Непрошенное

      Ночные клубы и пьяные вечеринки остались среди летних дней. Сегодня Чонгук открыл двери коктейльного бара ради дела, ради прибыли, что очень скоро зазвенит в его карманах, перекочевав из карманов лощёных посетителей этого места.       А всё потому, что в карманах Чонгука сейчас находилось нечто, так им необходимое. Сладостное. Тягучее. Полное секса и огня. Этим с ним поделился местный парень Хосок.       В свете пульсирующих софитов и неоновых горящих огней Чонгук ощущал себя как рыба в воде. Чувство, когда тело наполняет музыка, когда сердце бьётся в ритме басов, когда ток по жилам распространяется вместе со случайными прикосновениями танцующей толпы, было его личным раем. До сих пор казалось настоящим чудом, что, приехав в холодную и недружелюбную Америку, он так вовремя повстречал Хосока. Деньги на обучение, настоящая поддержка в случае неприятностей, а главное, это ни с чем не сравнимое чувство — власть, которую давала ему нуждающаяся в наркотиках молодёжь.       — Привет, — пальцы на локте, горячий шёпот в ухо.       Чонгук оглянулся, на губах растаяла шоколадным мороженым довольная улыбка. Американка в узкой короткой юбке глядела с надеждой, в ожидании чуда. Чон скользнул пальцами в её ладонь, словно пожимал руку, и оставил там мелкий тугой пакетик. Взамен она поцеловала его в щёку, опустив в карман купюры.       Со стороны это выглядело как приветствие давних любовников, возможно, или просто хороших приятелей. На деле же они только что совершили сделку: ей досталась сыпучая смесь сладких эмоций от Хосока, а Чонгук получил наличку. То, ради чего он и продавал наркотики в местных клубах.       Девушка растворилась в толпе тут же, будто её и не было. Музыка продолжала звучать внутри тела Чонгука, наполняя клуб. Он прикурил сигарету и затянулся. Ночь обещала быть долгой.       — Кто твой босс?       Чонгук открыл прикрытые от наслаждения глаза и посмотрел на стоящего перед собой верзилу. Тот был затянут в чёрную толстовку так, что она, кажется, трещала на его теле по швам. Не будь музыка вокруг них такой громкой, Чон бы, наверное, услышал треск.       — Какой такой босс?       Боль наполнила скулу: прошлась серебряной иглой снизу вверх сквозь щёку, которую ещё мгновение назад так приятно касались женские губы. Две грубые руки тут же скрутили его крепкой вязью. Чонгук получил ещё один удар, теперь уже в рёбра. Те болезненно дрогнули, и агония распространилась по телу.       А потом его потащили сквозь, казалось бы, ничего не замечающую толпу. Ночной воздух, ещё по-летнему тёплый, ударил в лицо. Сильный толчок опрокинул Чонгука на землю, и ладони обожгло неаккуратное приземление на асфальт.       Незнакомые парни нависли над ним, отбрасывая тёмные тени фигурами, закрывающими огни клуба. Чон вновь порылся в карманах, выудил ещё одну сигарету: от наслаждения прошлой его так грубо оторвали, и она осталась валяться где-то в грязи и блёстках под ногами танцующих.       — Если ещё раз явишься сюда, то считай, что это будет последняя ночь в твоей жизни, — пригрозил тот, что спрашивал о Хосоке.       — Последняя, — повторил Чонгук и опёрся подбородком о ладони, дразня их своей расслабленной позой. Хотя по скуле текла кровь, а рёбра всё ещё ныли, умоляя не усугублять. — Звучит зловеще.       Его окружали медленно поднимающиеся вверх клубы табачного дыма. Чонгук сидел на асфальте, глядя на них снизу вверх, и думал, что впервые за два года его маленький бизнес показал себя делом чуть более опасным, чем он привык считать.       По-хорошему, нужно было тут же перестать дразнить львов, выбравшихся из клетки, и отправиться к Хосоку. Предупредить о том, что территория, на которой они привыкли распространять свои тугие пакетики счастья, кажется, теперь принадлежит кому-то другому.       Но Чон бы не был собой, если бы тихо ушёл. Поэтому он дёрнул хищника за усы, улыбнувшись:       — Я ещё вернусь, ребятки, — пообещал он, за что тут же получил по лицу массивным башмаком одного из них.       Но, к счастью, послание они передали, а когда Чонгук лишился возможности язвить, сплёвывая кровь из разбитой щеки на асфальт, они и вовсе удалились.       С Чонгуком остались только боль, кровь и лёгкое недоумение. Жизнь усложнялась.

***

      У Чонгука саднило горло. Он потёр шею пальцами, надеясь разогнать первые сигналы о подступающей болезни, но вместо облегчения почувствовал отголоски боли в тех местах, куда вчера попали точные удары незнакомых верзил.       Болела челюсть, рёбра — при каждом вдохе. А ещё у Чона болело сердце: где-то глубоко ныло о том, что теперь сладкая жизнь закончилась и они с Хосоком не оберутся неприятностей.       До своего поставщика, благодетеля и иногда друга Чонгук вчера так и не добрался. Побоялся, что нехорошие ребята могут последовать за ним и всё-таки выяснить, где же находится такой необходимый им босс. Пришлось остаться в мотеле недалеко от университета, убедиться, что Чон действительно никому не нужен и слежки нет. А заодно и почистить пёрышки подальше от любопытных глаз Чимина.       — Не спи! — тот как раз закончил записывать за профессором Челси и заметил, что друг попал в прострацию. Чонгук вздрогнул от грубого голоса и недовольно скривился. — Всё потому, что ты не спал ночью.       — Я спал, — хрипло отмахнулся Чонгук.       — Может, и спал, да только в каком-то неизвестном мне месте, — Чимин даже не смотрел в его сторону, может быть, действительно увлечённый заполненной почти целиком аудиторией, а может быть, давал приятелю возможность соврать. Чон был рад, что тот не смотрит пристально в лицо.       — Забудь об этом, — буркнул он сквозь начинающуюся головную боль.       Мистер Челси за кафедрой был похож на раздавленное автомобилем животное. Мигрень вдруг скрутила Чонгука, вывернула его и без того слабые мысли наизнанку. Ему хотелось, чтобы Чимин хоть раз в жизни забыл, что они друзья, и отвалил. Чон тоже окинул аудиторию взглядом и почти рассмеялся над этими чопорными, вымирающими созданиями, этими трагическими восковыми тенями, ночами потягивающими его наркотики во тьме клуба, а по утрам слушающими каждое изречение профессора, как слово Евангелие, как спасение.       Сейчас необходимо было выскользнуть из аудитории и найти место для себя и своей боли там, где вот этих не попадается. Что Чонгук и поспешил сделать, как только увидел характерный жест профессора Челси, возвещавший об окончании лекции.       Чимин догнал в коридоре, но схватить за локоть, останавливая, побоялся.       — Чон, послушай, — тяжело дышал он, пытаясь подстроиться под быструю походку друга. — Я ведь не дурак. Раньше ты всего лишь не ночевал в комнате, и я молчал, но теперь… следы на твоём лице.       Чонгук резко затормозил и обернулся. Его душили гнев и злость, не столько на приятеля, сколько на объявившиеся из ниоткуда проблемы. Чимин не был причиной раздирающих эмоций, но на нём их можно было выместить.       — Оставь это! — рявкнул он, тревожа и без того побаливающее горло. — Абсолютно не твоё дело!       И вдруг более сильная волна боли стёрла это неловкое беспокойство тела: некто врезался в него, бередя все полученные вчера раны. Синяки на рёбрах и грудине взвыли от ужаса при ударе о другое тело. Чонгук задохнулся, схватившись за бок.       — Извини, — послышался родной язык. В нос ударил уже знакомый аромат наполненного влагой неба в южном саду.       Чонгук не удостоил новенького ответом: сжал всю свою боль в кулак и толкнул, да так, что тот отлетел к стене. Неприятно заскрежетали шкафчики, в которые Тэхён врезался. К потолку взлетел дружный студенческий возглас.       — Ещё раз попадёшься мне на пути, — Чонгук наступил на упавшую сумку новичка, и там что-то хрустнуло, сломавшись, — разотру в порошок.       Уходя, он старался максимально распрямить спину, не показывая боль, засевшую в теле, потревоженную ненароком новым студентом.       В этот раз Чимин за ним не последовал.

***

      Угол крыши закрыл красноватое солнце, и складской двор оказался поделён чёткой линией на треугольник тьмы и светлый асфальт вокруг. Чонгук шагнул из света в сумрак, не задумываясь пересёк черту, нарисованную закатом. В голове было глухо и пусто, как если бы все мысли разом испарились из неё, оказались выжжены, словно солома.       Хосок выбрал для встречи этот склад, и Чон, хоть и был тут впервые, даже не пытался придумать почему. Ему вообще ничего не хотелось, кроме как спать. И даже шорох потрескавшегося асфальта под ногами звучал колыбельной.       Чонгук на автомате здоровался с уже знакомыми парнями. С виду каждый из них — его земляк, но на деле они уже давно были американцами. Хосок окружил себя подобными людьми, сколотил свою маленькую империю в центре недружелюбной чужой страны.       Лестница вверх окончилась слишком быстро: Чонгук хотел бы идти и идти. Это дало бы ему ещё немного времени, чтобы оттянуть неизбежное.       — Опоздал.       Хосок был всё так же хорош: его длинные ноги казались ещё длиннее в белых отутюженных брюках. Узкие плечи были затянуты в тёмный шёлк рубашки. Костюм с иголочки — его визитная карточка. Порой Чонгук завидовал тому шику, с которым Хосок носил одежду и мог подать себя. Сам же Чон даже там, в далёкой Корее, не обладал и малой долей подобной харизмы.       — Я знаю, что должен был прийти вчера… — начал Чонгук. Хосок взмахнул узкой кистью, в кармане его брюк зазвонил телефон.       Едва начавшийся разговор прервался. Пока Хосок что-то быстро говорил на идеальном английском, Чонгук отвернулся. Складские окна — маленькие чёрные дыры. Свет в комнате горел, а вот за ними стремительно гас. Очередная ночь вступала в права.       — С чем пожаловал сегодня? — Хосок спрятал телефон. Его пронзительные глаза полностью обратились к Чонгуку.       — У нас проблемы, — честно признался тот и пересказал всё, что приключилось в клубе, внимательно слушающему Хосоку. Тот кивал, и ни один мускул не дрогнул на красивом лице.       Лишь к окончанию рассказала Чонгука тонкие губы чуть шевельнулись, позволяя улыбке скользнуть в уголках.       — Хорошо, что ты не пришёл вчера.       — Я не дурак, — согласился Чонгук.       — Поэтому я и выбрал тебя, — Хосок оглядел помещение, в котором они находились, немного недоумённо, словно искал стул, которого тут не оказалось.       Шаги звучали гулко в пустой бетонной коробке комнаты. Хосок сделал несколько в одну сторону, столько же в другую. Достал сигарету и затянулся. Белые костюмные брюки смотрелись дорого и не к месту в помещении склада, где только и были что сквозняки да горы мусора.       — Знаешь, как они называют меня? — он нарисовал рукой полукруг в воздухе. Тонкая шлейка дыма потянулась вслед и почти сразу развеялась.       Несмотря на кивок Чонгука, он всё-таки озвучил:       — Надежда. Вот кто я для них, — Чон смотрел на огонёк сигареты, но мысли всё равно складывались в общую картину. Он знал Хосока и без труда понимал, к чему тот клонит. — Надежда не должна исчезнуть.       — Хочешь, чтобы я вернулся туда?       Вместо недоверия в Чонгуке была лишь доля недоумения: это смерть, и не только для него. Те ребята были серьёзны в своих намерениях. Ноющие рёбра — лучшее тому доказательство.       — О, нет. Нет! Ты — ценный кадр, — Хосок помахал отрицательно руками. — Я найду новое место. И, может, это не будут ночные смены.       Вот так, прямо в лоб, Хосок напомнил, что это в любом случае работа. Та, которая оплачивалась хорошо и своевременно. Но Чонгук и без того не забывал об этом каждый раз, когда платил за семестр или за свой ужин.       — Я не буду торговать в университете, — наотрез отказался Чонгук. Хосок коротко хохотнул, кивнул головой.       — Не будешь.       Его телефон вновь зазвонил. Хосок бросил недокуренную сигарету на грязный пол и прижал носком туфли.       — Иди, мы обсудим остальное позже. У меня сегодня ещё много дел, — на дисплее телефона высветилось что-то, заставившее Хосока недовольно поджать губы. Он не торопился снять трубку, просто стоял и задумчиво разглядывал Чонгука тем взглядом, что предвещал начало изменений. — Нужно привести это место в порядок. Скоро здесь будет ещё один дом надежды в Америке.       После этих туманных слов Хосок всё же ответил на звонок, кивком дав понять Чонгуку, что разговор закончился. Тот, не теряя времени, тут же покинул комнату.       Но на лестнице его догнал надоедливый восточный запах, непрошенно принесённый сквозняком. Чонгук вздрогнул, словно обладатель этого аромата мог быть здесь. Как если бы он прошёл лишь мгновение назад.       Но в тишине не было слышно удаляющихся шагов или замершего дыхания. А гулкий сквозняк, прошивающий здание насквозь, очень быстро унёс принесённый им запах. Чонгук потряс головой, выгоняя наваждение из своих лёгких и из своих мыслей. Его сердце стучало чуть сильнее, как если бы он вдруг оказался напуган тем фактом, что новичок мог бы узнать о его связях со счастливым порошком. Это разозлило Чонгука.       Новенький вновь разозлил его.