера. – Ты как раз вовремя...       – Почему ты здесь? – прервал я отца, и с лица Оливера исчез любой намек на улыбку, взгляд стал безразличным — он весь будто изменился и подобрался, но ведь меня уже этим не провести, я прекрасно знал, что так он просто прятал собственные эмоции, вот только что это были за эмоции?       – Разве так встречают старых друзей? Отнеси вещи Оливера в его комнату.       Его комнату. Его комнату, значит.       Я все же выполнил просьбу отца, не став перечить и даже смотреть в сторону Оливера для подтверждения слов отца, намекнувшего, что он останется надолго.       Он вошел в мою спальню следом за мной, и я услышал, как он закрыл обе двери.       У него было кольцо на пальце? Я даже не подумал посмотреть. И почему он был здесь? Чего хотел? Приехал помучить меня? Зачем? Зачем он приехал?       – Элио...       Он подошел так тихо, что я вздрогнул, почувствовав его прикосновение на своем плече, и резко обернулся — он тут же убрал руку и настороженно посмотрел в мои глаза, а я, не отдавая себе отчет, беглым взглядом окинул пальцы, но не нашел подтверждения его собственному заявлению, сделанному под Рождество. Но, может, свадьба только предстояла, а эта его поездка — последний вояж в безбрачной жизни?       – Ты не уточнял дату, на которую назначена свадьба — родители хотели послать подарок так, чтобы он пришел в срок, – безразличным, насколько это выходило, тоном произнес я.       Он вздохнул, а на его лице проступила печаль.       – Уточнять нечего. Как я и говорил, мы то расставались, то вновь сходились. Последняя ссора была окончательной.       – Ты так и не ответил, почему ты здесь.       Нет уж, не позволю я ему вот так запросто утянуть в свои сети, как было в прошлый раз. Хотелось нестерпимо, и это было так просто: шагнуть и прижаться лицом к его груди, и он бы обнял — я видел это в его глазах — он непременно бы обнял меня и, быть может, даже поцеловал, но нет, я совсем не тот мальчишка, которого он знал. Совсем не тот, но если он продолжит молчать и так испытующе смотреть на меня, я просто не выдержу, не вынесу, не смогу и дальше изображать бесстрастность и безразличие. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, не дай мне ударить в грязь лицом, подыграй мне немного.       – Твои родители дали понять, что я желанный гость здесь, и я решил принять приглашение.       Какой красивый способ сообщить мне, что он здесь вовсе не ради меня.       – Я заберу свои вещи после обеда, чтобы не мешать тебе, – бросил я и шагнул в сторону, но оказался в цепком объятии сильных рук.       – Оливер... – выдохнул он мне на ухо, и по моему телу пронеслась мелкая дрожь. – Оливер, Оливер, Оливер...       Я потерял власть над собственным телом, еще когда он обнял меня, и теперь с каждым выдохом его собственного имени я становился все беспомощней, а воспоминания обо всех тех ночах рядом с ним хлынули, как вода из открытой дамбы. И теперь они казались реалистичней, чем когда-либо за прошедшие месяцы.       Я прижался к нему всем телом, повернулся к нему лицом, ласкаясь, и он отыскал мои губы своими, целуя так, будто расставания и не было, будто мы только что вернулись с реки, и он готов был уложить меня на эту кровать и вновь взять меня, как предыдущей ночью. И мне хотелось, чтобы именно это и случилось, и потому я развернулся к нему всем телом и обнял, как когда-то давно, безмолвно прося продолжения, как если бы не знал, как выразить собственные желания. Где-то на периферии сознания мелькала пугающая мысль, что сейчас он оттолкнет меня и рассмеется, но он только крепче обнимал, только нетерпеливей целовал, и мы все же оказались в постели до того, как кто-то из нас нашел в себе силы остановиться...       ...– Я скучал, – пробормотал он в мои волосы.       Я улыбнулся и посмотрел на его лицо с закрытыми глазами, по которому скучал ничуть не меньше, а, может, даже больше, чем он скучал по мне. Мне казалось, в нем что-то изменилось, но я не мог понять что, да и не желал понимать — думать, что его жизнь продолжалась и без меня в ней, было не очень приятно, хотя, конечно же, он мог подумать то же самое и обо мне.       – Я тоже соскучился, – прошептал я и получил в ответ невнятное мычание — путешествие и секс утомили его, и он уснул, как и в прошлый раз, едва коснувшись подушки головой.       Я опасался, что Мафальда зачем-то сунется в мою комнату, но двигаться, чтобы укрыть нас, а тем более вставать, чтобы закрыть дверь на замок, совершенно не хотелось. И я решил, что это будет на ее совести, если она все же войдет и увидит нас обнаженными, и закрыл глаза, приготовившись уснуть в знакомых и желанных объятиях.       Проснулся я через пару часов и все же встал, стараясь не разбудить его, и чуть поморщился от неприятных ощущений после секса. По крайней мере, стыд и вина меня не беспокоили.       Его ладонь легла на мою поясницу, и я посмотрел на его лицо — он сонно улыбался, глядя на меня, и я склонился для легкого поцелуя.       – Не хотел разбудить.       – Сколько я проспал?       – Пару часов, не больше. Тебе стоит отдохнуть после перелета и смены часовых поясов, – я потянулся к своим шортам. – Я оставлю тебя, чтобы не мешать.       – Не хочу спать, – проворчал он и поцеловал мое бедро, пододвинувшись ближе.       – Конечно, хочешь. Я никуда не денусь.       Он взял мою руку в свои и оставил череду поцелуев, будто совсем не был уверен в моих словах.       – Обещаю, что буду дома, когда проснешься.       Он едва улыбнулся, но все же позволил оставить его.       Я не мог разобрать своих чувств. Конечно, я был рад его приезду, рад был вновь оказаться в его объятиях и возродить в себе чувства к нему, которые старался запрятать поглубже, чтобы лишь изредка доставать и лелеять их, как собственное сокровище, но как надолго он здесь? Что будет дальше? Он вновь уедет, чтобы потом вспомнить обо мне только через полгода и только для того, чтобы сообщить, что он все же примирился со своей невестой? Он отдохнет здесь после разбитых надежд о скором браке, залечит раны с моей помощью и вновь оставит меня? Он ведь так и не ответил на мой вопрос.       Мама лежала на шезлонге у бассейна и окликнула меня, едва я вышел из дома.       – Ты рад, что он приехал? – улыбнулась она, когда я присел на соседний шезлонг.       Я пожал плечами и отвел взгляд.       – Он вновь приехал на шесть недель.       – А как же та студентка?       – Я надеялась, вы с Оливером сможете спать на одной кровати, – произнесла мама и тут же добавила: – В любом случае, до появления постоялицы еще есть время — мы что-нибудь придумаем. Ему не терпелось увидеть тебя, едва он вышел из машины.       – Он так сказал?       – В словах не было необходимости.       Я растянулся на шезлонге, разглядывая то место у бассейна, которое шесть недель прошлого лета оккупировал он. Интересно, он вспомнит и вновь станет занимать его изо дня в день или найдет себе другое место, которое в моих мыслях станет исключительно его и ничьим больше?       Солнце разморило меня, и я, кажется, вновь уснул, потому как появление Марции и Кьяры оказалось для меня неожиданностью. Я вздрогнул, услышав приветствие от мамы и чуть улыбнулся подходящим девушкам.       – Никогда не угадаете, кто у нас в гостях! Оливер, прошлогодний постоялец!       Марция тут же посмотрела на меня, но я не подал вида, что заметил ее взгляд.       – Останьтесь на ужин, – предложила мама и поднялась с шезлонга. – Скажу Мафальде, что у нас будут гости.       Марция села на место мамы и повернулась ко мне.       – Ты рад?       – Почему все об этом спрашивают? – фыркнул я.       – Ни на ком другом его появление так не отразится, как на тебе, – пожала плечами Марция.       Да, Кьяра давно переросла влюбленность к нему и сейчас у нее был новый ухажер, с которым она встречалась уже пару месяцев точно. Почему мне это не удавалось? И хотел ли я?       – Со мной все будет нормально, – нахмурился я.       – Идем на поле? Поиграем в волейбол?       – Не хочу, – покачал головой я.       Не признаваться же ей, что я обещал ждать его пробуждения?       Пусть поле было недалеко от дома, я хотел быть в пределах видимости из окон и входа в дом. Не желаю, чтобы он думал, будто я не сдерживаю обещания.       – До ужина еще полно времени — ты проведешь его здесь?       – Да, – ответил я Кьяре и раскрыл книгу, которую взял с собой из комнаты.       Я наблюдал за ними из-под очков, и девушки, переглянувшись, оставили меня, и я тут же закрыл книгу, посмотрев на окна дома, но никого не увидел, как и у входа. Наверняка, он снова проспит до завтрашнего утра, и мне, наверное, стоило принять приглашение подруг, но одна только мысль, что он выйдет, а меня не будет поблизости, мне не нравилась. Но вместо того, чтобы размышлять, правильно я поступил или нет, я переводил взгляд с одного места во дворе на другое, выуживая из памяти связанные с ним воспоминания.       Вот он лежит под солнцем на траве и говорит, что ему нравится мелодия, которую я играю. Солнце ласкает его впалый живот и бедра в желтых шортах, и я не могу не скользнуть взглядом по паховому бугорку, пытаясь представить, что мог бы увидеть под тонкой тканью.       Вот он сидит спиной ко мне на каменном борту бассейна, одна его нога в воде, а другая свободно свисает в воздухе, но я этого почти не вижу — все мое внимание сосредоточенно на волосах на его затылке: до этого момента я не замечал, что ближе к шее они начинают завиваться, все и одновременно, на одной длине и в одну сторону. А ведь в тот момент мы обсуждали весьма щекотливую тему. Интересно, он когда-нибудь задумывался, что я тоже частично француз и что мы практически воспроизвели сцену из книги у мемориала битвы при Пьяве в тот же самый день, когда обсуждали роман?       Вот мы оба в бассейне, я опустился в воду настолько, что она касается моего подбородка, и он, вынырнув, подплывает ко мне и, воровато оглянувшись, быстро целует. Нам обоим повезло, что это было время после обеда, когда даже Мафальда позволяла себе немного вздремнуть, и никто не увидел его дерзости. Дальше — больше. Я чувствую его прикосновения к своим коленям, чувствую, как он перемещает меня в бассейне так, чтобы я был спиной к дому, прижимает меня к скользкой каменной стенке, чувствую, как он снимает с меня шорты... Он чуть улыбается, но ни на секунду не расслабляется — его взгляд то и дело соскальзывает с моего лица на дом позади, но рука на моем члене не останавливается до тех пор, пока я не содрогаюсь от оргазма. Мысль о том, что моя сперма еще долго была частью воды в бассейне, до сих пор кажется мне отвратительной.       К ужину он не спустился, но это совсем не значило, что за столом о нем не говорили — наоборот, только его и его неожиданный приезд и обсуждали. Кроме Марции и Кьяры гостей больше не было, и можно было бы сказать, что ужин прошел спокойно, если бы только тема для разговоров была иной. И конца этому не было видно: едва ужин закончился, и Кьяра с Марцией оставили нас, папа стал спрашивать меня, почему я, кажется, единственный, кто не рад приезду Оливера. Неужели он не понимал?       – То, что он здесь, уже нужно ценить.       Я этого не понимал. Ведь он снова уедет, снова оставит, а потом огорошит «радостной новостью».       – Но у вас будет шесть недель.       Сегодня я не готов был слушать его, и он явно это понял, потому как не стал продолжать настаивать на своем и отпустил меня.       До конца дня я мучился в соседней комнате от желания зайти к нему и устроиться под его боком, просто чтобы вновь почувствовать его присутствие — я то и дело сомневался, что он действительно спал на моей кровати и мне это не привиделось, но саднящая боль и изредка храп из-за двери напоминал, что все было взаправду. В то же самое время желание оказаться рядом с ним меня раздражало. Почему я не мог просто забыть о нем? Почему не мог относиться к нему так, как относился бы к очередному постояльцу? Почему я не мог оставить все это в прошлом, ведь эти шесть недель не принесут мне счастья. Даже если я буду счастлив в течение шести недель — за ними последуют долгие месяцы с попытками забыть, отстраниться, просто перестать думать о нем каждую секунду. О нем и о его предательстве.       Мафальда, конечно же, приготовила мне постель, но к моменту отхода ко сну я все же решился и тихо вошел в свою-его комнату. Он спал на той же половине, на которой уснул, только теперь лежал на спине, заложив руки под голову, и только от этого вида в полумраке комнаты я почувствовал возбуждение. Он, вероятно, все же просыпался, потому как теперь наполовину был укрыт простыней.       Я разделся и скользнул к нему под простынь, только после этого подумав, что он, вполне возможно, не желал спать со мной в одной постели. Совсем тихо устроиться на второй половине не получилось — он пробормотал что-то нечленораздельное, и я замер, но он все же проснулся.       – Ты здесь. Который час?       – Половина одиннадцатого, – шепотом ответил я, все еще не шевелясь.       – Я пропустил ужин?       – Мы решили дать тебе выспаться после перелета.       – Да, – невпопад ответил Оливер, и я усмехнулся.       Он перевернулся набок и словно игрушку подтянул меня к себе, приобняв за талию.       – Твои волосы длинней, чем я помню, – зарывшись в них лицом, выдохнул он.       – Решил немного отрастить.       – По-моему, они вдвое длинней. Мне нравится, – добавил он до того, как я успел спросить, нравятся ли ему эти изменения во мне. – Я рад, что ты здесь, – он поцеловал меня под ухом, и я, наконец, позволил себе расслабиться в его объятии. Он не был против моего присутствия. – Я скучал.       Не знаю, было ли это повторением дневной мысли или же он имел в виду, что успел соскучиться по мне за время пребывания на этой кровати, но мне и не было дела, главное — он скучал.       – Я тоже, – тихо ответил я, повернувшись к нему лицом и поцеловав его сухие ото сна губы.       И пусть я до сих пор не знал причины его появления здесь, как и его мыслей о завершении этих шести недель, сейчас я был самым счастливым человеком на свете.       В прошлый раз мы столько времени потеряли на глупые игры в кошки-мышки, что теперь растрачивать даже минуты вместе казалось кощунством. Отец вновь оказался прав. Как всегда. Когда я уже привыкну?       Если я думал, что Оливер уснул, то я сильно ошибался. Поцелуй оказался не последним, его ладонь скользила по моему телу от груди до колен, но все движения были замедленными, будто с ленцой, и это напомнило мне о нашем сексе по утрам, когда мы еще были сонными и не желали начинать новый день. В этот раз было так же. Без спешки, без безумной страсти, какая была днем, будто и не было этой долгой разлуки и мыслей, что мы больше никогда не будем друг с другом такими, какими были тем летом.       Его половина кровати пустовала. Проснулся раньше меня, но не стал будить или наблюдать за моим сном. Похоже на него. Не отдавая себе отчет, я стал подмечать эти моменты в последующие дни. Завтракал так, будто не ел несколько суток — похоже на него, мой Оливер. После завтрака не торопился в Крему, не помогал отцу с корреспонденцией — не похоже на него, не мой Оливер. Загорал у бассейна — мой. Смотрел телевизор в доме — не мой. Читал книгу под палящим солнцем — мой. Слушал музыку в наушниках — не мой.       После завтрака он предложил мне прогулку, и я не нашел причин отказаться. Мы не стали далеко уходить, не отправились на «наше место», просто забрели поглубже в сад, и он сел у дерева, прислоняясь спиной к стволу.       – Я скучал по этому месту, – вздохнул он, окидывая взглядом сад.       По месту, значит — не по мне?       И откуда только во мне столько желчи?       – И по тебе, конечно, тоже, – грустно улыбнулся он, и мне совсем не понравилась эта улыбка — так он улыбался перед нашим расставанием на вокзале.       – Ты ответишь мне, почему ты здесь? – я все еще топтался перед ним, чувствуя, что совершенно не способен просто сидеть. Слишком нервничал. – И не говори о предложении родителей или природе, или... что ты там еще говорил. Из-за этого не летят через полмира, чтобы провести время вдали от близких и дома.       – Может, наоборот, я прилетел к близким мне людям? Может, здесь, как нигде больше, я чувствую себя дома?       Я фыркнул и покачал головой, отворачиваясь, но он схватил меня за лодыжку, и мне пришлось вновь встретить его взгляд.       – Иди ко мне.       И я, за долю секунды проиграв в собственной борьбе против восставших чувств, тут же сел рядом с ним. Он взял меня за руку и оставил поцелуй на тыльной стороне ладони.       – Я здесь по приглашению твоих родителей. И потому что мне не хватало уюта вашей семьи, потому что мне здесь было хорошо, как нигде прежде, потому что я влюбился в это место и едва ли не каждый день вспоминал о проведенном здесь времени. И, конечно же, я здесь из-за тебя. Как ты можешь сомневаться?       – За весь год ты только однажды позвонил нам. И только для того, чтобы сообщить о скорой свадьбе.       – Ты тоже не торопился поддерживать связь.       Его слова подняли такое возмущение, что я едва сдержал порыв, чтобы не высказать ему все свои мысли.       – Ты уехал, – вместо этого произнес я с такой интонацией, будто эти два слова объясняли абсолютно все, а особенно — бушующие во мне эмоции.       – Я не мог остаться. Элио, – его ладонь скользнула от колена по внутренней стороне бедра, – ты хочешь, чтобы я был здесь?       Я смотрел в его глаза и пытался найти подходящие слова. Я хотел, чтобы он уехал. Уехал и забрал с собой все воспоминания с того момента, как я вчера услышал его голос в кабинете отца. Пусть бы наше лето осталось в памяти — и только, пусть бы с каждым новым днем оно все дальше ускользало от меня, погребенное под воспоминаниями многих других дней, чтобы в конце концов я поверил, искренне поверил, что все это мне только приснилось, или что я все вообразил.       – Я думал, так будет лучше. Лучше не звонить, не напоминать о себе — думал, ты забудешь и станешь жить дальше. И я тоже старался жить дальше, потому и решил сделать предложение. Я надеялся, что трубку поднимет кто-то из твоих родителей, чтобы они сообщили тебе о помолвке. Чтобы не мучить тебя, но донести мысль, что ты свободен от меня. Я не думал, что ты все еще живешь этими чувствами. Знаешь, думаю, именно тогда все и пошло прахом, когда ты прошептал свое имя в трубку, – усмехнулся он. – С того мгновения расторжение помолвки стало вопросом времени.       – Ты винишь меня?       – Нет, это не то, что я пытался сказать.       – Но почему тогда ты не звонил после? Почему даже не предупредил, что приедешь?       – До последнего сомневался, что это хорошая идея, потом твои родители все же уговорили меня, но предложили сохранить все в тайне, чтобы сделать тебе сюрприз. Не уверен, правда, что он вышел приятным. Мне не стоило приезжать?       – Что будет, когда шесть недель пройдут? Ты вернешься в Штаты, и мы вновь потеряем связь, только в этот раз — совсем?       – Это то, чего ты хочешь?       – То ли это, чего я хочу?       – Если ты скажешь, что не сможешь простить меня, если пожелаешь, чтобы я уехал сегодня же — я это сделаю и больше никогда не напомню о себе.       – Просто скажи, почему ты приехал? Что ты ждешь от времяпрепровождения здесь?       Его уклончивые ответы злили, и я начал терять терпение — еще немного, и я скажу или сделаю что-нибудь очень опрометчивое, о чем буду жалеть, возможно, до конца жизни.       – Я не смог забыть и поэтому здесь. Чего я жду? Прощения, позволения быть рядом.       – А потом? Когда время истечет?       – Не знаю, – устало вздохнул он, будто и его тяготил этот разговор. – Но намерен выяснить это.       И что бы это значило?       Внятного ответа на свой вопрос я тогда так и не получил — к нам подошли Марция с Антонио, и мы пошли к волейбольному полю. Странно было видеть их всех в одной компании: та, с кем я спал, тот, с кем я продолжал спать, и тот, с кем мог бы переспать, если бы не приезд Оливера.       Антонио не был знаком с ним, и мне пришлось представлять их друг другу. Оливер будто что-то заметил — он странно посмотрел на меня, после того, как я их представил, но не сказал ни слова. Да и что он мог заметить? Ничего не было, мы даже не целовались с Антонио!       И почему это вдруг стало беспокоить меня? Ведь прошлым летом я спал одновременно и с Марцией, и с Оливером, но мысль, что он мог знать об этом, меня не пугала так, как сейчас. Из-за того ли, что Марция была девушкой, и они всегда казались для меня будто из других, никак не пересекающихся миров? Или из-за того, что он никогда не смотрел на меня так, как сейчас?       Многие из присутствующих на поле помнили его, и он быстро — хотя, это случилось бы, даже если бы на поле были одни незнакомцы — влился в компанию и согласился играть за одну из команд, уговорив Марцию присоединиться к противникам.       – Кажется, ты говорил, что к вам должна приехать девушка?       – Оливер жил у нас в прошлом году и приехал в гости. Студентка приедет позже.       – Его здесь как будто все знают.       – Оливер — это Оливер, – усмехнулся я. – Его знают не только здесь, но и во всей Креме.       С Антонио они не были знакомы по той простой причине, что до недавнего времени он жил где-то в Центральной Италии. То, что я совершенно не помнил причины его появления здесь, стало для меня откровением. Неужели мне настолько все равно, кто он и чем живет? Ведь до приезда Оливера я в самом деле думал, что Антонио привлекателен. Не настолько, насколько привлекателен Оливер, но он был мне симпатичен, и я даже рассматривал его в качестве нового любовника. Или в том все и дело, он был для меня лишь неким средством, без будущего и прошлого, просто тело с набором функций?       Мне стало тошно от самого себя.       Но где-то глубоко внутри я знал, почему так думал и почему претворил бы свои желания, не появись вчера Оливер. Где-то глубоко внутри мне хотелось поступить с Антонио так же, как Оливер поступил со мной: осенью я намеревался отправиться в путешествие, которое должно было продлиться до самого следующего лета, с перерывом на Рождество в кругу семьи, и я наверняка оставил бы Антонио без единой весточки на протяжении всего этого времени. Возможно, я бы вообще никогда больше не вспомнил о нем.       После обеда мы с Оливером отправились на «наше место», где впервые поцеловались. За год оно ничуть не изменилось и до сих пор было таким же тихим, каким было все это время — кажется, я ни разу не сталкивался здесь с другими людьми.       – Вы с Марцией больше не встречаетесь?       – Мы никогда и не были парой.       – Мне так не казалось, по крайней мере, с ее стороны.       Я только пожал плечами, разглядывая гладь озерца. Говорить об этом не хотелось.       – А этот парень, Антонио? Ты ему нравишься.       – Ты нравишься абсолютно всем в этом городе, но это же ничего не значит, правда? – попытался отбиться я и лег на траву, в попытке избежать взгляда. Он рассмеялся и склонился надо мной, проводя ладонью по моим волосам.       – Мне нравится твоя новая прическа, – пропуская пряди между пальцев, тихо произнес он. – Удивительно, что только Антонио заглядывается на тебя.       – Это имеет значение?       – Нет, до тех пор, пока ты выбираешь меня.       Он снял очки, и я тут же окунулся в голубизну его глаз. Кажется, с самого первого момента, как наши взгляды пересеклись прошлым летом, я пропал. И все благодаря этим глазам. Никогда небо над Кремой не было такого восхитительного цвета.       Он обвел пальцем мои губы, как когда-то давно, почти на том же самом месте, но в этот раз сам склонился для поцелуя и не прервал его на середине. Делал ли он это специально? Пытался ли вызвать ностальгию или просто поднять воспоминания?       – Может быть.       – Ты думаешь, я мог забыть?       – Кто сказал, что я делаю это исключительно для тебя?       Хотел бы он пройти по всем памятным местам?       – Да, может быть. Но не за один день.       Он хотел продлить удовольствие. Теперь, когда он был рядом, я тоже хотел побывать во всех значимых для нас местах — весь прошедший год я старался избегать их, а если это не удавалось, я старался как можно скорей покинуть их.       Как насчет одного места за день?       – Да, с перерывом в несколько дней. Мы перевыполнили план на сегодня, нет? – усмехнулся он. – Твоя спальня, волейбольное поле, это место.       – Мне очень хотелось приехать с тобой сюда.       Усмешка превратилась в теплую улыбку, и он вновь поцеловал меня. Я, как и в прошлом году, не удержал порыв, но в этот раз он не попытался остановить меня, и я оказался над ним, удобней устраиваясь поверх. Мы целовались и целовались, его ладони ласкали кожу спины, скользнув под футболку, и я уже терял голову.       – Мы не можем, – выдохнул он, все же завершив поцелуй.       Я недовольно простонал и уткнулся лбом в его плечо.       – Не хочу, чтобы у нас были проблемы. Не посреди дня, Элио, не где-то, где нас могут увидеть.       Его голос звучал не менее расстроено, и он хотел бы продолжить — мне ли не знать, когда я чувствовал его возбуждение, но, как и прежде, он выступал взрослой, зрелой половиной наших отношений.       – За все время, что я здесь бывал, я ни разу никого не встретил.       – Самое время.       Я заранее знал, что проиграю этот спор, а потому не стал настаивать и перекатился на спину, уставившись на небо свозь крону деревьев. Он рассказал мне свои воспоминания об этом месте. Как он сдерживался от того, чтобы приласкать меня, пока мы так же лежали и наслаждались солнцем, как прокручивал в голове наш разговор у мемориала битвы при Пьяве, как он решал для себя, насколько далеко готов зайти и стоило ли вообще хоть что-то предпринимать. Ему безумно хотелось попробовать мой поцелуй, почувствовать мои губы на своих, но в то же время он боялся осложнений и последствий. Что заставило его изменить своему решению? Чрезвычайно соблазнительный, невероятно красивый, крайне упрямый парень, лежавший рядом на траве.       – И тогда же все вышло из-под контроля. Меня неотвратимо влекло к тебе, я не мог не думать о прикосновениях к тебе, о поцелуях — в таких местах на твоем теле, которые прежде меня не интересовали, когда я думал о мужчинах. И именно поэтому я решил избегать тебя, но только это ничуть не помогало. Я лежал в постели по ночам и думал, что ты спишь в соседней комнате, что мне нужно было сделать шагов пять, и я оказался бы у твоей кровати. – Он усмехнулся и покачал головой. – Если бы ты не написал мне ту записку, думаю, однажды ты бы проснулся посреди ночи и увидел меня, стоящего над тобой в темноте.       – Я был бы совершенно не против.       – Не сомневаюсь.       Его улыбка действовала на меня безоговорочно: от нее становилось тепло на душе, и все заботы и тревожные мысли отступали, а внимание сосредотачивалось на том, как его лицо преображалось в этот момент.       – Как ты? Я сделал тебе больно вчера?       Если бы он только знал, какую боль я готов вытерпеть ради него, ради того, чтобы он всегда был рядом.       – Не больней, чем в первый раз.       – Почему ты не остановил меня?       Зачем бы мне совершать такую глупость?       – Не хочу делать тебе больно.       – Физическая боль — явление временное.       Я хотел, чтобы он понял — я не оставлю вопрос о его планах без ответа. Он вздохнул и перевел взгляд на небо над нами, и я в свою очередь понял, что на этом разговор окончен.       Мы вернулись домой только к ужину, проведя весь день у озерца, нежась под солнцем и просто наслаждаясь присутствием друг друга. Это всегда казалось мне странным. То, как мы могли получать удовольствие от общества друг друга, когда все еще были недосказанности и оставались вопросы без ответов. Это не мешало нам целоваться и ласкать друг друга, не мешало мне вновь попытаться добиться от него чего-то большего, никак не отразилось на ностальгическом настроении и умиротворенном разговоре о прошлом лете.       – Мама официально разрешила нам спать в одной постели.       Мы сидели на «его месте», где он прошлым летом проводил долгие часы вечерами перед сном. Я сидел, откинувшись спиной на его грудь, и с удовольствием принимал ласку его рук и поцелуи на своей шее.       – Официально? – он усмехнулся.       – Настолько официально, насколько это возможно, – кивнул я.       – Тебе повезло с родителями. Я завидую тебе. Завидую тому, что ты можешь выбрать такую жизнь, без опасения, что это отвернет твоих родителей от тебя.       Конечно, я и без подобных слов подозревал, что этот его приезд ничем не будет отличаться от прошлого, что, когда время выйдет, он вернется в Штаты, и все вновь повторится. Знать правду лучше, чем оставаться в неведении, но сейчас я уже не был уверен, что жаждал его объятий и поцелуев. Мне хотелось уйти, спрятаться, постараться забыть и отмыться от предыдущих дней. Мне вновь стало противно и стыдно от всего того, что мы себе позволяли.       – Твой отец сказал, что ты намерен сделать перерыв перед поступлением в университет? Отправишься в путешествие по миру?       – Такова задумка, – кратко ответил я, не особо желая разговаривать с ним в данный момент.       – Я буду ждать открытки.       Я все же выпрямил спину и убрал его руки с себя, поднимаясь с толстой каменной ограды.       – Какой в этом смысл?       – Прости?..       – Тебе не стоило приезжать.       Вот. Я сказал это. Но легче не стало.       Он ничего не ответил, молча ждал продолжения, а я почувствовал подступающую панику, она понемногу завладевала мной, и это развязало язык.       – Я не хочу вновь переживать все это. Мне было ужасно больно, но я пережил это, вот только не для того, чтобы вновь мучиться. Я почти перестал думать о тебе, я хотел переспать с Антонио, чтобы, наконец, позабыть тебя, стереть из памяти, но ты вновь появился и спутал все карты. Это нечестно! Неправильно. Почему ты так поступаешь со мной, почему причиняешь боль вновь и вновь?       – Я уеду рано утром.       – Это не то, чего я хочу, как ты не поймешь!       Я никогда прежде не чувствовал себя таким истерзанным переживаниями, даже после его отъезда прошлым летом.       – Тебе не стоило приезжать, если ты приехал не для того, чтобы остаться.       Я собирался уйти, но он взял меня за руку и встал со своего места. Я мог бы вырваться, мог бы продолжить кричать и обвинять его, но не стал. Мне хотелось, но в голове звучали его слова об отъезде, и я просто не мог позволить себе такую роскошь — отказаться от его прикосновения, которое, возможно, станет последним.       Он провел меня через сад, рядом со столом, за которым мы ужинали пару часов назад, провел меня по коридору и лестнице на второй этаж, и только в нашей комнате остановился, повернувшись ко мне лицом и обняв меня обеими руками.       – Трахни меня.       Я смотрел на него в полумраке и не мог пошевелиться. Он переложил ладони на мою шею и легко поцеловал.       – Трахни меня, – повторил он и скользнул губами по моей щеке в направлении уха, прошептав совсем тихо: – Трахни меня, Оливер.       Этого было достаточно. Я забыл, о чем мы говорили, забыл, что злился на него и что всего минуту назад желал, чтобы он исчез из моей жизни и никогда больше в ней не объявлялся. Я торопился целовать его, торопился раздеть, торопился оказаться над ним в постели, я жаждал его томных вздохов и сдавленных стонов, я даже хотел причинить ему боль, какую он причинил мне днем ранее. Мне хотелось заполнить его собой, хотелось кончить в него, стать с ним единым целым, потерять границу между нами, когда звать его своим именем будет как никогда правильно.       Он позволил мне все, что я пожелал. Он не пытался перехватить инициативу даже в поцелуе, он был таким податливым, что мне стало страшно, когда я осознал это, лежа в его объятиях после. Я стал думать, что это его прощальный подарок, и даже если я недавно говорил, что не желал его видеть, мне было страшно думать, что он в самом деле уедет рано утром и даже не попрощается. Я согласен на шесть недель — хотя бы еще на один день. Я готов на что угодно, лишь бы он передумал.       – Пожалуй, я согласен с тобой — останавливать было бы глупо. И потом, в подобном напоминании от тела о недавнем сексе что-то есть. И большая часть этого «что-то» приятна.       – Я не хотел...       – Все в порядке.       – Я имел в виду свои слова на улице — мне не стоило говорить всего этого.       – Притворимся, что ты ничего не говорил, а я ничего не слышал.       – Ты останешься? – с надеждой спросил я.       – Так долго, как ты того пожелаешь. Я не отказываюсь от своих слов: скажешь уехать — я уеду.       – Я хочу, чтобы ты остался. Дольше, чем на шесть недель. Хочу, чтобы ты не уезжал вовсе.       Я просто не мог не использовать его слова против него, раз он дал мне такую возможность.       – Чего-то подобного и стоило ожидать от тебя, – усмехнулся он. – Это всегда нравилось в тебе.       Он приподнялся на локте и принялся ласкать мое лицо подушечками пальцев, будто из-за отсутствия должного освещения ему приходилось ощупывать меня, чтобы узнать, улыбался я или хмурился. Это вводило в состояние сонного оцепенения, и потому я едва не вздрогнул, когда он прервал тишину, прошептав, что ему страшно.       – Я не знаю подобной жизни. Здесь, где никому нет дела, это так просто, естественно: целовать тебя, заниматься с тобой любовью, просыпаться, держа тебя в объятиях. Все это кажется правильным и единственно верным, но едва я думаю о жизни за пределом этого прекрасного, уютного и такого изолированного мира, мне становится безумно страшно. Я думаю о своих студентах, коллегах, семье, и от одной только мысли, что кто-то из них узнает о моих приключениях здесь, мне становится страшно. Ты этого не понимаешь, конечно не понимаешь — ты рос в совершенно иных условиях, и это замечательно, но от мысли, что пострадает моя репутация, что от меня отвернутся родители... Меня это пугает, Элио. Для меня то, что происходит между нами — самое прекрасное, что со мной случалось за мою жизнь, но я думаю о том, как это воспримет общество, и мне хочется быть в десять раз осторожней, чтобы никто даже не заподозрил, что между нами есть что-то больше дружбы. Я не знаю, как быть. Я не могу забыть тебя, не хочу этого, не хочу отказываться от своих чувств к тебе, но я не знаю, что нам делать, не представляю, как можно было бы все устроить, совместить одну жизнь с другой. Я не вижу выхода, Элио, мне так хочется быть с тобой, но я не могу отказаться от другой своей жизни, и дело не в том, что ей я живу гораздо дольше или что она кажется мне понятней или правильней — она точно такая же часть меня, как и та, что я проживаю здесь. Есть две версии моей жизни, но я не представляю, как слепить из них одну.       – Ты предлагаешь нам проживать по шесть недель каждое лето в течение всей жизни? – почти в шутку спросил я.       – Я надеюсь найти какое-нибудь решение за эти шесть недель. Хоть что-то, что могло бы сойти за адекватное, взвешенное и подходящее нам решение. Я не хочу потерять тебя. Не могу потерять. – Он стал покрывать мое лицо поцелуями, которые все больше казались отчаянными, будто он боялся, что я исчезну в этот самый момент. – Я не готов отказаться от тебя. Просто не могу.       Если бы он только знал, как я рад был услышать эти слова. Я даже не надеялся, что он мог желать чего-то подобного. Я втайне молился об этом, о том, чтобы он однажды появился в нашем доме и сказал мне, что хочет провести со мной остаток своей жизни. Но я не представлял, как это можно было устроить, как, по всей видимости, не представлял и он. Конечно, в фантазиях я видел светлое будущее, без сложностей, где мы жили вместе, и никого это не беспокоило — ни нас, ни наших соседей или знакомых, но этому не суждено было сбыться. Ни он, ни я не были того же темперамента, что и пара «Сонни и Шер» — это они могли без особых раздумий наряжаться в яркие одежды и не скрывать того, что живут вместе. Быть может, я бы и не стал особо скрываться, и меня бы не сильно беспокоило, если бы кто-то узнал о нас, но он однозначно не был готов жить открыто. И я не представлял, к какому решению он мог прийти, которое могло бы удовлетворить нас обоих.