To be different

Вот и настал этот роковой день, которого я так боялся весь прошлый месяц. Неделя просто пролетела, не оставляя мне путей к отступлению. Сегодня вечером, меня ждет ужин с моей мамой. Она хотела приехать прямо домой, но я вовремя ее переубедил. После двух лет разлуки, лучше встретиться на нейтральной территории, чтобы в случае ужасного окончания вечера, пришлось уходить мне, а не ей. Мне чертовски страшно и сейчас я балансирую на тонкой, практически невидимой, грани. Главное не упасть в болото отчаяния и пучину озлобленности на весь мир, после того как на меня обрушатся новые сведения обо всей этой ситуации. Может лучше вообще, какими-то неведомыми способами избежать этой роковой встречи? Или все-таки стоит бороться со своими страхами и всеми силами пытаться не сломаться под натиском оправданий матери? Я не знаю ответы на свои вопросы, потому что в голове бегущей строкой пролетает одно слово, затмевающее здравые мысли. «Страшно. Страшно. Страшно. Страшно…» Еще, как назло, сегодня выходной и у меня не получиться отвлечься на учебу и забыться за прочтением какой-нибудь литературы. В эту субботу, я остался один на один со своими главными врагами — мыслями, самокопанием и самобичеванием. Они всегда со мной и мы идет по жизни вместе — рука об руку. С самого утра, я ходил по дому, как призрак и чувствовал себя, словно на иголках. Иногда, мне кажется, что я призрак человека, которого убили самым жестоким способом, примерно в девятнадцатом веке. Именно тогда жили такие драматичные романтики, как я. А еще у меня постоянно присутствует ощущение, слово я давно мертв. Из всего этого можно сделать вывод, что я действительно фантом, которого почему-то видят все окружающие. Все эти жизенные драмы, сделали из меня самого нервного человека во всей Европе. На меня давило буквально все: стены, окна, двери и даже моя любимая книжная полка, с моими самыми обожаемыми книгами, которая раньше всегда меня радовала и успокаивала. Уютный дом превратился в мою личную тюрьму. И время тоже было не на моей стороне. Оно тянулось гораздо медленнее, чем обычно, как сладкая патока, когда отрезаешь кусок свежеиспеченого, яблочного пирога. Как. Я. Устал. Надеюсь, что это будет последнее испытание, а потом я наконец-то смогу сбросить этот груз с плеч и выдохнуть, не беспокоясь ни о чем. * * * В тот момент, когда я понял, что хожу вокруг тисового, кофейного столика не первый час, я решил, что лучше выйти на улицу. Там хотя бы нет деревянной мебели и жуткой картины, с очаровательным мальчиком, поедающим ванильное мороженое, которая висит над обеденным столом со дня моего рождения. Но зато там есть свежий воздух, который приятно холодит легкие и выводит из некого транса. Я был настолько подавлен и погружен в свои мысли, что даже не стал пытаться переодеться в какую-то другую, не домашнюю одежду. На мне были старые, узкие джинсы, черного цвета и растянутая футболка, а самое ужасное, что мне было абсолютно плевать. Моих сил и моральной устойчивости хватило только на то, чтобы найти телефон, который был спрятан под теплым пледом, наушники и кошелек песочного цвета, на случай если я захочу утопиться в кофе с молоком или в сливочном креме, который обычно добавляют в мои любимые ягодные тарталетки. Я выскочил из дому и первым делом включил песни «1975», чтобы огородиться от окружающего мира, полного отчаяния и страданий. Это забавно, потому что на улицу я вышел, чтобы отдохнуть от стен родного дома, но мир вокруг мне быстро наскучил и от него я тоже захотел скрыться, при помощи любимых текстов и мелодий. Все самое ужасное меня ждет впереди. В голове как-будто таймер с обратным отсчетом и, непокидающее ощущение, что сегодня случится переломный момент, который разрушит меня. Хочется выть от этих чувств, которые меня переполняют и перекрывают кислород, наполняя легкие какой-то вязкой слизью. Боль, обреченность, отчаяние — от них подкашиваются ноги, хотя лед уже давно расстаял и не может стать причиной моего падения. Теперь я бездумно брожу по холодным улицам, пытаясь ухватиться за что-то воодушевляющее. Но вокруг лишь серые дома, серые люди и печальное небо с переодически срывающимся дождем. Если мне так тяжело сейчас, то что будет вечером? Я не готов. Я не готов переживать все это снова, а для окружающих делать вид, что все впорядке. Я только смог забыть, свыкнуться и вернуться к нормальной жизни. Зачем она вернулась? Что она мне скажет? Я не готов услышать ответы, какими бы они ни были. Я хочу плакать, как маленький ребенок, у которого отобрали сладкую булочку с корицей. Просто остановиться посреди улицы и начать реветь от всего этого ужаса, который происходит изо дня в день. Я все потерял. Он появился в моей жизни так внезапно и крышесносно. Он помог мне почувствовать себя в безопастности и начать жить заново. Он дал мне этот необходимый воздух — легкий и такой ценный. Но я не смог сохранить все это, хотя прекрасно осознавал, как нужен мне этот человек. Я опять лишился самого дорого. Теперь мне снова стало тяжело, как-будто легкие наполнены кровью или воспоминаниями, которые сегодня вечером, наверняка будут в центре внимания, на параде моих мыслей. Я прекрасно осознаю, что накручиваю себя, тем самым практически вырывая собственноручно себе могилу. Но я ничего не могу с этим поделать, потому что я просто полный идиот, который все рушит. * * * Вот я уже стою у входа в какой-то неприметный ресторан. Меня все так же немного трясет, с чем я к сожалению не могу справится. Это предвкушение. Я хочу верить, что это никакой не страх. Мне еще никогда не было так трудно открыть дверь и зайти в помещение. Это был какой-то небольшой итальянский ресторанчик, в центре города. Раньше я о нем никогда не слышал, возможно, потому что итальянская кухня никогда не была моей любимой. Я всегда предпочитал все английское. Но здесь было довольно мило. Повсюду стояла старинная сосновая мебель: столы, стулья, комоды и даже сервант, в котором можно было разглядеть несколько кофейных сервизов, вероятно привезенных из Германии, судя по узнаваемому цветочному узору — из васильков и роз. Также интерьер дополняли высоченные мраморные колонны и витиеватые узоры, которые украшали стены и потолок. Но первое, что бросалось в глаза — это огромная, античная фреска, которую как-будто только что доставили из Неаполя. За всеми этими красотами, я совсем забыл, что мне здесь предстоит не наслаждаться пастой и лазаньей, а впервые за несколько лет общаться с мамой. Я увидел ее. Она изящно сидела за небольшим, круглым столиком, стоявшем около окна с легкими, шифоновыми занавесками, с приятным клетчатым принтом. Может, если сосредоточить свое внимание на таких деталях, будет проще? Поскорее бы оказаться дома и вновь сосредоточиться на задании по философии, забывая о том, что вокруг вообщее есть что-то, кроме метафор и тайных смыслов, зашифрованных в привычных вещах. Я медленно подошел к ней. Настолько медленно, как-будто подходил к серийному убийце, которые обычно присутствуют в моих любимых фильмах. — Привет. Рад тебя видеть. — я лгал. Это была наглая ложь, которую я прикрывал наигранной вежливостью. — Привет, дорогой. Я так счастлива, что мы наконец-то увиделись. Она подскочила с места и я оказался стиснут в крепких объятиях. Это должно было меня ободрить, порадовать и показать ее любовь? Если да, то ее план с треском провалился, как и мои надежды на светлое будущее. Мне стало только хуже, от этой наигранной нежности. Я планировал держаться на расстоянии и не показывать свои эмоции. Не смотря на то, что она моя мама и мы друг для друга самые близкие люди, будет неправильно отрицать тот факт, что я от нее отвык. Я отвык от того, что у меня вообще есть мама. — Ты хотела со мной поговорить, верно? Я не хочу, чтобы мы тратили время на дежурные вопросы «как дела?», «что нового?» и прочее. Мне интересно только одно. Какого черта вообще произошло два года назад? И что тебя сподвигло подпортить образ идеальной матери, который упорно создавался годами? Возможно, я веду себя чересчур грубо, но у меня есть на то причины, поэтому я не заслуживаю осуждения. Не сегодня. — Оу. Хорошо, как скажешь. Ну, ты же знаешь, что когда твой отец ушел, еще до твоего рождения, я осталась одна и была одна все эти годы. Она явно собиралась продолжить свой монолог, но я просто не смог удержаться и поэтому перебил ее. — Подожди, ты была одна? А сына у тебя все это время не было? Интересно. — Гарри, ты не так понял. У меня был и есть замечательный сын. Но именно каких-то романтических отношений у меня не было. И вот, однажды, я познакомилась с мужчиной. Его зовут Робин и он из Бирмингема. Он по работе приехал в Лондон и мы случайно столкнулись на площади. Долгое время мы поддерживали связь — это были отношения на расстоянии. Потом я приняла очень спонтанное решение — переехать к нему. Единственное, что было преградой, это то, что я ему не рассказала о том, что у меня есть сын. — она сделала небольшую паузу и потом продолжила. — Но в один день, я поняла, что ты уже взрослый и я имею право на счастье. Вот поэтому я и уехала. Мои глаза расширялись с каждой новой подробностью, которую она мне открывала. Это было просто невообразимо, как в какой-то дешевой комедии. — У меня нет слов. Ты просто бросила меня. Тебе было плевать, что я остался совершенно один и все эти два года, тебя абсолютно не тревожило, что со мной. Сначала меня бросил отец, котого я даже не знаю, а потом и единственный близкий человек, моя мама. — Гарри, пойми же меня… — Нет, я не хочу пытаться тебя понять. Ты все это время была в пределах Британии и даже не попробовала со мной связаться. Мне было невыносимо больно, потому что ты просто исчезла, сменив номер телефона. И я больше ничего не хочу слышать и видеть мне тебя больше не хочется. — Гарри, пожалуйста, постой! — она попыталась ухватиться рукой за мою рубашку, но я присек любые попытки меня остановить. Я встал со своего места, бросил несколько купюр, чтобы оплатить красное вино, которое она заказала, но к которому я не успел притронуться и выбежал на непривычно пустую улицу, обычно шумного Лондона. Все оказалось куда хуже, чем я себе представлял. В разы больнее, чем я привык. Это был очень короткий разговор, но видит Бог, мне хватило. Но одно я знаю точно. Я был прав, думая, что видеться с ней, было плохой, даже не просто плохой, а отвратительной идеей. Нужно было сказать что-то вроде этого: » — Гарри, когда мы сможем встретиться?  — Как, на счет, никогда?» Холодный, промозглый Лондон был под стать моему внутреннему состоянию. Почему нельзя отключить чувства и стать безжизненной куклой, пустой оболочкой? Чем я заслужил все эти терзания? Моя никчемная жизнь становится все никчемнее и никчемнее с каждым днем и с каждым новым, принятым мною, решением. Я как-будто уже попал в чистилище. Хотя все еще жив. На улице пусто, как-будто ввели комендантский час. Все, наверное, проводят этот вечер выходного дня со своими семьями, друзьями и возлюбленными. А я скитаюсь по мощеным улочкам города, потому что один. Совсем один. Все настолько плохо, что я даже не сразу замечаю, что по щекам стекают не капли моросящего дождя, а слезы. Слезы полнейшего отчаяния и безысходности. Конечно, плакать — это не выход. Но я это не контролирую, как и все другие люди, которые слишком долго делали вид, что счастливы. В голове крутились сотни мыслей о том, как жить дальше и, что вообще делать со всей этой информацией, которую я сегодня, к несчастью, узнал? Я старался как можно быстрее добраться до своего убежища, потому что там легче думать. А еще там нет посторонних глаз. Я всегда был излишне драматичен и пессимистичен. Но сегодня даже погода мне говорила, что все скатывается в канаву. * * * Войдя в дом, я громко хлопнул дверью, надеясь, что это поможет мне выплеснуть весь свой гнев и обиду. Но легче не стало. Хорошо только то, что дубовая дверь не слетела с петель. Следом за ней, постадал мой кожаный рюкзак, который я швырнул в стену сопровождая это действие своими криками. Я промок насквозь, но тем не менее, пальто я без задней мысли повесил на крючок у зеркала, абсолютно не заботясь о том, что под ним начала образовываться лужа, которая стремительно превращалась в небольшое озеро. Еще чуть-чуть и в Англии бы появился соперник глубочайшего Байкала. Я не могу больше с этим справляться. Идея пришла в голову моментально и очень неожиданно, переворачивая мое сознание, как-будто открывая глаза на происходящее и давая посмотреть на вещи под другим углом. Я невообразимо быстро побежал на второй этаж, в ванную комнату, спотыкаясь на ступенях и вытирая резкими движениями не останавливающиеся слезы, от которых глаза, наверное, уже давно стали красными. Эта комната такая просторная, светлая и идеальная, но мне прийдется ее испортить, как бы ни было жаль. Я судорожно открывал каждый, даже самый крошечный ящик, в поисках чего-то, что сможет мне помочь, в достижении поставленной цели. Тут мой взгляд остановился на белоснежной раковине и на забытой там бритве. Слезы все еще застилали глаза, не давая нормально рассмотреть предмет, который теперь находился в моих, все еще дрожащих руках. Трясущимися пальцами я расстегивал белую рубашку, чтобы открыть доступ к предплечью, которое я выбрал в качестве своей «жертвы». Я видел свое отражение в большом, настенном зеркале, которое находилось в раме, цвета мокрого асфальта и это вовсе не пугало, а наоборот прибавляло мне уверенности. Я понял, что мне это поможет. Мне станет в разы легче. Я нашел то, что так давно искал — выход. Первый порез. Капли крови медленно стекают по руке, пачкая идеально чистую раковину и создавая этот омерзительный, бледно-розовый оттенок. Он словно клубника со взбитыми сливками и легким привкусом смерти. Ужасен, но завораживает своим великолепием. И нет никого, кто сказал бы мне «Остановись блядский Стайлс!». Второй порез. Я чувствую боль. Теперь физическую. Я увереннее надавливаю на холодное лезвие и понимаю, что это то, что мне было нужно. Тот выход, который я так давно искал, но потерял в лабиринте проблем. Провожу пальцами по ранам на руках, пачкая их собственной кровью, чтобы ощутить реальность происходящего. Третий порез. Понимаю, что задерживаю дыхание в те моменты, когда особенно сильно надавливаю металлом на кожу и буквально слышу то, как разрываются кожные ткани — это успокаивает и заставляет почувствовать себя живым и уязвимым. Мне все еще больно, но это несравнимо с тем чувством легкости, которое дарит эта боль. Четвертый порез. Я понимаю, что пора остановиться, когда осознаю, что это будет тяжело скрывать от любопытных взглядов окружающих. Поэтому я медленно открываю холодную воду, попутно выпуская из рук бритву, и также медленно смываю следы своего преступления. Некоторые царапины настолько глубоки, что кровь отказывается останавливаться и мне приходится прибегнуть к помощи хлоргексидина. Когда эта прозрачная жидкость начинает неприятно пощипывать кожу, я понимаю, что натворил. Как-будто меня вывели из гипноза. Я разрушил те остатки себя, которые не смогло разрушить общество. Блядская сила воли и благоразумие мне точно не присущи. Это была минутная слабость, но теперь не сотрешь раны с кожи, а шрамы скорее всего пробудут со мной, до последней минуты. Теперь у меня есть постоянное напоминание, что я сломался. Мне стало хорошо, только на те несколько мнгновений, а теперь все только усугубилось. Я чувствовал неизгладимую вину за свою постыдную слабость. Плакать я так и не перестал и кровь течь тоже не перестала, заствляя меня еще больше ненавидеть себя, поэтому я решил перевязать руку бинтом. Отчасти для того, чтобы не видеть результат моей «работы». Я вышел в коридор и понял, что теперь смотрю на все по другому. Это очень странное чувство, которое тяжело объяснить. Оно сравнимо с некой эйфорией и просветлением. Ты как-будто осознаешь что-то, доселе тебе неизвестное. Твой взгляд на мир абсолютно меняется и ты слово переходишь через невидимый барьер, за которым живут люди, у которых все откровенно хреново. Самое время вспомнить, как Луи мне говорил «Ты больше не один». И где же он? Где он, когда я так отчаянно нуждаюсь в ком-то рядом? Он исчез. Как моя мама, мой отец и все мои друзьями, с которыми я проводил время в школьные годы, думая, что так будет всегда. Наверное, ему сейчас очень хорошо в обществе прелестной Елеанор. Они сидят и мило беседуют о том, как они счастливы, что судьба свела их вместе. Представлять подобный сюжет, просто ужасно, но делать вид, что это невозможно, еще хуже. Я прислоняюсь лбом к стене, с болотно-синими обоями, а кулаком правой руки несколько раз ударяю по идеально ровной поверхности, чтобы сделать ее такой же уродливой, как я. Как же, блять, тяжело. Я хотел забыться, но лишь обострил свои чувства и создал себе еще одну проблему. Мне прийдется скрывать этот срыв от других, пряча раны на руках за длинными рукавами одежды, а раны на душе, за фальшивой улыбкой и этой лживой фразой «Я в норме». Теперь мое предпелечье исполосованно мерзкими шрамами и от этого никуда не денешься. Чтобы окончательно подвести черту, я решил сжечь мамины письма и эти отвратительные красные, атласные ленты, которые меня доводили до дрожи. Благо, у меня в доме был камин, поэтому я мог с легкость исполнить свое желание прямо сейчас, не прилагая особых усилий. Несколько минут у меня ушли на поиски предметов для «ритуального сожжения». Они были спрятаны в самые дальние шкафы и ящики, чтобы я лишний раз не смотрел на них и не вспоминал, что моя мать меня бросила. Очень жаль, что я не могу точно так же сжечь все воспоминания, связанные с Луи Томлинсоном. Это были всего несколько мнгновений, но боли они приносят столько, будто мы с ним провели не один год вместе. Но сейчас надо сконцентрироваться на приятном моменте, сжигания прошлого, а не на образе Луи у себя в голове. Подумать о нем я смогу в любое другое время, а сейчас надо насладиться моментом. Атмосфера чем-то напоминала культовый фильм «Мрачные тени», возможно из-за того, что я был очень похож на главного героя — Барнабаса Коллинза. Синяки под глазами, бледная, практически прозрачная кожа и некая жажда крови — все это делало меня похожим на вампира из прошлого века. Я одиноко устроился около небольшого камина, на котором все еще лежали некоторые рождественские атрибуты, несмотря на то, что календарь утверждал о скором прибытии весны. Пламя приятного согревало свежие раны, а на сердце как-будто налили сладкий липовый мед. Теперь оно не болело, а просто замедлило свое биение, предвкушая скорое излечение. Огонь разжигал во мне новые чувства и эмоции, некий триумф и ощущение, что я самостоятельно могу контролировать ситуацию. Раньше мне казадось, что марионетка в руках кукольника, а сейчас я сам творец своего… счастья? Тяжело назвать счастьем все то, что происходит в моей нелегкой жизни. Приятное ощущение избавления настигло меня, когда я опустил первый конверт с письмом в своеобразный костер. Ослепительные искры огня и очаровательное потрескивание деревянных ветвей, создали волшебную атмосферу, которая дополнялась моей блаженой улыбкой. Я чувствовал себя.очень умиротворенно. Хотелось добавить еще больше уюта и включить на проигрывателе любимые пластинки из моей коллекции — «The Rolling Stones», «Pink Floyd» или «The Doors». А еще тут прекрасно бы смотрелся бокал красного вина, но к сожалению у меня дома есть только всевозможные разновидности кофе и чая. В самом конце этого таинственного обряда, я излишне театрально опустил атласные ленты в импровизированную пасть дракона. Их моментально охватило пламя и я понял, что избавился от ужаснейшего груза, который давно лежал на моих плечах. Сжечь свое прошлое, в буквальном смысле, было лучшим решением за последние несколько лет моей жизни. Начиная с сегодняшнего дня, все изменилось. Я перешел черту и обратного пути у меня больше нет. Теперь у меня лишь два варианта дальнейшего развития событий: либо стоять на месте, в неком замороженном состоянии, либо падать вниз, считая дни до своего конца. Начался невидимый отсчет. И сегодня был первый день пробной версии моей новой жизни. Возможно, я смогу найти того, кто сможет разбить циферблат часов и вернуть все на свои места. Это был день, когда я не смог совладать с эмоциями, впервые за многие годы. День, когда я нашел способ, чтобы сбрасывать весь накопившийся негатив. Пусть и не самый удачный.