Когда он открыл глаза, на него смотрело ее сосредоточенное лицо, едва различимый румянец всё еще сохранялся после ее вчерашнего «ужина». Он выдохнул, бесконечное напряжение, от которого не исцелял даже сон, немного сникло.
— Я так ждала, когда ты проснешься. Я так ждала, так боялась, что не успею. Нет-нет, не вставай. Послушай, пожалуйста, очень внимательно, — она положила руки ему на плечи, дав лишь слегка подняться повыше. — Во-первых, Би, умоляю тебя, что бы не случилось, что бы дальше не произошло, что бы я не говорила и не делала, никогда, слышишь, никогда, ни при каких обстоятельствах не давай мне больше свою кровь. Ты понял меня? Ты обещаешь?
— Стой, стой, почему? Что случилось?
— Би, я не знаю, сколько у меня времени, я уже чувствую, как этот туман снова подползает к моей голове… Я отследила закономерность. Но сейчас не об этом, Ты обещаешь не давать мне кровь? Обещаешь?
— Но ты была потом такой спокойной, такой счастливой! Почему? — недоумевал он.
— Би, мне нужна не только кровь, понимаешь? — тихо и серьезно говорила она, — Если ты предложишь мне ее, я боюсь, что у меня не хватит сил остановиться, это кажется невозможным… Ради всего святого, ради меня самой, не давай больше пить твою кровь, иначе я могу…. Умоляю тебя, не дай мне окончательно превратиться в чудовище, не дай мне сожрать тебя!
У него язык к небу прирос.
— Когда я голодна, это уже почти не я, мое сознание будто спит, будто лишь безучастно наблюдает со стороны, оно мечется, противится, но я становлюсь лишь наблюдателем, как будто смотрю фильм, я не властна ни над этим телом, ни над голодом. Ты должен это знать. Больше всего на свете во время голода я хочу твоей крови и плоти, не искушай меня, прошу, как бы жалко тебе меня не было. Мне кажется, я сильнее тебя даже сейчас, я боюсь, что ты не справишься со мной, Би, ты понимаешь, о чем я говорю? Ты обещаешь? Я готова ко всему, что угодно, только не дай мне тебя сожрать. Я умоляю тебя, делай что угодно, но оставь себя живым, иначе, иначе… Би, ты обещаешь? — ее торопливый шепот ложился в его уши как автоматная дробь, он оцепенел.
— Би?! Скажи сейчас же!
— Да… Да. Да.
— Нет, повтори! Поклянись! Это не прихоть и не шутка! — у нее слезы стояли в глазах, но она была серьезна, как никогда.
— Я клянусь. Если это нужно, я клянусь, — сдавленно обещал он.
Она выдохнула, успокоилась, убрала волосы за уши и снова продолжила:
— Надеюсь, что у меня есть еще пара часов, потом мне снова нужно будет есть, животными я почти не наедаюсь, мне нужны живые люди. Я знаю, как это выглядит, Би, я сама до последнего не хотела верить, но я должна тебя подготовить. Это расплата. Только заруби себе на носу, раз и навсегда и никогда, никогда не сомневайся: я не жалею даже об этом. Как бы страшно это не звучало, но оно того стоило. Только вот расплачиваться нужно мне одной, без свидетелей, поэтому обещай, что сообщишь моим родителям и Рикки, что я умерла, придумай что-нибудь, скажи, что заболела в Африке или еще как-нибудь. Пусть продолжают жить своей жизнью и не разыскивают меня. Ты обещаешь?
— Блэр… Зачем ты говоришь всё это? Мы найдем, как это поправить, я найду, этих книг тысячи…
— Би! Сейчас не время для бесполезных иллюзий, мы оттягивали этот момент так долго, как только могли. Что будет — то будет. Но есть вещи, которые ты должен мне обещать, ты понял? — она видела, что зрачки его размыло за стоящими слезами, ей бы и хотелось молчать, но это было уже невозможно, оттягивать неизбежное дальше было просто некуда. Она отвернулась, чтобы не разрыдаться самой. Сжала зубы, зашмыгала, снова заправила волосы и повторила:
— Ты обещаешь?
Он безропотно, обреченно кивнул.
— Вот еще что, чуть не забыла: квартиру, все свои записи, всё ровным счетом я оставляю тебе. Родители еще в детстве написали на меня завещание, у них довольно большое состояние и два дома, всё это тоже забери, если получится, все мои вещи, распоряжайся всем сам. Я еще тогда, перед тем как мы уехали из квартиры на машине, я еще тогда написала записку, что в случае своей смерти, всё что есть у меня и что должно достаться мне, я передаю тебе, я указала твои паспортные данные, если тебя не найдут, то Рикки. Ты понял? Ты всё запомнил?
— Не могу, не могу, Блэр! Это невыносимо слышать, прекрати, я не могу больше, — он подскочил с одеяла и со стоном пересек комнату, оперевшись обеими руками о противоположную стену.
Она следила за каждым его движением исподлобья, хочешь, не хочешь, а выбора у нее не оставалось. Она тихо подошла и осторожно положила ладошку на его вздымающуюся от тяжелого дыхания спину.
— Я знаю, Би. Я знаю. Прости меня. Но я должна, возможно, у меня больше не будет шанса тебя об этом просить. Я постараюсь, но я не владею больше ни своим телом, ни разумом, лишь в короткие часы после насыщения. Всё что у меня осталось — это твое обещание. Надеюсь, ты дашь мне его. Мне будет хотя бы за это спокойно.
— Невозможно, Блэр, это невозможно выносить, — с этими словами он бросился к другой стене. Их было всего четыре, но они давили так, как если бы на него упал небоскреб.
Она потупила глаза. Пришлось сжать кулаки, чтобы как-то держаться, но проделать это оказалось не так просто, ногти были столь крепкими и длинными, что до боли врезались в ладошки. Она с горечью и злостью встряхнула кистями и снова начала к нему подкрадываться.
— Есть еще одна просьба, Би. Последняя.
Он тихо взвыл, зубы начали ныть от плотности сжатия.
— Может быть, это самая главная моя просьба. Пожалуйста, Би, запомни меня такой, какой я была. Хотя бы такой, как сейчас…
— О чем ты вообще говоришь?! — с отчаянием и яростью выкрикнул он, оборачиваясь, — Ты не веришь мне? Ты не веришь, что я найду способ избавиться от этого? Ты совсем не веришь в меня?
Он развернулся к ней всем корпусом и схватил за плечи:
— Всё равно. К черту! Пусть ты не веришь, что я смогу это исправить. Наплевать. Я тебе сейчас не обещаю, я тебе говорю точно — если нужно будет провалиться в параллельный мир, отрубить голову дьяволу — я это сделаю, Блэр. Убить всех богов? Да я сам стану богом, если потребуется! Мне всё равно! Ты никуда не исчезнешь, никуда и никогда. Я не отпущу тебя.
— Би, мой доро …
— Ну, нет. Ты теперь послушай, — понизив голос почти до хрипоты, он сквозь зубы, сквозь тахикардию и злость пытался вбить в нее эти слова, — Ты еще не поняла, наверное, что я такое. Я не несчастный влюбленный, который валяется в слюнях и слезах, страшась потерять невесту. Нет, это, конечно, тоже имеет место быть, но я не так простодушен и беспомощен. Я тебе уже говорил, что ты принадлежишь мне, хочешь ты того или нет. Надеюсь, хочешь и будешь хотеть, а если перехочешь — я тебя заставлю захотеть обратно. Ты не только никуда от меня не денешься, ты просто не сможешь от меня избавиться, пока я есть. Ты часть меня самого, если тебя не станет, не станет и меня. Я найду способ в любом мире, на любой земле. Я предупреждал тебя, говорил не искать меня, забыть, помнишь? Это был твой единственный шанс оставить себе свободу. Ты забыла, кем я был? Во мне почти не бывает жалости ни к чему и ни к кому, особенно к тебе, потому что ты цель, причина и смысл. Я всегда забираю то, что хочу иметь и никому не позволю у меня это отнять. Никто не заберет тебя у меня, и сама ты больше никогда и никуда от меня не денешься. Я уже думал об этом. Я убью тебя первой, а потом убью себя, если не останется выбора. Я очень жестокая, опасная тварь. Демонами просто так не становятся, Блэр. Ты решила, что на этом всё? Ты пропадешь в забвении? Как бы ни так, любовь моя.
Он понял, что она вся дрожит под его ладонями, он чуть ослабил хватку. Ее частое поверхностное дыхание и теплый румянец начали разносить жар желания по его оцепеневшим конечностям. Медленно сползая к ее ступням, оставлял на островках кожи, одежде сухие, обжигающие прикосновения своих губ. Кончики ее пальцев держали его голову с обеих сторон, он с тошнотворной горечью ощущал, что они охлаждаются с ужасающей скоростью, необратимо и неизбежно.
— Почти, Би. Почти все… может быть есть еще минут десять…
— Что мне сделать, Блэр, пожалуйста, скажи, я сделаю. Что мне делать? Что мне принести? Еды? Принести еды? Только скажи, что…
— Просто помни обо мне. Когда тебе будет плохо, когда тебе будет хорошо. Если ты встретишь еще девушку, всё равно помни, что я любила тебя больше всех в этом мире, в любом мире.
— Умоляю, Блэр… Прекрати … — обессилено застонал он.
Он рухнул на ее ноги, обнимая колени, каждая клетка его тела сотрясалась от ледяного ужаса. Прижимался щекой к ее бедрам, пытаясь ухватиться, удержаться, удержать, вжимался и вдыхал робкие отголоски тепла, отзвуки беглого, такого родного дыхания, истончающиеся, прозрачные.
Замерла. Он судорожно устремил на нее оцепеневшие, воспаленные глаза, сглотнул, тело его весило теперь как товарный вагон, он едва поднял себя с пола.
— Блэр? Блэр?
Она лишь сонно повела головой и руками, словно закрываясь от яркого солнца. Начала пятиться, слабо останавливая попытки его горячих, тревожных рук ее удерживать.
— Я схожу, я сейчас найду тебе поесть… Черт, так скоро… Я думал ты только к вечеру проголодаешься. Черт, Черт возьми! Ты подождешь здесь? Ты подождешь меня, Блэр? — торопливо, нервно суетился он, не зная, за что ему хвататься, как ее здесь оставить, запирается ли на замок дверь.
— Нет, нет…
— Что такое? Блэр? Что случилось? Почему нет?
— Нет, не так…
— Что не так? Блэр, пожалуйста, что не так? — отчаянно допытывался он, усаживая ее на одеяло.
Она не сопротивлялась, спазмы голода снова сковывали ее пронизывающей болью, молочный туман обволакивал зрачки, кожа, теперь уже не теплее каменной кладки пола, приобретала перламутровую, едва уловимую лазурность. Его до костей пробирала судорога одиночества и страха. Она оставляла его одного, снова. Это было до того нестерпимо, до того мучительно, что он начал летать по комнате, ни то ища, чем бы запереть дверь, ни то просто кидаясь в разные стороны, не переставая добиваться ответа. Но всё что он слышал — односложные, несвязные обрывки фраз и слов. Все-таки додумавшись проверить дверь снаружи, он с баснословным облегчением нашел на ней большой, старый замок, с погнутым, но рабочим ключом.
— Вчера я видел тут небольшую торговую улицу, когда искал комнату. Там точно должна быть еда. Я закрою дверь снаружи, чтобы никто к тебе не зашел, просто посиди здесь немного, я моментально вернусь, и тебе станет сразу же лучше. Хорошо? Блэр? Душа моя? — он робко и жалобно побежал обратно к одеялу, хотел перед уходом хотя бы лобик ее поцеловать, но чего он точно не ожидал, так это того, что еще даже не успев полностью склониться над ней, она так быстро и с такой силой рванет в одном прыжке в приоткрытую дверь, что почти полностью собьет его с ног. Он чудом удержал равновесие. Несколько секунд он провел в параличе замешательства. Она весила в полтора раза меньше него, а силы их были несоизмеримы в принципе, раньше. Теперь же она одним лишь плечом снесла его как пластиковый парковочный конус. Он очнулся, кинулся ей вслед.
Солнце висело в зените, в это время пекло стояло такое, что деревушка совершенно вымирала под спасительной тенью своих хилых домишек. Им снова несказанно везло, на улице не было ни души, ни шороха, дома с обитателями теснились ближе к центру, хибары же рядом с их бараком давно пустовали, местные пастухи использовали их как сараи и загоняли туда скот на время сильного зноя. Он остановился между двух кособоких стен бывшего жилища, огляделся — никого, начал прислушиваться. Она была близко. Он слышал полый стук ее босых ног по пережженной, тугой земле, совсем тихий, но резкий, быстрый, бегала она теперь с олимпийской скоростью, если не быстрее. Мелькнул черный шелк в дыре обвалившегося заборчика, он тут же бросился следом, реакция его не подвела, но скорость человеческого тела оставляла желать лучшего, только времени возвращаться в демоническую форму у него не было, бежал как мог. Под ногами то и дело оказывался всякий хлам, преграждая дорогу: разбитые глиняные кувшины и вазы, корыта, пересохшие кости домашней скотины, какие-то прутья, грабли и куски испорченной кожи. Он мчался вперед, на беспокойное блеяние всё еще сонных баранов, с завидной ловкостью форсируя извилистую, заваленную тропку между сооружениями. Дело было кончено. Он настиг ее в развалинах соседнего барака, метрах в двухстах от их нового логова, едва не споткнулся, успев ухватиться за кусок сохранившейся колонны. Отвернул голову, с силой зажмурив глаза. В недоумевающей тишине, под желтым, горячим небом, прибившиеся к теневой стороне стены беззащитные бараны робко и безмолвно наблюдали, как их молодого, жирного брата душит зубами белокожее человеческое существо. Сжав челюсти, он увидел, что она расправилась с жертвой и приступила к трапезе. Дав ей пару минут утолить мучительный голод, видя, что она немного успокоилась, он схватил ее в охапку вместе с добычей и затащил обратно домой, пока никто их не увидел.
Когда от обеда остались лишь кости да шерсть, Блэр замерла перед останками, но видимого оживления, как это было раньше, не последовало. Он стоял за ее спиной и попеременно сжимал охладевшие, влажные ладони, замерев в ожидании. Но чуда не произошло ни через минуту, ни через пять. Дальше терпеть он не мог. Он принялся медленно ходить кругами, подкрадываясь к ней, тихо спрашивая, как ее состояние, не лучше ли, не сходить ли теперь все-таки ему еще за порцией. Она отвечала спокойно, но так же односложно и глухо, смотрела в точку, почти не переводя на него взгляда. Хоть глаза ее немного прояснились, от тела блекло, но продолжало исходить синеватое свечение, будто ее покрыли люминесцентной глазурью. В голове своей разрываясь от бесшумного крика на лоскуты, Нуб сквозь мышечную слабость, сквозь сковывающее отчаяние, осторожно и бережно уложил ее на пыльное, прохладное одеяло и сел рядом, велев двойнику притащить всё, что мог унести из того нагромождения свитков, манускриптов и фолиантов, которые он уже успел собрать для изучения.
Дело шло к вечеру, и если он не хотел, чтобы повторился ее недавний побег, ему было необходимо сходить за пищей. Ему было до колики страшно оставлять ее здесь одну, под замком, но чаша весов благоразумно склонилась в сторону посещения мясной лавки и, дождавшись, когда Блэр впала в свою типичную дремоту, он как кошка, на цыпочках, пулей умчался добывать ужин. В этот раз всё прошло безукоризненно гладко, она даже позу не поменяла, но едва ее носа достиг теплый запах свежего мяса, веки оживленно распахнулись и она приподнялась на локтях.
— Всё это не то! — грубо и небрежно отшвырнув подношение, она с тяжелым дыханием, будто до того долго бежала, заерзала на одеяле. Нуб то и дело, очень нежно, но решительно, увлекал ее обратно вниз, пресекая ее не вполне осознанные попытки подняться.
Все следующие пару часов он кружил вокруг нее, позабыв о книгах, допытывался, что не так, что принести, на что заменить, становится ли ей лучше, но всё, что он получал в ответ — короткие, не всегда логичные ответы, иногда и вовсе брошенные в пустоту. В голосе ее теперь помимо некоторой специфической, стальной вибрации, расцветали капризные, властные, совершенно незнакомые полутона. После захода солнца ему уже не удавалось удерживать ее рядом, она беспокойно шаталась по комнате, словно теряя равновесие, в профиль казалась совершенно одурманенной, будто ходила в полусне, на Нуба она уже практически не реагировала. Его словно и не было в комнате, она глядела сквозь, когда он подхватывал ее в моментах особенной неустойчивости. Вместо того, чтобы искать решение, он глазами, ушами, дыханием, кровью и безразмерной, полуобморочной надеждой был прикован к ней, он ходил за ней впритык, как перепуганный пёс. Непреодолимый, липкий страх выбил из него всю волю. Ему казалось, что они зависли во времени, оно просто стояло, но как только эта мысль обосновалась в его голове, ей стало хуже, теперь он готов был на всё, чтобы время и правда остановилось хотя бы еще на минуту. Движения ее стали резче, шаг шире, она будто тяготилась его присутствием, хоть и вовсе на него не глядела. Он, как сверхчувствительный кардиограф, настроенный только под ее ритмы, вопреки безобразному своему, беспомощному оцепенению, чуть только почуяв прогрессию, в ту же секунду отправил двойника за дверь. Услышав, как снаружи защелкивается замок, Блэр встревожено побежала к выходу:
— Что? Что? Я не понимаю, — она безотчетно принялась водить ладонями по крепким дверным доскам, наглаживая немое полотно.
Он и нежно, и любовно пытался ее успокоить. Пытался притянуть к себе, но каждая подобная попытка вызывала лишь большее отторжение, лишь усиливала ее сопротивление и негодование. Когда он снова попробовал ее к себе привлечь, как-то переключить ее внимание от запертой двери, она с необъяснимой злобой и силой попыталась оттолкнуть его от себя, но он был готов. Он удержался на месте, хоть это требовало теперь не малых усилий, но она не отступила. Удерживая его за плечо, она продолжала толкать, одновременно сжимая его руку ледяными пальцами. Лицо ее почти не имело выражения, а вот глаза были яростно распахнуты и таранили его глаза.
— Блэр, пожалуйста. Перестань. Ты делаешь мне больно, — он старался говорить мягко и ровно, но если бы она могла знать до какой именно степени ему больно, что он бы с благодарностью сломал себе эту руку и вторую в придачу, лишь бы заглушить то, что свирепее любого монстра выламывало его нутро, она бы изумилась силе его терпения.
Он сам изумлялся, а еще вчера ему казалось, что чаша их мытарств и горя заполнена до краев, больше в него просто не влезет, но сегодня пенящаяся микстура из бессилия и отчаяния начала переливаться, а он всё жил и жил, и сердце не думало останавливаться, наоборот, оно грохотало без устали на полных парах. Он еще даже не догадывался, как сильно он недооценивал способность своего тела и разума переносить боль.
На какое-то мгновение сознание Блэр будто прояснилось, будто она наконец-то увидела того, кто стоял перед ней не смея шелохнуться, просто смиренно надеясь, что она услышит его. У нее удивленно разомкнулись матовые губы, вслед за ними разомкнулись и пальцы. У него сжался желудок, полный сладостной, такой ускользающей надежды.
— Би… Умоляю, умоляю, прости меня, — дрожащим, сломленным голосом проговорила она и град ледяных слёз хлынул по ее впалым щекам.
Губы ее были на вкус как железный клинок, но еще никогда он не был так счастлив лишь от того, что он может касаться их своими губами. Счастье обманчивое, скоротечное, изменчивое, как ее настроение, ее способность к нему возвращаться. Она оборвала поцелуй. Кисти ее слабо сползли с его плеч. Он решил, что она выбилась из сил, сражаясь с демоническим недугом и, подхватив на руки, отнес на их убогое ложе. Ему не потребовалось и часа, чтобы с гнусной очевидностью понять, что она пытается его обмануть. План, по всей видимости, был прост: дождаться пока он утратит бдительность, уйдет, уснет или же просто замешкается в книгах и совершить побег. Что ему было делать — он ума приложить не мог, тактическое мышление отказывало ровно так же, как и любое другое. Ей нужно было питаться, но каким образом… Позволить ей, как дикому зверю охотиться на улице? Он вслух простонал, когда позволил этой мысли прозвучать у него в голове в полный свой голос. «Моя девочка, моя белоснежная королева… Это немыслимо, это недопустимо… Я не могу это допустить. Я буду начеку».
Стеречь пришлось недолго. Не выдержав более его бдительного довленья, она начала предпринимать попытки выбраться из заключения. Часы тягостного и безнадежного ожидания теперь сменялись вспышками стремительных действий. Нуб едва заметил, как она прошмыгнула к двери и стала трясти ручку. Снова старался ее успокоить, отвлечь, держал себя в руках из последних сил, но только он попробовал взять ее за плечи, чтобы отвести назад, она начала гневно и яро вырываться. И он снова и снова испрашивал у нее, что сделать, что принести, но в ответ была лишь истерика, злобная истерика. У него не хватало мужества силой ее увести, он боялся причинить боль, боялся сделать хуже, а через минуту она пробовала выбить дверь. Теперь истерика была уже почти у него самого. Дверь сухо кряхтела под натиском уже двух тел, одно тянуло назад, другое вперед. Эта паскудная толкотня у двери стала превращаться в настоящее физическое противостояние, от понимания того, что он почти в полную свою силу сжимает ее тонкие запястья, пытается тащить, у него будто внутри что-то упало. Она не подавала и вида, что ей это доставляет боль, но он прекрасно знал, что не каждый взрослый мужчина молча перенесет такой захват. Будто ошпарившись, он отбросил назад свои руки, в то же мгновение Блэр снова переключилась на дверь. Она бы ее выбила рано или поздно сама, но он никак мог перенести того, что она лупила своими изящными кулачками по доскам, стирая в мясо костяшки.
— Ради бога, сейчас, сейчас, умоляю, перестань, — уже снова призвав тень отпирать бесполезный замок, он молил ее хотя бы не ранить себя.
Не было времени кусать себе локти и рефлексировать, он пулей выбежал за ней. «Ладно, пускай… Это не так страшно, как мне кажется, пусть охотится на животных, если ей так хочется, пусть… Охотится на животных… Охотится…. Боги, неужели я говорю ЭТО… Все, все, Би-Хан, соберись, блядь, сейчас вообще не время наматывать на кулак сопли. Безвольный мудак, беги быстрее, нихера не видно в этой черноте….». Шероховатый, быстрый топот, на который он ориентировался, вдруг исчез. Он остановился, переводя тяжелое дыхание, снова и снова отчаянно вслушиваясь в синеву ночного молчания. Двигался бесшумно, только обойдя по периметру их нелюдимый квартальчик, он снова услышал звук. Какое-то шипение, глухой стук, будто скрежет по зажаренной корке земли. В два счета преодолев три проулка, он протяжно, тихо взвыл.
«Где я, где я? Почему? Это… Немыслимо… Боже… Снова». Ему начало казаться, что он попал в какой-то хоррор, по типу классической Техасской резни, которую они смотрели во время их путешествия на машине по жарким шоссе Аризоны в рамках его беглого кинематографического экскурса. В свете насмешливого полнолуния его королева деятельно и увлеченно сотрясалась над горячими молодыми останками некогда смазливого, широкоплечего юноши. Тело под ней отвратительно подергивалось каждый раз, когда она склонялась над его сконфуженными внутренностями за очередным куском своего затейливого, полуночного обеда. Абсолютно потрясенный, растерянный Нуб не мог двинуться с места, лишь ошалело таращился и проклинал себя, богов и судьбу, снова находя в себе невесть откуда берущиеся силы, чтобы не разрыдаться.
Она теперь была сыта, он без усилия смог поднять ее с песка и как можно быстрее увел с улицы. Никакого сопротивления она больше не оказывала, кошмар был купирован, пусть она и смотрела в одну точку, но кое-как реагировала на его голос. Для него, истерзанного, измученного и совершенно потерянного, даже такие, казалось бы, неубедительные, скудные проявления ЕГО Блэр, уже казались наивысшим блаженством. «Сейчас поспит и ей станет лучше, так уже было, это пройдет, мы уже переживали такое, сейчас она поспит и всё закончится, ничего страшного…» — бубнил про себя он, укладывая совершенно обессилевшую, разморенную и податливую Блэр на взбитое им одеяло. Ощутив под подушечками пальцев неуверенное тепло (но всё же тепло!) на ее нежных, окровавленных щеках, он с легким сердцем ринулся обратно на улицу, избавляться от трупа, благо ночью их деревенька спала мертвецким сном, пуще чем в полуденную сиесту.
Хорошенечко взбороздив землю (найденными неподалеку граблями) под останками мальчишки (кои невозмутимо и почти уже профессионально собрал двойник), Нуб присыпал добротной горкой сухого песка и сена очаг преступления и, никем не замеченный, тихо вернулся обратно. Душечка его спала крепчайшим сном невинности, когда он смочил прохладной водой кусок от своего шемага и начал аккуратно и нежно вытирать ее рот, шею, ключицы и руки от разводов засохшей крови. К рассвету, обложившись колдовским чтением, его тревога усилилась. Чем ближе было к моменту ее пробуждения, там страшнее и неувереннее ему становилось. «А вдруг ей лучше не станет? И что тогда? Позволить ей питаться людьми? Нет… Господи… Это безобразно… Я не могу, я не позволю… Я не могу, не могу дать ей превратиться в монстра… Что я несу… Боже…. Моя девочка, моя душа…. Я не могу, я не смогу пережить это, наблюдать за этим. Я обязан найти выход. Нет, я обязан немедленно найти решение. Я спасу ее сейчас же, сегодня же…».
Судорожно листая книги, он судорожно стерег ее пробуждение. Когда она только неуловимо зашевелила ресницами, все его нервы и жилы до звона натянулись струной. Он остолбенел в ожидании, но судьба кинула ему последнюю, тощую кость — Блэр вернулась. Мутная, дымная, прозрачная, но она прильнула к его груди и бегло, сквозь тонкие ручейки слез, начала исповедоваться ему и каяться, и он, сжимая зубы до боли, сжимал ее в своих объятиях. Время утекло к обеду, который не терпел ожидания. Снова голод. Бесконечный, замкнутый кошмар. По кругу и он в этом круге, и он вообще не соображал, что делать, как быть, как жить. Всё, что трещало в его зудящей голове — это мысли о том, чтобы она вернулась. « Что сделать? Чем накормить? Неужели опять?». На этот раз всё происходило куда быстрее, будто каждый новый день рисовал над ними большую и большую степень. Она билась, она кричала, когда обнаружила вновь запертую дверь. Благо, они существовали на самом отшибе, их никто не слышал. Он в ужасе контролировал ее истерику, по крайней мере, он пытался держать ситуацию под контролем, но ему даже себя не удавалось под ним держать. Когда она снова начала ломиться в двери, уже со знанием дела, тараня ее своим плечом, Нуб в панике схватил ее со спины. Ему пришлось поднять ее над полом, чтобы не давать ей опору, он с трудом сдерживал ее попытки освободиться. Она трепыхалась в его руках как бешеная собака и ни то что не выбивалась из сил, он остро ощущал, что чем больше он ее неволит, тем сильнее она становится. Издав шипящий, низкий рык, она принялась расцарапывать его руки, хлынула кровь, и тут предел был достигнут. Почуяв аромат его жизненных соков, она загудела под его пальцами. Невероятная сила просто повалила его на пол. Если бы не его реакция, бог знает, чем бы это могло закончиться.
Двойник схватил ее за талию и начал оттаскивать от хозяина. Демоническая его форма была куда сильнее хоть и незаурядных, но все-таки обычных человеческих возможностей своего господина. Получив свободу передвижения, Нуб принялся исчезать и появляться снова. Первое — для того, чтобы избавиться от крови и ран, второе — чтобы не терять из виду двойника, который с трудом, но пока еще удерживал в руках свою дражайшую химеру. Как только Нуб купировал сводящие ее с ума алые просеки на предплечьях, они с двойником снова объединили оборону. Пока тень блокировала яростное буйство ее грациозных, длинных конечностей, хозяин после очередного своего исчезновения возник перед ней с толстой, грязной веревкой, которую еще вчера заприметил на привале у баранов. Лишив одного парнокопытного уютного ремешка, на котором он мирно пасся, четыре сильные, горячие руки синхронного принялись связывать две ледяные. За ними последовали две шелковистые, ледяные щиколотки.
Положив руки на лоб, вдыхая воздух беспорядочными рывками, Нуб ошалело смотрел на результат своей командной работы. Результат командной работы в свою очередь бешено таращился на Нуба, представляя собой взбесившуюся куколку хищной бабочки, которая силилась сею же секунду вырваться из тугого плена своего непрошенного кокона. Его попеременно бросало то в холод то в горячку, он уже не мог соображать, он в ужасе наблюдал за злобными трепыханиями Блэр на полу. Она билась, она шипела, она чуть поднималась и снова падала, потому что веревка предусмотрительно стягивала руки и ноги сзади между собой. Он настолько оцепенел, что не мог даже снова начать взывать к ее разуму, у него будто язык отсох. До этого мгновения он только теоретически знал, что это за слово такое — паника. Всегда расчетливый, ловкий, хладнокровный, удачливый, он ни разу в жизни не испытывал такую смесь отчаяния, бессилия и страха. Неужели Блэр была права, неужели Бог наслаждения, одаривший их этим почти безумным, невозможным счастьем, этим бескомпромиссным унисоном взаимной жажды, которую они утоляли друг в друге так же обоюдно и сокрушительно, испытывая восторг, недоступный простым обывателям, неужели Бог пришел забрать то, что давал им в долг так неистово и щедро? Иначе этот ад, в который превращалась действительность с колоссальным ускорением, просто ничем другим нельзя было объяснить. Кульминация фильма ужасов, где они были главными героями, главными злодеями и главными жертвами. Или еще нет? Она начала ползти в сторону двери, напоминая больше животное под амфетамином, чем Блэр. Двойник мгновенно образовался на ее пути, Нуб кинулся к горе раскиданных книг. Его так знобило, что он не мог даже страницы листать, сзади снова возникли шипящие, скрежущие шумы. Она начала кричать. Нуб выбросил книгу, заткнув уши руками, подбегая к ней, умоляя ее подождать, самую малость, когда он найдет, он найдет, он обещает, он почти нашел, он клянется, он не может без нее жить, он не может без нее умереть… Но мрак лишь сгущался. Если бы он был обычным живым мужчиной, он бы просто сошел с ума, если бы раньше его не убил разрыв сердца или инсульт. Демоническая же живучесть держала его на ногах в каком-никаком сознании, и когда Блэр на пару минут притихла, выбившись из сил (оставив себе шипение и скрежет когтями по полу), его разум вдруг снова включился, раскручивая обороты, нужно было действовать, причем вчера, неделю назад, прямо в эту секунду. Он четко понимал, что отправить ее в нижний мир он не может, там, как огромный паук с распростертыми ядовитыми лапищами, их ожидал Куан Чи, он бы не смог сейчас от него вырваться, тем более вместе с Блэр. Искать решение в книгах он тоже был не в состоянии, за ней нужно было безостановочно следить, а справиться в одиночку в случае побега у двойника бы не получилось. Решение пришло мгновенно.
***
Грандмастер книжно любовался огненным закатом в своем уединенном саду, вдыхая запах прохладной травы. Старый сад был прекрасен: тяжелые, темные дубы, кусты дикого шиповника в редком алом цвету, ковры плоского можжевельника, аромат настоявшегося лета. Детьми они обожали играть здесь с Би-Ханом, когда им выделяли личное время на шалости. Короткие часы, но они навсегда отложились в памяти Лиенга, скрашивая серые, иногда чернеющие воспоминания своего необычного детства. Он медленно двинулся в сторону красных цветов, но тут из сумеречной мглистой вуали, прямо перед его носом возник брат.
— Прошу, пойдем со мной прямо сейчас, мне без тебя не справится, — бледные губы Нуба тревожной скороговоркой сыпали буквы.
Лиенг до того был застигнут врасплох, что отскочил назад.
— Ты в своем уме, Би-Хан? Ты откуда вообще взялся? — переводя дух, уставился на него Куай.
— Просто пойдем, пожалуйста, я тебе всё объясню на месте, нет времени.
— Куда пойдем? У тебя крыша поехала? Где Блэр? Что на тебе за тряпки? — недоумевал
грандмастер, дико осматривая своего брата. Он его с трудом узнавал. Никогда прежде он не видел его таким изможденным и бледным.
— Мы к ней и пойдем. Пожалуйста, Куай, я тебя в жизни своей ни о чем не просил, не просил и в смерти, но сейчас я тебя прошу, пойдем со мной быстрее.
— Она в порядке? — взгляд мастера напрягся.
— Нет.
Сад опустел.
***
Когда Лиенг оказался в комнате, она конвульсивно подвывала на боку, а двойник снова стягивал веревки за ее спиной, разболтались. Нуб тут же бросился на подмогу, уговаривая ее успокоиться и подождать.
— Что. Что ты с ней сделал? Боги… Что здесь вообще происходит? — у Грандмастера волосы дыбом стояли. С минуту он дико озирался то по сторонам, то на Нуба, то на Блэр, пытаясь совладать с шоком и омерзением от увиденного.
Когда до него наконец-то дошло, что Нуб и его инфернальная копия делают с Блэр, он, было, бросился ее вызволять, но едва он оказался рядом, яростно растолкав близнецов, он снова отшатнулся назад, столбенея.
— Би-Хан… Это что, это Блэр? Что… Господи, что с ней случилось? — он в ужасе начал медленно ее обходить, — Как это возможно? Блэр? Ты меня слышишь?
— Не слышит. Ни тебя, ни меня… Я тебя потому и позвал, я не справлюсь с ней один, мне нужно найти средство, найти способ ее вернуть.
Он сбивчиво, неровно, прерываясь то на суету с книгами, то на суету тени, кое-как ввел Лиенга в суть дела. Тот просто стоял и оторопело наблюдал за терзаниями существа, которое некогда он считал настолько совершенным, настолько пленительным и желанным, что готов был вспороть себе вены, духу только не хватило. А теперь…
— А что ты будешь делать теперь? — яростно посмотрел он на Нуба.
— Я… Что угодно… Мне нужно найти способ, излечить ее, вернуть… — не глядя на брата, Нуб бросался от одной книги к другой.
— Вернуть кого? Или что? Ты хоть понимаешь, что ты с ней сотворил?! — он до боли стиснул зубы и пошел на Нуба.
Тот и не сопротивлялся, когда Куай взял его за грудки и впечатал в стену.
— Нет, я даже понял, когда ты сделал из нее призрака, но сейчас! Ты вообще видишь, что ты с ней сделал?! Ты видишь ее? Где, где Блэр? Я спрашиваю тебя, как ты мог это сделать? Ты видишь эти зубы, это когти?! Отвечай! Это чудовище, это демон! Такой же, как ты! Она питается людьми, как бешеный зверь! И это всё твоих рук дело! Как ты посмел, как ты допустил, ты просто безжалостная тварь и прощения тебе нет! — он вколачивал его в стену пока штукатурка не начала осыпаться, но потом он понял, наблюдая стеклянные, измученные, нестерпимые глаза Би-Хана, полные горя может быть даже большего, чем его собственное — тот не видел. Не видел ни зубов, ни когтей, ни волос, тянущихся к полу, ни голубоватой кожи, ни глаз без зрачков. Нуб ничего не видел, он был ослеплён ужасом и надеждой ее вернуть. Лиенг со стоном отвернулся, начав тереть лоб и глаза.
— Куай, пожалуйста. Помоги мне. Я многого не прошу. Просто посиди с ней, последи, чтобы не убежала, пока я ищу решение. Оно есть, его не может не быть, я найду, я верну ее…
— А что Куан Чи? — резко перебил его Лиенг.
— Ничего. Он ничего не должен знать. Исключено.
— Почему? Может быть он знает, как ей помочь?
— Нет. Нет. Не может быть и речи.
— Тогда, блядь, ищи в своих книжках быстрее! Что ты застыл?!
Нуб будто и правда опомнился, засуетился, шелестя страницами. Пока он, постоянно озираясь на Блэр, штудировал письмена и заклинания, Лиенг попробовал осторожно подойти к ней.
— Блэр, дорогая, это я. Ты понимаешь меня? — он медленно сел на колени перед ней и потянул руку, как он бы тянул к опасной, непредсказуемой гиене или гадюке.
Не было ясно, смотрит она на него или в стену, но как только Куай попытался провести пальцами по ее ледяной, но всё ещё такой прекрасной скуле, она дернулась в его сторону, блеснув клыками так грозно и быстро, что он невольно отпрыгнул. Он был до того подавлен негодованием и злостью, что ему хотелось свернуть Би-Хану шею. Никогда в своей жизни он так его не ненавидел, как в ту бесконечную ночь. Он забрал у него Блэр, отнял и превратил в монстра. Если бы она осталась с ним тогда, если бы Би-Хан так глубоко не пустил в нее свои отравленные споры и корни, она сейчас была бы с ним, живой, молодой, трагически прекрасной, безгранично талантливой и его, его…
— Ищи быстрее! — исступлённо прохрипел он, сжимая кулаки, уже продумывая, как бы задушить Нуба этой веревкой, которая чуть ли не до крови впивалась в зябкие, беспокойные ручки его невозможной, несбыточной мечты.
Окружённые слабым желтоватым, пыльным светом одной единственной лампочки без плафона, под шелест книг, вой пустынного ветра и песка, вой голодной, обездвиженной пленницы, трое встретили, вероятно, худший рассвет, который выпадал существам живым или мертвым. Всех пытала нарастающая, пульсирующая, неуемная боль, своя для каждого и одна общая, гнетущая двоих, по счастливому несчастью в ней Блэр участвовать уже не могла, но с нее хватало того жребия, который она сама самозабвенно выбрала.
— Нужно взять ещё. Мне нужно спуститься в нижний мир, я, кажется, понял, где может быть информация, в каких книгах, — беспричинно обхлопывая свое бескарманное одеяние, будто что-то ища, Нуб суетливо обхаживал периметр, каждый раз останавливаясь у Блэр, стараясь улучить момент, когда она была особенно увлечена борьбой с веревками, чтобы хотя бы дотронуться.
— Надеюсь, это быстро? — взглядом Лиенга можно было шинковать Нуба как свежую телятину.
— Полчаса, я постараюсь за полчаса.
— Ты уже изрядно постарался, — рявкнул грандмастер.
Нуб ничего не ответил, ему нечего было ответить, тот был прав во всем. Он сгинул в черном дыму.
Когда Би-Хан исчез, Блэр немного притихла, она будто долго к чему-то прислушивалась, а потом, вдруг, комнату пронзил ее глухой, скрежущий голос, но это был ее голос:
— Как больно… Больно…
Куай встрепенулся, он, сидя у противоположной стены на полу, сквозь жгучую злость и отчаяние наблюдающий за бедной его, бедной девочкой, в один миг оказался у комочка ее несчастного тела.
— Это веревки? Тебе больно из-за них? — наплевав на необходимость соблюдать дистанцию, он присел рядом на одно колено и сквозь мучительную нежность стал убирать спутавшиеся, грязные, когда-то такие чудесные, золотые пряди ей за ушко.
Она совершенно не сопротивлялась, напротив, как только ее щеки коснулись горячие, сильные пальцы грандмастера, она словно прильнула сильнее:
— Больно, так больно… Руки… Так больно, — жалобно скрежетала она.
— Сейчас, моя дорогая, Блэр, милая, сейчас я чуть развяжу эти чертовы веревки. Да, вот так повернись, я немного ослаблю. Это для твоего же блага, дорогая, но я не знаю, зачем он так их стянул, прости нас, прости. Сейчас. Как же он измучил тебя… Но ты обязательно, обязательно поправишься, всё закончится вот-вот скоро… Ты даже с этими зубами такая красивая, Блэр, клянусь, я не могу на тебя налюбоваться, пожалуйста, не бойся, потерпи немного….
Почему Би-Хан так беспощадно туго затянул веревку, Лиенг понял буквально через пару секунд после того, как расслабил первый узел. Нуб несколько раз сказал ему, чтобы тот был осторожен, что она сильна, быть может, даже больше, чем они вместе взятые, но он как-то не придал этому значения, он был уверен, что тот просто в полубезумном своем состоянии сильно преувеличивает. Толчок в грудь был такой силы, что у грандмастера выбило воздух из легких, он упал на пол как мешок с бесполезным мясом.
— Стой! — с трудом подал голос он, едва успевая схватить ее за щиколотку.
Оба оказались на полу. Началась скверная, жестокая, вопиющая возня. Лиенг просто не мог поверить, что у него едва хватает сил, чтобы удерживать ее руки от удара когтями. Она села на него сверху и начала тянуться зубами к шее, он с трудом отталкивал ее за плечи, единственная причина, по которой Нуб и он могли хоть как-то в одиночку противостоять этой демонической силе — это ее вес. Она была слишком легкая, поэтому он сумел подняться с пола буквально вместе с ней.
— Пожалуйста, прекрати, Блэр, пожалуйста! Дорогая, Блэр, это для твоего же блага, — уворачиваясь от ее бросков, умолял ее он.
Пока он ее удерживал в руках, ее безумные трепыхания ослабили веревки до такой степени, что они практически полностью освободили ее движения. Вот тут началось самое ужасное. Она ничего не соображала, он с тошнотворной безысходностью это принял, ее броски стали агрессивней и жестче, а потом она бросилась на его ноги и он снова оказался на полу, не сумев среагировать на такую дикую скорость. Если бы он не выпустил в нее лед, она бы, наверное, прокусила ему бедро.
Покрытая толстым слоем синей корки до самой шеи, она ошарашено озиралась по сторонам и тяжело дышала. Он дышал не легче, с трудом приходя в себя на полу.
— Холодно! Холодно! — начала подвывать она, пуще прежнего тряся головой.
— Я не мог по-другому тебя успокоить…
— Как холодно, как больно!
— Прости, Блэр, прости меня, но так будет лучше. Пожалуйста, потерпи немного, сейчас вернется Би-Хан, он найдет средство тебя излечить, пожалуйста, потерпи… — он откинулся навзничь, закрывая ладонями лицо.
Всё что нашел Би-Хан в нижнем мире — это еще один ворох книг. Увидев Блэр, скованную жгучим льдом, он бросился кружить вокруг и кричать на Лиенга, он очень хорошо знал, что холод этот не просто морозит как обычный лед, он тихо и болезненно высасывает всю жизнь и энергию. От души побранившись между собой, высказав все, что каждый думал о другом, Нуб снова исчез, но через пару минут он уже вбивал огромным молотом четыре железных кола: два в пол, два в стену под потолком.
— Это безумие! Никогда! — рычал Лиенг, пока второй крепил цепи к кольям.
— Пусть, по-твоему, валяется на грязном полу? Чтобы у нее кожа от веревок слезла до костей? Этого ты хочешь? — озлобленно парировал Нуб.
— Я хочу, чтобы ты сейчас же нашел средство, как вернуть ей хотя бы разум! Сейчас же!
— Только этим и занимаюсь, это единственное, почему я еще живу… — не обращая внимание на кружащего, свирепого грандмастера, Нуб делал свое дело.
Лед действительно подействовал благотворно на проворность и неистовство Блэр, она могла лишь слабо подвывать, когда Лиенг переносил ее на одеяло в заранее оборудованный для нее новый угол. Каждая конечность была щедро награждена наручником, от которого отходила тяжелая, длинная цепь, прибитая огромными кольями. Целых два с половиной часа они провели в мрачной, гнетущей тишине. Нуб бешено читал, раскачиваясь в разные стороны на полу и щелкал пальцами, Лиенг сидел у двери и смотрел то в потолок, то на Блэр, грудь до сих пор болела от ушиба, но идиллия начала подходить к концу, сопровождая свое завершение нарастающим лязгом цепей. Блэр полностью восстановилась и была, похоже, чудовищно голодна, она начала рвать цепи на себя с ужасающим грохотом.
— Она же вырвет их вместе со стеной! — Лиенг с ненавистью снова таранил лицо брата.
— Не вырвет, я наложил на них заклинание.
— Как ты предусмотрительно всё обстряпал, — беленея от лязга, от ярости выплевывал грандмастер.
Нуб старался не отвлекаться, но каждый раз, слыша очередной рывок, ему в сердце будто засаживали сотню ножей. Видя, что цепь не поддается ее усилиям, Блэр начала просто беспорядочно, шизофренично трясти цепями по очереди с бешеной скоростью и силой, она была похожа на индейца в эпилептическом припадке, исполняющего ритуальные танцы под оглушительный аккомпанемент металлического скрежета. Нуб швырнул книгу в стену, он не мог вынести этот звук, яростно сдавливая уши, он не находил себе места.
— Ну, нет! Слушай же теперь всё! — Лиенг подлетел к брату и с силой и раздражением убрал его руки от головы, — Слушай! И Смотри! — он тут же схватил безропотно податливого Нуба за плечи и развернул его лицом к Блэр так резко, что у того голова закружилась. Но развернувшись сам, он не смог вынести эту картину даже мгновение.
— Ты вообще хоть немного понимаешь, что мы с ней делаем? Ты ее силой тут держишь! Как животное, как заложницу, как разъяренную дворнягу! — рванув его обратно на себя, закричал Лиенг, — Ты ничего не можешь найти! Пока ты ищешь, ей становится хуже! Сколько мы будем на это смотреть? Да я не выдержу и минуты! Ты сам еле живой, какой от нас вообще толк?! Это не выход! Иди к Куан Чи, немедленно иди к нему, с этим нужно сделать что-то сию же секунду!
***
— Мой мальчик, я тебя заждался. Ты скучал? Не отвечай, по глазам вижу, что да, — Куан Чи в привычной своей манере возлежал на исполинской черной, гротескной тахте и раскладывал «Кельтский крест».
