***
До слизеринских комнат я добралась почти ползком – усталость от пережитого за день клонила меня в сон. Несколько дуэлей подряд с подростками-Пожирателями измотали меня в край, моей выносливости едва хватало на увороты от особо гадких приёмов, а один раз я словила Петрификус Тоталус, больно приложившись спиной об стену. Моя голова, ещё утром невыносимо болевшая, теперь снова ныла, а в глазах периодически всё двоилось и плыло. Один раз я настолько разозлилась на подначки Мальсибера, что швырнула в него «Сектумсемпру», но, хвала Богам, промахнулась – у меня волосы на голове вставали дыбом от ужаса при сознании того, что бы я натворила, если бы это тёмное заклинание попало в живого человека. Но всё обошлось – старый покосившийся стеллаж окончательно превратился в труху по моей воле, а Генри посторонился, полностью уйдя в глухую оборону. В его мутно-зелёных глазах на миг мне привиделось одобрение и восхищение. Но, как ни крути, я всё равно полный ноль против троих сразу. Только занятия фехтованием в прошлом и память доставшегося мне тела помогли мне не проиграть сразу. И я была благодарна, что Северин успела выучить достаточно боевых чар. Пробормотав портрету пароль заплетающимся языком, (хм, «змеиный зуб»? Как неоригинально) я ввалилась в гостиную. Время было уже позднее, почти никого не оказалось внутри. Кроме Кэтрин, сидящей у камина с книгой. Она подняла на меня взгляд и поджала губы. Я поняла, что так и не удосужилась стереть с себя следы «мелового побоища». - Эванеско, - буркнула я, стирая белые следы. Мантия стала абсолютно чёрной в каминном тусклом свете. Староста отвернулась, снова углубившись в чтение. Я устало привалилась в соседнее кресло и шумно выдохнула. - Спасибо за помощь, - спустя полминуты молчания хрипло произнесла я. Блондинка кинула на меня немного удивлённый взгляд. Её можно было назвать красивой – пухлые розовые губы и нежная белая кожа на худом овальном лице. Курчавые волосы отливали золотом в свете потрескивающего пламени. - Не за что, - она равнодушно пожала плечами, отвернувшись. - Ты могла бы и не помогать мне, - полумрак гостиной убаюкивал и успокаивал мои изрядно потрёпанные сегодня нервы. – Мы – не друзья, но ты сделала это. - Это моя обязанность как старосты. Но мне приятно, что ты благодарна, - Кэтрин слабо улыбнулась. - Прости, что нагрубила тебе. - Ничего. Будешь должна. - Конечно, - кивнула я, зевая и тяжело поднимаясь с такого уютного кресла. Уснуть здесь не входило в мои планы. – Доброй ночи, Кэтрин. - Доброй ночи, Северин. Кажется, я начала налаживать связи в этом незнакомом для меня мире.***
Кошмары. Как давно я их не видела. Мне снилось, как я сижу у себя в квартире. Всё вокруг заволокло дымом от сигарет и травы. Шкаф с книгами разломан, дверца висит на одной петле. Шторы на окнах изорваны, но никто из присутствующих не обращает на это внимания. Грязный пол усеян окурками и пустыми бутылками, толпа хохочет и тушит сигареты прямо об старый красный диван. Я сижу в своём любимом кресле, в моих руках шприц. Кап. Кап. Семён развалился на полу, на его уродливой гротескной роже невообразимое блаженство. Кап. Кап. Гена, страшно ухмыляясь, раздевает рыжую шлюху, она пошло стонет в голос, насаживаясь на его член. Волосы закрывают её лицо, грудь колышется от яростных толчков. Пошлые шлепки разносятся по всей комнате, крепкие мужские руки мнут талию девицы, сжимают упругие ягодицы. Кап. Кап. Я смотрю на эту картину, не в силах оторваться. Руки дрожат, приближая шприц к вене. Кап. Кап. Ввожу в себя героин, со вздохом обмякаю и падаю спиной назад. Семён улыбается почти нечеловечески – его лицо словно застывшая маска клоуна, а глаза смотрят словно сквозь меня. Гена тоже улыбается – хищно, злобно. Шлюха стонет под ним почти отчаянно, срываясь на крик. Кап. Кап. Рыжие волосы откидываются в сторону. Скрип. В её глазницах чёрные провалы. Кровь из разорванного горла окропляет ткань дивана, стекает на пол в лужу, в которой лежит Семён и не обращает на это никакого внимания, стеклянным взглядом уставившись вдаль. Я глухо вскрикиваю от ужаса, живые трупы хохочут демоническими потусторонними голосами. Всё исчезает в призрачном тумане, я падаю спиной назад, и холод первобытного ужаса сковывает меня. Картина меняется. Солнечный осенний день, мой дом, в нём завешаны окна. Алый листопад кружится медленно кружится в небе в мрачном безмолвии. На улице толпа народа в чёрных траурных одеяниях. Их взгляды прикованы куда-то в одну точку. По чьей-то злой воле я продираюсь сквозь них, падаю, спотыкаюсь, отталкиваю тела. Они этого не замечают, молча наблюдая за воистину жуткой картиной. Я лежу в гробу, неподвижно, безмолвно. Желтовато синяя кожа моего лица натянута, зашиты разодранные губы. Чёрная крышка деревянного гроба лежит в стороне. У меня прихватывает дыхание, сердце обливается кровью, когда я замечаю скорбную фигуру, отчаянно обнимающую моё бездыханное тело. - Мама… - всхлипываю, подскакивая к женщине, но она не замечает меня, громко рыдая. По её щекам текут горькие слёзы, она словно постарела не на один десяток лет. Сожаление и злоба на саму себя переполняют меня, я порывисто обнимаю её, но руки проходят сквозь единственного родного для меня человека. Она кричит, кричит от несправедливости, не в силах больше говорить внятно, а я беспомощно стою и отчаянно желаю чтобы эти мучения прекратились. Как я могла так поступить? Как могла её так подвести? В толпе замечаю белый саван и седые волосы. Мора безразлична к происходящему, она неотрывно смотрит на меня пронзительным холодным взглядом. Не на труп и мать, потерявшую всякую надежду. Она смотрит на меня-призрака и ухмыляется. Жёстко и насмешливо. Ветер подхватывает образы похоронной процессии и уносит вдаль, прочь с глаз. Как вода утекает душераздирающий вид мамы, склонившейся над моим мёртвым телом. Остаётся лишь сияющая богиня, что не отрывает от меня взгляда. - Ты довольна тем, что натворила, Агата? Я дрожу, обнимая себя руками и не могу вымолвить ни единого слова. Сердце стучит быстро-быстро, кровь грохочет в ушах. Морена взмахивает рукой – исчез мой дом, подул ледяной горный ветер и снег засыпал улицу. Сбоку выросло жуткое строение. Деревянный покосившийся дом был обнесён кривым забором. Из человеческих тел. Я отшатнулась с криком, когда за ногу меня схватила ледяная рука. Снизу на меня смотрели мои собственные остекленевшие глаза. - Ты будешь служить мне, если нарушишь договор. Труп ухмыльнулся и обернулся огромным тёмным силуэтом. Перед моим лицом мелькнула пара острых клыков. Крик застыл в моём горле, когда чёрная как ночь демоническая лошадь разорвала мою грудь острыми когтями.***
Сердце бешено билось в груди перепуганной птицей, я вскочила с кровати рывком, опрокинув одеяло. Было темно. Где я? Что это за место? - Хватит орать, спать мешаешь, тварь, - злобно рявкнули с соседней кровати. С облегчением разглядываю балдахин предположительно зелёного цвета и тумбу, где лежит моя палочка, на лоб падают длинные тёмные пряди. Я в слизеринской комнате, всё хорошо, это был всего лишь сон… Продрогшими руками обхватываю себя за плечи, дрожа всем телом. Или не сон? Заплетающимися ногами нашариваю обувь на полу и бегу в ванную. Залетев туда, бессознательно наглухо запираю за собой дверь заклинанием. Торопливо дрожащими руками скидываю с себя изношенную синюю ночную рубашку. В зеркале отражается тощее девичье тело с бледной, как у мертвеца, кожей. Небольшие грудки вздёрнуты, торчат рёбра. Поперёк груди отпечатались красным четыре ярких полосы, постепенно бледнеющих на глазах. О, Боги. Провожу пальцами по кривому длинному следу, срываясь на всхлипывания. Захотелось вцепиться в кого-нибудь, рассказать что со мной происходит, получить утешение, тёплые родные объятия. Но ни матери, ни друзей нет рядом, лишь испуганная до смерти Северин смотрит на меня из отражения, словно в насмешку к моему року. В тихих рыданиях я осела на пол, захлёбываясь горькими слезами.***
На завтрак я пошла в мрачном и раздражённом настроении. Я выплакала все слёзы, внутри была глухая опустошённость. Решив, что слезами делу не поможешь, а в таком виде явиться на всеобщее обозрение нельзя, я попробовала привести себя в порядок. Затея провалилась крахом, когда я осмотрела свой гардероб. Вся одежда была старомодными обносками с чужого плеча – вероятно, матери. В жизни бы не надела такое тряпьё, но пришлось выбирать более-менее что-то нормальное. В прошлом я любила носить в основном всё чёрное и мужское. Юбки не любила вообще, они сковывали движения. Тут же было очень много бабусятских юбок ниже колена и выцветших кофт. Пришлось постараться, чтобы найти пару джинсов, но и те были в плачевном состоянии – на мне они висели мешком, кое-где были протёрты дыры. Вчерашняя одежда была самой приличной из всей этой безобразной кучи, но она была в стирке. Выкрутилась я, аккуратно обрезав режущим заклинанием одну из юбок. Выглядеть стало лучше, но лишь до состояния «приемлимо». Гораздо хуже другое. Теперь я начала понимать почему Снейп не мыл… не мыла волосы. Они были ужасно тонкими и быстро пачкались, салились, но отвратительнее было то, что с ними творилось после мытья и просушки. Они пушились так сильно, что ёжиком торчали во все стороны, не поддаваясь укладке. Я была похожа на чёрный одуванчик или лохматого пуделя, но никак не на тёмную мрачную волшебницу. С ненавистью я взирала на всё это безобразие в зеркале, отчаянно желая вернуть свою неприхотливую короткую причёску. Обрезать эти лохмы я побоялась, подумав, что короткими они будут выглядеть ещё хуже. Поэтому в Большой Зал я входила взбешённая донельзя с пушистым пучком на затылке вместо нормального хвостика, в чёрной юбке, обрезанной чуть выше колена, белой старой рубашке, ученической жилетке, зелёном галстуке и мантии. Плюхнувшись на ближайшее свободное место, я махнула недоумевающей Лили и отхлебнула тыквенного сока. Гадость. - О, Соплин, ты вымыла голову, сегодня точно снег пойдёт. Резко оборачиваюсь на голос, сталкиваясь нос к носу с кудрявым черноволосым гриффиндорцем. Сириус Блэк собственной персоной с ехидной ухмылкой быстро сдёрнул резинку с моего хвостика. Лохмы моментально растрепались так, словно сейчас должен был прозвучать мультяшный «Пуф!». Я залилась краской под хихиканье учеников. - Отдай. Мне. Резинку. Блэк! - грозно, насколько это возможно, рычу на наглого ублюдка. Он смеётся, поигрывая синей круглой тряпочкой в руках. Голубые глаза нагло смотрят на меня сверху вниз, чёрная бровь изогнулась, выражая насмешку. - А не то что? Соплями меня зальёшь? Или может волоснёй своей задушишь? Я тяжело вздохнула, чувствуя безграничную усталость и дикое раздражение. Несколько зевак уже приготовили смотреть на бесплатное представление. - Зачем тебе она, Блэк? Косички на досуге заплетаешь? – отвечаю почти спокойно, сил пререкаться нет совершенно. Парень нисколько не смутился подколке, хохотнув. - Откуда тебе знать такие подробности? Наблюдаешь за своим кумиром, Сопля? Я скривилась в отвращении. - Беллатрикс жаловалась, что кто-то её заколочки ворует. Судя по всему, это ты. Нарцисса до такого бы не опустилась. - Совсем страх потеряла, лохматая уродина? – Сириус недобро прищурился, подкидывая женский аксессуар в ладони. - А чего мне бояться? – в тон ему прошипела я. – Твоего пустого гавканья, шавка? Мальчишка вздрогнул, как от удара током, и с рычанием нагнулся ко мне. - Ты блефуешь. Я знаю это. - Нисколько, псина, - усмехнулась я, перейдя на шёпот. – Верни мне резинку и я ничего никому не расскажу. Мне нет дела ни до тебя, ни до твоих дружков. Он со злобой швырнул вещь на стол, заметив приближение Поттера и Люпина. - Позже поговорим. - Всенепременно, - кивнула я, снова завязывая куцый хвост на голове. И какая муха меня укусила выдать, что я знаю об их умениях в анимагии? Трепло, ты, Агата, не умеешь язык за зубами держать. Блэк молча удалился за гриффиндорский стол и сел что-то тихо обсуждать с Джеймсом, многообещающе мрачно на меня поглядывая. Поттер косился на меня с подозрением и вселенской ненавистью. Люпин с задумчивостью, Петтигрю со смесью страха и злобы. Взгляд Лили был обеспокоенным. Чувствую, ничего хорошего из моей выходки не выйдет. Я уткнулась в своё расписание уроков. Первыми двумя парами там стояло Зельеварение, а затем Чары. Волнение по поводу учёбы и предстоящего разговора с Мародёрами тет-а-тет заставило меня нервно сглотнуть. Надеюсь, не облажаюсь.