Тени

      «Еще пять минут. Если нет, то выпущу», — подумал про себя Куай в тот момент, когда в комнате возникли двое. Нуб был бледен, его лицо предельно осунулось, каждое его движение выражало нетерпение и жестокость. Куан Чи же наоборот, казалось, вышел на приятный променад. Он едва огляделся и небрежно пошел к узнице, когда его взгляд остановился на Лиенге. Глаза Куая безжалостно, бесстрашно смотрели в глаза некроманта. Два брата были так похожи внешне и так чужды были друг другу их души, что Куан Чи невольно залюбовался Грандмастером. — Чудесно, — странно улыбнулся колдун, — ты очень храбрый и твоя душа полна доблести. Тебе больно, мой мальчик. Так больно. Хочешь, она станет твоей? — губы некроманта молчали, а в голове Лиенга эти слова гремели, как ядерные удары. Куан Чи пролез ему в горло, в кишки. Обольщение, как клад для нищего, как вакцина от туберкулеза. Сердце сжалось до размеров наперстка. Отказаться — это означало предать себя, свои чувства, свою жизнь. Ради чего? Ради кого? Брата? Который сначала ее бросил, заставив бегать по Черному лесу, а затем превратил в зомби, лишил ее души, разума, тела? Эту злобную, бесчувственную тварь, которая никого никогда не любила кроме себя? В тот момент Лиенг первый раз возненавидел Би-Хана по-настоящему. В его душе зарождалось что-то чужеродное, что-то враждебное всему его существу. Он решился. К черту Би-Хана, пусть проваливается в ад, подальше, прочь, да вот только Блэр бы ему этого никогда не простила. Куан Чи отступил, сделал шаг назад. Но ожидаемой насмешки или презрительной ухмылки не последовало. Некромант, может быть, первый раз встретил благородную душу, может быть, он сам первый раз увидел, что существует не только похоть, подлость, алчность и ярость. — Как вернуть ей разум? — голос Грандмастера звучал точно так же, как звон металлических звеньев ее цепей. Только Лиенг и некромант знали, что стояло за непоколебимостью этого вопроса. Куан Чи захотел как можно быстрее прервать свое непрошенное вторжение в нутро Лиенга. У колдуна тоже была душа, у него было и стеклянное, замёрзшее сердце, но даже оно испытало дымчатый призрак муки. Некромант с наслаждением выдохнул, когда связь иссякла. Он как ни в чем не бывало окинул взглядом всех троих. Вот теперь он не смог сдержать ухмылочки. — Как ее вернуть? — чуть ли не по слогам заскрежетал Нуб. Куан Чи протянул руку, едва касаясь ледяного, мокрого лба пленницы, шепотом начитывая странные, неясные слова, будто какая-то молитва на неведомом языке. Блэр, вернее то, что осталось от Блэр, чуть обмякла, почти прекратила буйствовать и исподлобья ужасными своими глазами бессмысленно глядела в глаза некроманта. Снова усмешка, он приподнял ее подбородок указательным пальцем, нежно провел им по худенькой челюсти. — Бедное дитя. Напомни мне, Би-Хан, как ты ее воскресил? — склонив голову, любовался лицом Блэр Куан Чи, даже сейчас было видно, что существо это обладало когда-то непревзойденной прелестью. Нуб в точности, отчеканивая каждый слог, пересказал всё то, что он сделал в то роковое утро. — И сердце ее почти перестало биться, когда ты напоил ее своей кровью? — помолчав, обернулся к нему некромант. Нуб кротко кивнул. — Би-Хан, ты упустил самое простое и самое главное — воскрешают не живых. Воскрешают мертвых.       В раскаленной немоте душного дня было слышно только негромкое шуршание стены, по которой в ужасе и оцепенении сползал Нуб. Он понял всё. Сразу. Он не мог ни говорить, ни дышать, ни видеть, у него подкосились ноги. — И что теперь делать? — выходя из последнего терпения, рявкнул Лиенг. Нужно было что-то предпринимать, он не понимал, в чем суть произошедшего, да его и не сильно-то это беспокоило. — А теперь ничего. Всё, — равнодушно пожал плечами Куан Чи. — И что с ней будет?! — Лиенг почти закричал, его переполняло бессильное бешенство, он не был в курсе деталей. Би-Хан просто таращился в одну точку, как полоумный, из Куан Чи приходилось каждую букву чуть ли не щипцами вытягивать. Грандмастер был, казалось, один, кто еще пока пребывал в здравом уме и жаждал действовать. — Сильно ничего нового. Только утратит окончательно внешний облик. — Но она же станет животным! Она мучается! Что с ней делать? Как ей помочь?! — только надежда на то, что некромант скажет, как это все исправить помогала Лиенгу удерживаться от того, чтобы не распотрошить того прямо на этом самом месте. — Только убить. Отрезать голову. Похоронить по ритуалу. Так она перестанет чувствовать такой сильный голод и примет покой. Нуб почти ничего не слышал до этого момента, что-то свистело, гудело. «Воскресил живую. Воскресил живую», — бубнил про себя он. До него доносились обрывки фраз, яростный голос Куая, всё мешалось в пеструю, тошнотворную белиберду. Но едва он услышал слово «убить», его словно кипятком окатили. Он поднимался по стенке, уставившись горящими своими глазами на Блэр. — Нет. Нет, нет. Нет. Конечно же нет. Ты притащился сюда, чтобы сказать ЭТО? Ты издеваешься надо мной что ли? — побелевшие губы Лиенга говорили то, на что не хватало ни сил, ни смелости Нубу, — Говори, что можно сделать еще? Говори! — Это всё, — театрально развел руками Куан Чи. — Тогда голову я отрежу тебе. Нас двое. Ты один. Даже не так. Я сначала отрежу тебе кисти и ступни, а потом поглядим, — даже колдуну показалось, что Лиенг не шутил, это были не пустые угрозы. Голос Куая изменился, глаза его смотрели слишком медленно, черная копоть будто заволокла его взгляд. Как и его брат (тут они были идентичны), он слова на ветер не бросал. Куан Чи, надо признать, не ожидал такого поворота событий. Два лучших наемника стояли перед ним на расстоянии вытянутой руки, и если у Нуба еще можно было выкупить примирение, рассказать, что потеряно не всё (тот был совершенно ослеплен, уничтожен своими страстями), что есть некоторые уловки сохранить подобие жизни, то младшего подкупить было невозможно. — Нет, стой, стой, Куай, стой, — спотыкаясь о слова, о пыльные доски, подползал к ним Нуб, — Не может быть… Как это изменить? Что угодно. Проси что угодно. Как иначе? Что сделать? — Грандмастер и договорить мне не дал, вон, уже ножами лязгает, как неучтиво! — насмешничал колдун. — Ты либо будешь говорить по делу, либо я вырву тебе язык прямо этими руками. Сделаю тебе честь, — в голосе Лиенга было столько ненависти и решительности, что Нуб испугался, что тот и правда может исполнить сказанное. — Стой же, стой, Куай, подожди. Куан Чи, говори, что ты хотел. Как сделать? Что сделать, как вернуть? — Нубу приходилось бороться с одышкой, но дьявол свидетель, если бы ему приказали ползти за Куан Чи на коленях — он бы полз, лишь бы тот сказал, как ее вернуть. И Куан Чи очень хорошо это понимал. Рыбка была уже даже не на крючке, она сама запрыгнула в кипящий бульон и еще крышечку за собой прикрыла. — У всего, Би-Хан, есть своя цена, — некромант решил избавить тон от лишнего самодовольства, так глаза Лиенга были черны и неподвижны. — Назови цену, — спокойный, озерной прозрачности голос Нуба говорил о его чудовищном отчаянии куда громогласнее, чем иные рваные вопли. — Я подумаю о цене. Когда будет о чем говорить. Убить ее тебе всё равно придется. Быстро. Это первая часть. Деваться некуда. Ну, либо пусть так барахтается на цепях. — А дальше? — видя, что Нуб снова после «убить» потерял способность произносить слова, Лиенг опять ворвался в диалог. — А дальше, когда она будет похоронена по ритуалу, обязательно по ритуалу, это важно, — Куан Чи неожиданно внимательно посмотрел на Нуба, — дальше мы побеседуем с глазу на глаз, Би-Хан. Я уверен, тебе будет, что мне предложить, ты не беспокойся, я придумаю. — Если ты врешь… — Нет, — перебил Лиенга колдун. — Если ты врешь, я найду тебя, Куан Чи. Есть такие способы причинения боли, о которых ты, поверь мне, даже не можешь догадываться, просто в силу того, что ты не специализируешься на пытках и убийствах. В отличие от меня, — младший говорил так уверенно и спокойно, что колдун ни столько испугался угроз (хотя прекрасно чувствовал, что этот обещание сдержит), сколько восхитился силе духа и воли, чистоте ярости этого существа. — Не вру. И, может быть, жаль…       Колдун исчез. Лиенга попеременно охватывала то слабость, то тошнота, то ненависть. Особенно ненависть, особенно к брату, на которого он даже смотреть не хотел. Скверные мысли накрывали его перевозбужденный разум: «Убить его здесь, быстро, пока он в прострации, забрать ее в Лин Куэй, пусть в цепях, у меня под полом спальни… Будет жить, потихоньку, потом расколдую. Найти того, кто расколдует… Но убить… Ее… Кто? Он? А сможет? А я смогу?». Он беззвучно взвыл, хотел уже, было, занять третью стенку, но тут озвученный тихий стон за его спиной словно жестокая пощечина развернул его на девяносто градусов. Блэр, одурманенная сильными чарами колдуна, жалостливо и больно старалась на полу свернуться в клубочек, прямо на досках, как раненый зверек. У Лиенга ком в горле встал. И жалобно было смотреть, и гадко, и больно так, что скулы сводило, он бросился к ней, но Нуб чуть не сбил его с ног, опередил. Поднял ее головку на руки, стал наглаживать бедные, спутанные, жесткие волосы на затылке, пока та была слаба, ему удавалось целовать ее ручки со стертыми в кровь косточками, бледный влажный лобик, и так несносно Лиенгу стало, столько боли и ненависти, и сочувствия, и жажды, чтобы ему ввели наркоз, что он не вынес этой сцены, выскочил в дверь, на улицу. А там солнце, дьявольская доменная печь над головой. «Я в аду, я уже в нем, а что я хотел, убив столько человек? Сколько? Я даже не знаю, сколько точно…». Но он еще не был в аду. Он был даже не на пороге, никто из них. Преддверия ада начались тогда, когда он, гонимый утробным, глухим воплем за стенами, забежал обратно в комнатку и увидел стоящего на коленях Нуба с длинным рваным порезом на гладкой, сухой скуле от козелка до переносицы перед рвущейся из цепей пленницей. — Опять? Уже? Молчание. Нуб даже не обернул головы. Он оставался на коленях, словно закованный в камень. — Что ты сел? Встань! — процедил взбешенный пуще прежнего Грандмастер. Нуб медленно поднялся, прикованный дыханием, зрением, остатками воли и разума к ней, которая и билась, и плакала, и выла, и шипела, и кричала, и царапала стены… — Что ты смотришь? Не насмотрелся еще?! Хватит ее терзать, немедленно выпусти! — зарычал Лиенг, медленно двигаясь в его сторону, сжимая рукоять черного ножа за спиной. Нуб отрицательно помотал головой, не отрывая взгляда от заключенной. — Пока я жив, я не позволю тебе издеваться над ней! Либо ты ее выпустишь, либо я ее выпущу. Ты помнишь, что сказал Куан Чи? Ее мучения нужно прекратить, сейчас же! — Никогда, никогда… — Нуб будто очнулся от кошмарного своего сна и очутился в еще более кошмарном бытии, — Никогда, — наконец-то повернул к брату свое лицо. — Не никогда. Сейчас же. А потом ты пулей полетишь к некроманту и будешь вылизывать ему пятки, чтобы тот сказал, как ее вернуть с того света. Ты понял?! — Как ты не пони…. Он же мог и соврать, Куай… — Нет, ты кажется оглох, братец. Пока я здесь, она не будет в цепях, как цирковой уродец! Он сказал, что способ есть! Значит, делай, блядь! — Ну, так вали отсюда, пока я тебя по кускам собакам не скормил, — выплюнул Нуб, испускающий дымчатую черноту вокруг своего силуэта. — Ой ли, тварь, — чуть наклонил голову и блеснул волчьими зубами Лиенг. Приятное отвлечение на взаимную ненависть длилось, к сожалению, недолго. Пленница начала буйствовать с новой силой и остервенением. Крики Блэр мешалась с криками Лиенга, на которого в свою очередь кричал Нуб. Они спорили вне себя так, что оба охрипли, уже даже не понимая, о чем они вообще спорят, ни о какой взаимной расправе уже и речи не шло, там было бы просто с ума не сойти. — Черт… Смотри! Твою мать! — Лиенг в ужасе бросился к Блэр. Нуб бросился следом. — Держи, держи ее голову! — командовал Нуб, с трудом подавляя стон отчаяния. Бедное тоненькое запястье истекало густой черной жижей в лохмотьях разодранного зубами мяса. Она пыталась отгрызть свою ручку, чтобы освободиться. Казалось, что хуже быть ничего не могло, но тут Нуб увидел между кусочками рваной кожи розовую косточку, врезающуюся в узкий наручник. Лиенг схватил ее сзади, одной рукой пытаясь поднять над полом, вжимая в себя, другой удерживая в захвате шею, пока Нуб ошалело расправлялся с замками. — Нет, подожди, не выпускай, надо хотя бы перевязать… Вырвалась. Побежала. Они следом. Пыльная духота, выжженные пальмы, крики прохожих, истошный вопль девушки со связкой фиников, прямо среди оживленной улицы. Нагнали. Пока Нуб кружил над Блэр и ее добычей, Лиенг уже сам, как озверевшая псина раскидывал обезумевших от страха местных, которые пытались бросаться на нее с вилами и топорами. Нубу пришлось поднимать ее на руки вместе со второй девушкой, с тем, что еще можно было подобрать, люди возопили с такой яростью и безумием, что у Куая уши заложило, кто-то попытался ударить его ножом для разделки баранины, затем хруст, новая волна бешеных воплей, вся деревня бежала в одну точку, замыкая троих в плотное кольцо. Лиенг до того вызверился, до того ошалел сам, что просто бы вырезал все поселение, если бы Нуб не переместил их троих (с останками) в чащу Черного леса. Пока Блэр тихо и жадно питалась, оба брата едва могли отдышаться. Четыре глаза стерегли ее жалкую, сгорбленную фигурку над бордовыми теплыми потрохами. Куай начал кашлять от тошноты, зажав рот ладонью, Нуб же наоборот, даже приосанился, зрелище ему это было знакомо и даже уже уютно в своем умиротворении. Объев все самые лакомые части, она улеглась рядом с остатками трапезы и чуть ли не сразу уснула. — Перенесем ее в пещеру. Помнишь, которую мы нашли за утесом, когда нас выгнал отец? — прохрипел Грандмастер, исподлобья взглянув на Би-Хана. Тот молча кивнул. Развели огонь. Нуб со всей нежностью и предусмотрительностью соорудил из того, что было сейчас под рукой (сухой травы и цветов) ей мягкое ложе поближе к пламени, чтобы не мерзла. — Сейчас, Би-Хан. Молчание. — Сейчас. Потом будет невыносимо. — Нет. — Она сейчас спит, ей тепло. Сейчас. Быстро. Чтобы она ничего не почувствовала. — Не могу. — Он обещал, он сказал, что есть способ. Он не врал. Нужно сделать сейчас, пока не проснулась. Нуб мотал головой, не в силах отвести от нее своих огненных глаз. — Ты хотя бы понимаешь, что будет, когда она проснется? Ты хотя бы немножечко представляешь, как это сделать, когда она будет в сознании? — Лиенг снова зарычал, еще пока тихо, но в голосе его было столько боли и злости, что казалось, он весь вибрировал. — Нет, нет. Это невозможно, хватит… — Что хватит?! Ты совсем отупел что ли? Ты понимаешь, на что ты обрекаешь ее? Ты что, правда, не понимаешь, что лучше уж сейчас, чем в сознании?! — сквозь зубы цедил из последних сил Грандмастер. — Да как я могу ее убить?! Ты вообще понимаешь, ЧТО ты говоришь? — не выдержал Нуб, переходя на такое же рычание, поднимаясь на ноги. — Вы посмотрите, как мы запели! А ты понимаешь, ЧТО ты с ней сделал?! Что ты с ней сотворил?! Не налюбовался? Ты жалкая, малодушная тварь! Хотя бы прекрати теперь ее мучения! Или я это сделаю! — Не смей к ней прикасаться, — Нуб пошел в черноту на Лиенга. — Тебе придется это сделать, пойми же ты, наконец! Это единственный выход! Пусть хотя бы не мучается, ну неужели же тебе ее не жалко совсем? Ради чего ты ее обрекаешь на эти безобразные терзания? Чтобы что? Это же не вещь! Она пусть и воскрешенное, но живое существо, а не кукла, Би-Хан! — Я не могу. — А я тебя не спрашиваю, можешь ты или нет. Ты просто должен это сделать. — А ты, правда, можешь? — вдруг тихо спросил Нуб, будто проверяя его самого. Лиенг осекся. Сглотнул. — Не могу, но сделаю. — Вот и вся разница. Ты просто не понимаешь, о чем просишь. Всё что у меня есть — это жалкое слово черного мага, пустое обещание. — А у тебя что, выбор какой-то ещё имеется?! — Ты просто не понимаешь, она для тебя значит не то же, что она значит для меня. Если бы ты… Вдруг оба одновременно повернули головы к костру. Блэр, тяжело дыша, пыталась подняться на четвереньках, лицо ее было перекошено от какой-то незримой муки, она вся была покрыта испариной. — Вот и всё. Она пыталась медленно ползти прочь, были уже сумерки, сырая, холодная земля Черного леса набивалась ей под длинные когти. Нуб вдруг так странно и страшно взглянул на брата, что тот отвел глаза. Ему хватало своих мытарств, а уж переживать чужую боль у него не осталось никаких сил. Если какое-то время Нубу удавалось более-менее спокойно удерживать ее в своих черных объятиях, то когда солнце полностью скрылось, объятия его стали медвежьим капканом. Была бы она обычной женщиной, она бы просто задохнулась, хотя прежде он бы просто переломал ей ребра и ключицы. Ее демоническая сила возрастала с каждой минутой, блокировать ее сопротивление становилось невозможно ни физически, ни морально. Куай даже не знал, что ему делать теперь: смотреть, стоять, говорить, кричать, бежать? Перед его глазами разворачивался какой-то дикарский, первобытный ужас. Би-Хан ни то сжимал ее в руках, ни то пробовал целовать безумную, воющую голову, минуты будто вставали дыбом, поворачивали обратно и снова те же повторения, и снова он умолял ее к нему вернуться, и шептал, и шипел, и заклинал. А потом она прокусила ему плечо, а потом проткнула высвободившимися когтями бедро. И он истекал кровью, и дальше невозможно было удерживать ее на весу. Из последних сил Нуб старался справиться сам, он не мог, он не смел привлекать сюда кого-то еще. О чем он думал? О секундах. Каждая последняя секунда как глоток кислорода в газовой камере. — Пожалуйста, останови это! — Лиенг думал, что он кричит, но отчаяние украло его голос. Нуб перехватил ее пониже груди, снова когти в предплечье, жгучая боль, которую он даже не замечал, а потом она начала кричать так истошно, что, Куай заткнул уши. — Тшшш, Блэр, дорогая. Пожалуйста, не плачь, — шептал ей Нуб. — Ты простишь меня? Ты обещаешь мне? Ты же знаешь, что я скоро излечу тебя? Ты же веришь мне? — Пожалуйста, Би-Хан, это немыслимо, это чудовищно! Останови это! — но даже если бы Куай кричал в рупор, его бы вряд ли услышали. Глянцевое лезвие сверкнуло в левой руке Нуба, он только правой ее теперь стискивал, вкладывая в это все силы, которые у него вообще когда-либо были, каких быть не могло в принципе. — Ты дождешься меня? Блэр? Душа моя? Ты же не оставишь меня? Ты простишь меня? Прости меня… Лиенг судорожно отвел голову и зажмурил глаза. Звуки исчезли.       Нуб лежал на земле навзничь, а на его груди замерла в блаженном оцепенении Блэр. Ее личико будто преобразилось, чуть распахнутые губы словно застыли в детском удивленном очаровании. Черная кровь обильно и благодарно лилась вниз по ее груди и плечам, напитывая стылую землю. Лиенг не мог сказать, часы прошли или годы, но в туманном холоде неба розовели первые пятна рассвета. С болью в каждом движении, в каждом волоске и вдохе он поднимался по шершавому камню. — Еще не всё, Би-Хан. Вставай! — через муть горячей влаги Куай видел лишь огненное сияние распахнутых, неподвижных глаз брата. — Поднимись же! Нужно доделать начатое, ты не… Ты… Черт тебя дери, нужно от… Отделить… голову… Не смог, выбежал наружу. «Пусть он сгинет, пусть всё пропадет, не могу… Я больше не могу». Со стоном повернул назад. «Ведь не сможет, не сможет…». — Поднимись! Нуб даже не шелохнулся. Он не моргал, не дышал, казалось, он умер вместе с ней. Лиенг снова простонал. «Я сплю, это сон, это не может быть так… Ведь я же любил её. Люблю… Ведь я же не хотел, не допустил бы, так за что же мне…». — Вставай, я сказал, вставай! — если бы не головка Блэр у него на груди, которую Нуб удерживал в обеих своих ладонях, он бы его с землёй вырвал. — Опусти, опусти тогда! Пусти ее! — тихо хрипел над ним Лиенг, вставая на колени и осторожно пробуя вытащить бедняжку из рук брата. Ему хотелось разрыдаться, расщепиться, разорваться, разложиться, но он с тягостной, душной безысходностью понимал, что если он сдастся сейчас, то всё будет потеряно. Нужно было в точности воспроизвести инструкцию, Куан Чи сказал, что делать нужно быстро и дословно. Кляни, не кляни брата, тот был то ли в обмороке, то ли рехнулся окончательно, но очевидно было одно — рассчитывать на Би-Хана он не мог, он был один и помощи просить неоткуда. — Вот так, тихо. Блэр… Дорогая… Иди сюда. — С трудом высвободив ее из захвата застывших, окровавленных пальцев Нуба, поднял на руки невесомую, несбыточную, неживую. Каждый шаг как на Голгофу. Ноги вязли, путались. Всё чужое, всё отвратительно сонное, мертвое. — Утро уже. Сюда никто не ходит, убийцам красотами любоваться не положено. Но я это место давно знаю, мы его с Би-Ханом нашли, мне кажется, нам и десяти тогда не было — он смотрел перед собой, силясь по швам не разойтись от ледяной тошноты ее медленно текущей крови на его руках. — Ложись, ложись. Это закончится, сейчас, сейчас… Он вынес ее на маленькую полянку, проросшую толстым, мягким, изумрудным мхом. Но как сделать? Что дальше? Чем? Дрожащей рукой прикрыл ее веки. Осторожно положил на прохладную перину. Начал ладонями тереть свои щеки, глаза. «Большим ножом… Позвоночник у нее тоненький… Боже». И слез не было, только истерическая мука и черный огонь в груди, там, где когда-то что-то билось. Единственное, что уберегло Нуба от линчевания острым краем лопаты — это то, что ритуал знал только он. «Ну а после… После…», — до скрипа сжимал зубы Лиенг, нависнув над полумертвым телом брата. Все, что выдавало в Би-Хане жизнь — беззвучные тонкие ручейки сияющей влаги, вторившие свечению его распахнутых, демонических глаз. Лиенг с пушечным грохотом метнул о камни рядом с лицом Нуба два копательных орудия, которые он выкрал из собственной вотчины, чтобы его никто не заметил. Никакой реакции. Ему хотелось забить его ногами до смерти, у него уже круги перед глазами пошли, но он до хруста сжал пальцы и ретировался от греха подальше. Нужно было срочно довести дело до конца, он и так отсутствовал больше тридцати минут, он даже не знал, где в Лин Куэй лопаты и были ли они там вообще, он рассчитывал на хозяйственность Хико и не прогадал. Подлетел к фарфоровому телу и начал расправлять ее потрепанные волоски, аккуратно убирать за маленькие, острые ушки, — «Сейчас-сейчас, больно не будет, Блэр, я клянусь. Я сам его заточил, одна секунда и больше мы не будем тебя мучить, ты ляжешь спать, одна секунда…» — бормотал Лиенг, а потом истерически затрясся от смеха, а потом опять начал бормотать и наглаживать ее голову, вытирать чистой шелковой тканью личико и снова и снова. Поднялся, снова упал на мох. Поднялся. Кости ломило, голову ломило, он думал о черном гладкоствольном ружье в своей спальне, как у него вылетают мозги, как славно и сладко упрощается жизнь. «Одна секунда, Блэр…». Слово нужно было сдержать. Он сделал несколько глубоких вдохов, — «Ни в коем случае не закрывать глаза. Нужно попасть…». Присел на одно колено, дотронулся губами до морозного лба, век, синеватого рта, до боли сжал рукоять старинного кинжала и… Он швырнул Нуба на мох с таким остервенением, что тот аж подлетел от силы удара. — Копай, мразь! — лопата полетела следом. То ли бешеный рык Грандмастера, то ли бедная его невеста с осторожно отделенной головой, будто действительно мирно дремлющая на белоснежном полотне, разрядом колоссального тока вывели Нуба из истерического забытья. Би-Хан поднялся, шатаясь, пополз ближе, ближе и веки его расширялись, губы расходились, он весь расползался на тысячи слогов, десятки тысяч звуков, триллионы частиц. Упал перед ней, вой, стон, ужас осознания, у Лиенга просто не осталось никаких сил, он сам тихо взвыл. Мерзостное зрелище, его боль, чужая, помноженная на общую. — Копай же, сука, копай! — ему не было дела, слышит их кто-то, не слышит, он охрип, врезая, вколачивая в бессильные руки Нуба лопату, — Сделай уже что-нибудь! Сделай! Вырой для нее хотя бы могилу! Бездействие стало нестерпимым, он сам начал ожесточенно бороздить податливую землю. Единственная цель — доделать до конца и всё, можно уничтожить, расчленить, стереть с земли ненавистную тварь, которая вывернула его наизнанку, перемолола и заставила отрезать голову единственному существу, которое он отчаянно, безостановочно и бессмысленно любил. Вдруг тело Блэр стало очень медленно, но совершенно отчетливо подкрашиваться уже привычным, голубоватым свечением, конечности ее и веки чуть задрожали. Нуб с волной нового, колючего ужаса невольно отпрянул от ее груди. Время заканчивалось. Неведомая сила подняла его на ноги, он ринулся за второй лопатой, бешено озираясь. Нуб то и дело бросал работу и подбегал к своей несчастной голубке, проверял, целовал коготки, снова хватался за лопату. Вдвоем они вырыли глубокую яму не более чем за полчаса. — Что дальше? Ты всё сделал? Точно? Точно?! Нуб сорвал четыре цветка клевера и положил на оба запястья и щиколотки. — Вылезай оттуда, нужно закопать! — шипел Лиенг, стараясь лишний раз на Нуба не глядеть, на всякий случай. Би-Хан всё устраивал ее в могиле, подкладывал травку, под ножки, под спинку, не мог остановиться, не мог расстаться. — Времени не осталось! Куаю пришлось самому залезать в могилу и силой его оттуда вытаскивать. Едва первая горочка земли рассыпалась на белоснежной простыни, Нуб истошно взвыл и снова бросился в могилу, умолял закопать его с ней. — Ну, нет. Ты так просто не освободишься теперь, — цедил сквозь зубы Грандмастер, тараня его пламенем своих глаз словно гигантским, раскаленным колом. — Она не может. Тут так холодно, так страшно, — задыхался совершенно обезумевший Нуб, снова и снова расправляя ткань, смахивая крошки земли. Лиенг его раз восемь вышвыривал, за шкирку, как тупого щенка, звериная ярость и жажда расплаты давала ему силы, других сил у него не осталось. Только на девятый раз, скрыв личико свободным кусочком шелка, им удалось начать закапывать. Когда была засыпана половина, Нуб снова бросился к ней, начал раскапывать руками землю, вопить, тут Лиенг уже не выдержал, у него не осталось терпения, горло саднило от боли, от раздирающего, немого крика, он начал закапывать ее вместе с ним. — Ты даже не можешь слово сдержать. Как же ты жалок. Ты же обещал ей, ты же обещал ее вернуть! Лиенг надеялся, что это приведет того в чувство, так и случилось. Когда Нуб оказался по колено в земле до него наконец-то дошли слова Куая, он опомнился, надежда, как неистовый поток из прорванной дамбы встряхнула его тускнеющий разум. Он выбрался сам, снова взялся за лопату. Зарыли.

***

      Непереносимая лазурь отравой втекала в распахнутые глаза Куая. Был полдень. Середина октября. Он лежал рядом с могилой, обессилевший. Руки его были стёрты в кровь, он весь дрожал, не в состоянии даже моргнуть. Только тихий вой рядом давал ему ощущение того, что он ещё жив. К ужасу своему жив. Кошмар не закончился. Кошмар просто застыл. Периодически на него летел песок. Нуб делал попытки снова рыть землю руками, бросал, закапывал, снова рыл. Лиенг уже даже не реагировал на эти безумные метания и трепыхания. Он просто надеялся, что тому хватит совести, мужества и воли опомниться и сдержать слово. Он в глубине души понимал, что тот всё-таки чувства имел, неспроста же он землю жрал и скулил. «Нет, нет. Он себя любит. Это он по себе воет. Кукла сломалась. Отняли. Если бы любил её, разве бы допустил? Разве бы бросил? Разве бы превратил в чудовище?!». И так эти мысли сжали его грудь, так невозможно, так тошно и мучительно ему стало, что он, не чувствуя ни тела, ни сердца, поднялся и схватил несчастного Нуба за дрожащее плечо. Рванул на себя и прижал коленом к могиле: — Лежачих, Би-Хан, не бьют, знаю, но мы же с тобой не благородных кровей. Я хотел убить тебя, признаюсь, но сейчас я передумал. Ты не отделаешься лёгкой смертью, хотя я бы обеспечил для тебя увлекательные, разнообразные наслаждения. Но нет. Я придумал для тебя кое-что поинтереснее и послаще. Тот просто и бессмысленно глядел на Лиенга, даже попыток не делал сопротивляться. — То, во что ты меня втянул, то, какие вещи я из-за тебя видел и делал, я тебе не прощу никогда. Я теперь твой главный враг. Навечно, пока твоя жалкая, злобная душонка не скоптится у чертей на сковороде. Но до этого ты будешь знать — меня она тоже любила. Ты же догадывался, да? Сообразительный. Прибежал ко мне тогда, требовал, боялся. Больно тебе? Достаточно больно?! Нет, думаю, недостаточно. Сейчас будет ещё интереснее: я помню каждый её вздох, каждую чёрточку ее прекрасного лица, когда целовал ее, когда ее тело принадлежало только мне, одному лишь мне. Сколько раз? Ну, раз, может пятьдесят, а может быть сто пятьдесят. Я считать, знаешь, забывал. И я дал ей слово держать язык за зубами и держал бы, если бы ты ее не угробил, не сделал из нее животное. Ты не заслуживаешь ни ее милосердия, ни моего молчания, ты будешь жить с этой правдой. Надеюсь, заживо сваришься от злости и ненависти. Куай поднялся. Кровь лупила по вискам так, что он не слышал своего тяжёлого, сиплого дыхания. Перед глазами всё расплывалось чернильными кляксами. Он почувствовал вкус железа во рту. Теплые алые струйки бежали из носа и разбивались о грудь, пальцы и ступни. Он едва мог идти, его вело в разные стороны, он только к закату дотащил себя в Лин Куэй.