Непрошенное

      Чон засмеялся и прикурил сигарету.       В нос тут же ударил резкий запах табака и мягкое послевкусие шоколада. Он затянулся. Мгновение спустя в лёгкие проник терпкий дым, и ещё до того, как улыбка расстаяла на губах, Чонгук выдохнул его наружу.       Прозрачный воздух ранней осени наполнился запахом его шоколадных сигарет, и ветер тут же унёс его прочь. Чон сжал в бледных пальцах тонкую бумажную палочку и прищурился:       — Новенький, говоришь?       Пак коротко кивнул. Асфальт у них под ногами, прокалённый за лето солнцем, медленно остывал. Чонгук сплюнул. Начало учебного года расстраивало. Лето закончилось, а вместе с ним в прошлое канули пьяные вечеринки и свободные ночи. Впереди маячила неприятная перспектива лекторского нытья и бесконечных заданий, выполнение которых было обязательным.       В университете по обмену в Америке, свободной нравами и этикетом, Чонгук хотел бы доучиться. Возвращение домой не входило в планы, а значит, стоило вкладывать силы в оценки.       Как любил говорить его отец: тебе достаточно обладать двумя нужными качествами из трёх, чтобы не волноваться о мнении людей. Поэтому Чонгук исправно вносил нужные суммы за обучение и держал оценки почти по всем предметам высокими. Это позволяло не зацикливаться на поведении. Учителя по большей части закрывали глаза на его развлечения.       Даже когда те выходили за рамки общепринятой морали, которые в Соединённых штатах и так были широкими.       — Значит, надо познакомиться, — озвучил он свою мысль.       Обычно Пак не пытался вставлять палки в колёса веселья, но этот раз отличался от других. Он дёрнул плечом, и Чон впервые не смог прочитать жест друга, скрытые за ним эмоции или мысли.       — Может, забьём в этот раз? — предложил вдруг Чимин. — Год только начался. Давай не будем бедокурить?       Чем заслужил острый взгляд, режущий осколками стекла. Чонгук знал, как это влияло на сокурсников. И пусть Чимин не бросился прочь, а только отступил на шаг, примирительно приподнимая руки перед собой, этого было достаточно — за лето Чон не растерял хватку.       — Расскажи мне то, чего я не знаю, — потребовал он. Сигарета зашипела, когда Чон затянулся. Ещё шаг вперёд, чтобы Пак почувствовал реальность исходящей от него угрозы. — С чего это ты принялся защищать новичка, которого видел всего раз?       Бежать от Чонгука было некуда. Чимин потупился, уставился на носки своих ботинок и потрескавшийся асфальт. Голос звучал приглушённо.       — Тебе лучше самому посмотреть.       А потом вдруг вскинул подбородок и зыркнул прямо в угрожающе суженные глаза приятеля. Чон удовлетворённо улыбнулся: он дружил с Чимином не только потому, что они были выходцами из одной страны в наполненном шумными американцами университете. Также, как солнце не могло бы взобраться на небосклон ночью, Чонгук не стал бы терпеть рядом с собой трусливое плечо.       В этой жизни он уважал лишь силу. И именно её старательно демонстрировал в широких коридорах университета, зарабатывая всё больше трепета и влияния. Так что должно было остановить его от того, чтобы дать знать новенькому, кто в этом учебном заведении король горы?       — Да, — согласился он, щелчком отбросив докуренную почти до фильтра сигарету прочь. — Ты прав. Я хочу посмотреть сам.       Чонгук коснулся одной ладони другой, потирая их между собой. Он рассчитывал на что-нибудь действительно интересненькое.

***

      Царившую внутри духоту не могли развеять работающие на полную мощь кондиционеры. Заполненное студентами здание шипело и гудело. Коридоры полнились учениками, не отошедшими от лета и абсолютно не настроенными учиться.       Чонгук настырно шёл вперёд, и, может, по привычке, а может, и вовсе интуитивно, студенты расступались. Живое море из тел расходилось в разные стороны, освобождая дорогу, не желая пересекать его путь. Не сказать, что Чон не получал от их трепета удовольствия. Губы его растягивала самодовольная улыбка.       — На какой курс, говоришь, поступил новенький?       Пак пробежался взглядом по одногруппникам, замершим у окна. Их голоса доносились до них с Чонгуком: летние приключения обсуждались пока ещё бурно и эмоционально. Но совсем скоро учёба поглотит эти жаркие воспоминания, превратив их в осенние тоскливые дни.       — Знаешь, он, наверное, на курс старше. Я… — Чимин замер на миг, глаза удивлённо расширились, и он дёрнул Чона за рукав джинсовой куртки. — Вот он!       Не цепляясь за короткие юбки или вычурно-богатые кроссовки окружающих его людей, Чонгук поверхностно проскользил взглядом, пока тот не упёрся в белую рубашку, заправленную в просторные чёрные брюки. Он недовольно дёрнул бровью: так одеться мог лишь тот, для кого собственная персона ничего не значила.       Словно почувствовав жгущее кожу внимание, парень обернулся. Их глаза встретились, и на мгновение толпа замолкла. Она растворилась. Этот новенький оказался соотечественником Чона, но вовсе не это заставило реальность потускнеть и умолкнуть.       Это были чёрные без блеска глаза.       Теперь стало понятно, почему Чимин предложил не веселиться с этим конкретным парнем: общие корни взывали к жалости, уговаривали отступить, не портить земляку жизнь. Чонгук был лишён подобного: узнав, что новичок тоже студент по обмену, ему лишь сильнее захотелось уколоть.       Пока что не больно.       Они подошли ближе, и Чон криво усмехнулся.       — Доброе утро.       Чимин едва заметно скорчился, когда ладонь друга с шумом захлопнула шкафчик новенького. Намёк был недвусмысленным, угроза — неприкрытой.       Незнакомый юноша улыбнулся притворно-почтительной улыбкой, и тонкие губы раздвинулись, обнажив ряд ровных белых зубов. Чонгуку тут же захотелось проехаться по ним кулаком, чтобы стереть это выражение раз и навсегда. Как ни странно, несмотря на то, как отвратительно и глупо тот был одет, в его внешности скользило внутреннее достоинство. В момент, когда прядь упала на глаза и новенький сдул её на лоб, он был по-своему хорош.       — Я знаю, на что это похоже, — голос оказался сдержанным, не выдававшим эмоций. Под стать улыбке. — Я посмотрел достаточно американских фильмов.       Чимин за спиной Чона удивлённо выдохнул. Они переглянулись в замешательстве, которое в общем не длилось долго. Через мгновение ярость уже застилала глаза: некто посмел смеяться над Чонгуком. Выстраиваемый долгие годы авторитет подобного не допускал.       — Так давай я привнесу нечто новое? — пахнущие шоколадными сигаретами руки сомкнулись на рубашке, сминая белую отглаженную ткань. Та заскрипела, затрещала. — Ты не охренел ли?       Новичок больше не улыбался. Напротив, в его голове шла напряжённая работа мысли. Это отражалось в тусклых глазах.       — Ты местный? — вдруг задал он совершенно неуместный вопрос.       Чимин недоумённо хихикнул за спиной Чона, но тут же прикусил язык. Теперь от него доносилось лишь напряжённое сопение.       — Ты говоришь по-корейски, но ведёшь себя как типичный американец, — если бы новенький мог развести руками, он бы так и сделал. Но вместо этого сжал запястья Чонгуку, пытаясь оторвать его от себя. — Я не могу понять.       Ярость завихрилась в ногах и взлетела вверх до самых кончиков волос, выжигая кровь. Чонгук оторвал одну руку от одежды новичка и замахнулся. Пальцы его сжались в кулак с такой силой, что заскрипели. Что-то в этом незнакомом парне бесило его до белого каления, вытрясало из головы разум и сдержанность, оставляя лишь желание рвать на части.       В решающее мгновение из двери ближайшего кабинета высунулось одутловатое лицо профессора. Мистер Челси оглядел притихшую толпу, потом и самих зачинщиков.       Напоказ Чон разжал кулак и упёрся ладонью в металлический шкафчик над плечом новичка. От его горячих пальцев на холодной поверхности появилось мутное пятно.       — Семестр только начался, а ты уже докучаешь остальным?       Профессор ни на миг не поверил очаровательной улыбке, которую подарил ему Чон. Он покачал головой, поджал с недовольством губы.       — Мы только знакомились, — льстиво и плавно, словно так дело и было, будто для окружающих не очевиден его обман, протянул Чонгук.       — Будь осторожен, как бы тебе не пришлось знакомиться в этом году со следственной комиссией, — пригрозил профессор. — Тэхён, — с запинкой выговорил он иностранное имя. — Проходи.       Пришлось посторониться, когда новичок скользнул мимо в дюйме от тела Чонгука. Запах пасмурного неба и восточных цветов на миг затмил остальные ароматы. А потом он отдалился на достаточное расстояние, чтобы Чон заметил, что не дышал это время.       Скрытая под мешковатой дурацкой одеждой фигура исчезла в дверях, оставив пустой шкафчик, всё ещё прижатый ладонью Чонгука. Внутри пока не было ни одной личной вещи, но Чон всё равно запомнил номер в ряду идентичных шкафов.       Они с Чимином остались снаружи, когда новичок исчез в кабинете, закрыв за собой дверь. Переглянулись.       — Это было… — друг помедлил, подбирая слово, — странно.       Затихающая ярость оставила горький вкус под языком, который захотелось немедленно смыть несколькими огромными глотками сладкого лимонада. Чонгук вдохнул полную грудь воздуха и, не обращая ровным счётом никакого внимания на шепчущуюся толпу, захохотал.       — Интереснее не придумаешь!

***

      Обои в комнате общежития были яркие, от замысловатого геометрического рисунка на них кружилась голова. Они являли собой контраст с серым учебным заданием, со сплошной стеной текста лекции.       Чонгук закрыл глаза, чтобы не смотреть больше на прыгающие английские буквы в своей тетради, и потянулся.       — Всё.       Прилежно корпящий над своим заданием Чимин поднял голову. Он смотрел не с удивлением или недоверием, скорее со скользкой липкой завистью. Даже губы скрививились от досады.       — Твой бы ум да приложить к полезному делу, — Пак не хвалил. Они были друзьями слишком давно. — Ты мог бы добиться высот.       Самодовольная тишина стала ему ответом. Чонгук взъерошил свои волосы и всерьёз задумался о том, что действительно давно не курил. Учёба не требовала от него много сил, в отличие от Пака, которому приходилось зубрить каждую лекцию. И всё равно Чон уставал от неё слишком быстро. В этом занятии не было интереса, оно давалось слишком легко.       — Зачем ты всё-таки стал задирать его? — Чимину, видимо, тоже хотелось отвлечься от изнуряющей его учёбы. — Я про новенького.       — Это то, что я делаю всегда, — пожал плечами Чон. Он не смог бы ответить на этот вопрос, даже если бы оказался прижат к стене с дулом у виска.       Хотелось думать, будто попытка построить сильную личность в себе толкает на всю эту напускную жестокость. Чон всего лишь отвоёвывал свой кусок в толпе таких же, как и он, юных голодных хищников.       — Но ведь он один из нас, — Чимин пялился в тетрадь, не поднимал головы и в целом был скован. Не страхом, но опасением. Оба они понимали, что его комфортное положение в университетской жизни — заслуга Чонгука.       — Разве это что-то меняет? — Чон похлопал себя по карманам и, не обнаружив сигарет, потянулся к лежащей на краю кровати куртке. — Американец, кореец. Нет никакой разницы. Все они должны знать своё место.       — Иногда мне кажется, что ты ненавидишь свои корни, — тяжело вздохнул Чимин и уткнулся в тетрадь. Ему даже не нужно было слышать последнюю фразу Чонгука, чтобы понять: всё, продолжения не будет.       — Закончили этот разговор.       Чон закрыл книгу с громким хлопком, словно отрезал обсуждение. Пачка шоколадных сигарет нашлась в кармане. До его слуха доносились голоса из коридора, и хотелось поскорее покинуть здание, чтобы покурить и избавиться от этого пчелиного гула. Шум приехавших с каникул студентов так и держался на одной протяжной ноте, не замолкая.       Прошло уже прилично времени с того момента, как он был дома. Чимин наступил на эту мозоль, сам того не понимая. Было нечто в прошлом Чона, что не позволяло вернуться в Корею. Фраза о том, что он ненавидит свои корни, оказалась абсолютной и неопровержимой истиной.       Но из-за этого ли он так повёл себя с новеньким? Поэтому ли так зудело под кожей желание задеть?       Не заставляя себя ждать, Чонгук уже в коридоре с наслаждением затянулся, чтобы выгнать пустоту из лёгких. Пак растревожил его своими догадками. Разглядывая вьющийся струйкой сизый дым, Чон заметил движение у входа.       Стены сузились и вытянулись, как абстракция в дурном сне. Взгляд Чона споткнулся о тёмные, без блеска глаза, и от этого реальность вдруг пошла рябью.       Каким-то образом этот парень, несмотря на глупый, почти ботанский вид, вызывал тахикардию и заставлял мысли путаться. Чон не льстил ему, не видел ничего особенного, кроме глупо заправленной рубашки и слишком длинных пальцев. А также себе: не корейская кровь заставляла цепляться взглядом за новенького.       Было что-то интуитивное. Что-то на задворках сознания мельтешило, какая-то мысль, но поймать себя не позволяла.       Как по команде тот парень поднял голову, взглянул на застывшего с сигаретой между пальцев Чонгука и… отвернулся. Чон моргнул, сгоняя наваждение, но новенький успел проскользнуть в приоткрывшуюся дверь комнаты. Со слабым щелчком она закрылась.       Чонгук вздрогнул и тут же отругал себя за открытый рот и оцепенение. Он не то что не успел среагировать — он буквально замер.       Но всё впереди.