Непрошенное

      Права была его мать, когда, не выпуская из рук тяжёлого стакана с виски, рассказывала ему определение дружбы и любви. От неё сильно пахло крепким алкоголем и неизменным французским парфюмом. А капли напитка иногда попадали на его кожу, потому что она эмоционально жестикулировала.       И заключалась её теория в одном простом слове — "ничто". Может поэтому Чонгук так ярко запомнил её. Словно она забралась под кожу, в самые вены, и осталась там навсегда, циркулируя вместе с кровью по его организму.       Ничто. Да, именно так. Он и сам с годами нашёл подтверждение этим словам. Всё в его жизни будто стремилось показать подрастающему Чону, что будь то любовь, будь то дружба — они ничтожны в своей значимости. Они не существуют.       Он вспоминал отца, преданного лучшим другом, и думал, что тот дурак. Нельзя было доверять. Потом вспоминал мать, разрушенную семейным бизнесом, доведённую до состояния алкоголички. И думал — дура. Нельзя было влюбляться.       Сам Чонгук никогда не испытывал этих эмоций. Он не мог скучать по тому, чего не знал, во что не верил. И не стремился испытать свои убеждения на прочность. Цену имела лишь его собственная персона. И его собственная жизнь. Поэтому Чона не слишком волновали чувства Чимина, его обида или злость.       Но вот незадача, сейчас ему нужна была услуга и ссора всё осложняла.       Чонгук встал рано, не потому что выспался или торопился попасть на лекции. Всё было прозаичнее: его скула ныла всю ночь, а стоило неверно повернуться на подушке — всё лицо простреливало острой болью. У дурацкого ботаника Тэхёна оказался хорошо поставленный удар. Или, как надеялся Чонгук, ему просто повезло врезать так удачно.       В душе напряжение, скопившееся за ночь, немного отпустило. Щека по-прежнему болела, но теперь при свете дня, когда он не был заперт в темноте и тишине наедине с собственной болью, её можно было игнорировать. Чонгук вытер полотенцем волосы, как можно осторожнее, и прислушался к своим ощущениям — он бы что-нибудь съел.       За дверью их совместной комнаты его ждал напряжённый взгляд соотечественника. Чонгук мог бы сказать друга, но после утренних воспоминаний о семье и навеянных ими размышлений, он специально предпочёл думать о Чимине, как о знакомом.       Тот оглядел синюю скулу, губы едва заметно сжались, но глаза остались по-прежнему деланно безразличными и ни слова не вылетело изо рта. Пак просто промолчал.       Видимо, он обиделся сильнее, чем обычно. Хотя ничего особенно грубого Чонгук не сказал, как он считал.       В помещении царила тишина всё то время, пока Чон одевался. Только шорох натягвиаемой одежды и дыхание Чимина, слишком громкое для человека, который не испытывал напряжения или раздражения.       — Мистер Паттон требовал твою работу к завтрашней лекции. Иначе он грозится не поставить тебе оценку.       Голос должен был звучать толстым несокрушимым слоем льда и разрезать напряжение между ними, словно масло. Но дрогнул и раскололся сам. Чонгук усмехнулся: его приятель был слишком прост, а значит слаб для это страны.       — Послушай, Чимини, — Чон оставил то, чем занимался, и полностью сосредоточил своё внимание на пытающемся сбежать соседе.       Использовать ласкательное обращение, напустить в голос побольше тёплых чувств — рецепт того, как получить желаемое по-возможности за самую низкую цену.       Пак замер в дверях. Их обоих не волновал усилившийся шум общежития, полного студентов, или голый торс Чонгука. Пусть заглядывают в дверь и любуются, пусть подслушивают. Чон не боялся излишнего внимания, а Чимин был прозрачным. В основном его не замечали.       Заминка перед таким решительным уходом ещё не значила, что Чонгуку пойдут навстречу. Пак сжал губы в тонкую нитку и старался смотреть куда угодно, лишь бы не на своего друга. Чонгук был разочарован крепостью обиды. Та не желала растворяться, даже после того, как он выбрал тактику мягкости и был дружелюбен.       — Послушай, ты вроде подружился с этим новеньким, — Чонгук защёлкал пальцами, делая вид, что пытается вспомнить имя. — Тэхён?       Ответа от Чимина ждать не стоило. Его лицо окаменело сильнее, как только он понял, что Чонгуку требуется одолжение.       Из коридора потянуло запахами дезодорантов, снэков с сильными специями и менее приятными — пота и давно не стиранной одежды. Чимин не отвечал, но всё также стоял в приоткрытой двери. Ни туда, ни сюда.       Чонгук решился.       — Можешь разузнать о его подружке?       Приподнятые вверх брови были не столько реакцией на новость, что у нескладного и плохо одетого Тэхёна есть подружка, а скорее удивлением, что она интересует Чонгука.       Чимин в любом случае ничего не сказал.       Секунды наслаивались одна на другую, пока он размышлял над услышанным. Чонгуку не настолько сильно требовалась помощь. В конце концов, он мог задействовать людей Хосока и узнать интересующую правду. И даже с большим количеством деталей, чем ему принесёт Пак.       — Нет. Разузнай-ка ты сам, — наконец отрезал Чимин. — Я предпочту быть шлюхой Тэхёна, а не твоей. Он хотя бы не оттачивает на мне остроту своего языка.       Отпор был слабый. Чонгук почти мог видеть, как тряслись поджилки Пака, как неловко и сложно ему было произносить явно заготовленную заранее речь. Глядя на это даже захотелось улыбнуться. Если бы только не одно "но". Чимин впервые в жизни отказал.       — Чао! — взмахнул он рукой и был таков.       Дверь закрылась, оставив Чонгука наедине с ноющей щекой и мыслью, что Тэхён может ударить гораздо больнее.       Не по второй скуле, а если получит Чимина.

***

      В этот раз на второй этаж в красную комнату, превращённую Хосоком в свой кабинет, Чонгука вела Ремедиос. Её экзотическая внешность подходила как ни кстати этому клубу, но совсем не сочеталась с серьёзным видом охранников или самого Чона. Тёмные прямые волосы мексиканки сегодня были убраны в высокий хвост. Оголённые смуглые плечи манили, почти чёрные глаза обещали многое. Чонгук верил её виду: она наверняка была способна подарить самые сладкие ощущения.       И она принадлежала Хосоку. Никто бы не смел попробовать этого плода, не боясь обрушить на себя его гнев. Вот и Чонгук не был дураком. Он любовался больше не Ремедиос, а её исключительностью здесь, в корейском клубе в центре Америки.       — Как твоя учёба? — поинтересовалась она, когда они поднимались по лестнице.       Снизу открывался отличный вид на её затянутые в плотные джинсовые шорты ягодицы, но Чонгук умудрялся грамотно его избегать.       — Ничего особенно интересного не происходит, — признал он. — Настоящая жизнь здесь, разве нет?       Клуб отдыхал. Сохранял тишину, разгоняя звуки их шагов по огромным пустым помещениям. Чонгук оглядел это место, остановившись на миг. Он очень живо видел, как тут обстоят дела с началом вечера. И не мог не признать — его сюда тянуло.       — Тебе нужны мозги, — Ремедиос ткнула его пальцем в лоб, очень удивив. — Лучше учись и набирайся знаний, иначе эта настоящая жизнь, — она подбородком указала на замершее пространство клуба, — сожрёт тебя.       Английский не был её родным языком, и это чувствовалось не только в выговоре слов, но и в натяжении, с которым она их выбирала. Они отправились дальше, но теперь настроение Чонгука не было столь радужным. Его одолели тяжёлые мысли, которые чаще всего он игнорировал.       Ему нужно было найти своё место в настоящей жизни. Как бы сейчас ни было хорошо и легко, он болтался на единственной нитке под названием "Хосок". Это было ненадёжно.       Прежде чем они дошли до лакированной двери, Чонгук перебрал ещё несколько слабых мест в своей устоявшейся реальности. А ещё успел обдумать новую мысль, столь неожиданную, что она почти шокировала его.       Сколько Ремедиос лет?       Он всегда относился к ней, как к красивому атрибуту Хосока, его особенному цветку в цветущей оранжереи. После странного всплеска чувств, который она себе позволила, после данного ему взрослого совета, он вдруг пригляделся. И обнаружил вокруг густых и чёрных ресниц морщинки возраста. Её формы вдруг перестали волновать его воображение, и больше не хотелось глядеть подольше на красивое лицо.       Он почувствовал притяжение другого рода. Как если бы она была его старшей сестрой.       Но это наваждение спало сразу, как только открылась заветная дверь. Не прошёл Чонгук и половины комнаты, а оно уже превратилось в труху и развеялось по ветру. Вечером, когда в клубе зажжётся дискотечный свет и алкоголь поплывёт рекой, он и не вспомнит о своём секундном откровении.       Сейчас вернулось в его реальность, ворвалось, развеяв прошлое и тяжёлые думы о будущем. Хосок приветствовал улыбкой, и день превратился в один из тех удачных и лёгких дней, к каким привык Чонгук.       — Твои деньги в привычном месте, — отрапортовал он боссу. Хосок благосклонно кивнул.       Они оба сели, а Ремедиос заняла место за правым плечом того, кто был главой не только этого места, но и их жизней. Хосок погладил её колено и думать о ней забыл.       Чонгук пришёл лишь отчитаться за прибыль, полученную его последними сделками, но теперь сидел и смотрел на своего работодателя. И будто видел его впервые.       Далеко позади он оставил семейный бизнес, отказавшись быть участником этой крысиной возни. Отказавшись возглавлять её. Здесь в Америке всё выглядело иначе. Возможно, дело было в падающем под совершенно другим углом солнечном свете. Или лишившись оков Чонгук стал другим, кто знает.       Застыв в дневной тишине он осознал, что Хосок не менее, если не более ужасный монстр, чем старшие родственнички Чона, но самое ужасное заключалось в том, что это его не только не оттолкнуло, но, наоборот, ещё больше притягивало к нему.       — У меня есть просьба.       Свет падал на смуглую кожу замершей изваянием Ремедиос и просачивался сквозь поры внутрь. Он стал частью её бронзового блеска. Хосок и Чонгук отличались своей бледностью. Солнце отскакивало, словно была преграда, мешающая заполнить собой эту бледность.       — Мне нужно узнать побольше о девушке из моего окружения.       Чонгуку вдруг захотелось увидеть насколько сильно Чонгю любила этого странного и невыносимого Тэхёна. Он никак не мог представить себе их пальцы переплетёнными, или то, как она дарит поцелуи. Его почти затошнило от попыток.       — Ты проявил интерес к женщине, — констатировал вслух Хосок, будто просьба не говорила сама за себя.       — Это проблема? — брови приподнялись в пренебрежительном вопросе, но внутри Чонгук напрягся. Хотя в отличие от Чимина, вида не подал. Умел держать лицо.       — Может стать проблемой, — кивнул его босс. — Я не люблю нового. Изменения нарушают привычный ход вещей.       И всё же он согласился помочь. А у Чонгука не было причин волноваться или переживать о том, что ждёт впереди. Он не верил, что информация о подружке Тэхёна сулила неприятностями. И не знал, что сам Тэхён — загадка и тайна, сулил ему изменениями.       Да такими, что перетряхнут всю жизнь.

***

      Описавший однажды Чонгуку Америку Хосок использовал такие слова, как свобода и безразличие, жестокость и сила. Он судил в основном о судьбе своего бизнеса в новой стране, о собственных столкновениях с местными предпринимателями и о своих клиентах. Позже Чонгук видел всё то же самое на улицах и в залах клубов, где работал. На студенческих вечеринках. И конечно он легко мог увидеть подобное в коридорах университета.       Только никогда раньше такое зрелище не вызывало внутренний озноб, который невозможно было объяснить даже себе. А Чонгук действительно желал бы знать, почему в этот раз стычка между Робом и доставучим Тэхёном так подействовала на него. Он замер в собравшейся толпе зевак и не мог отвести взгляда от двух своих сокурсников. И не знал, кому отдал бы своё предпочтение в предстоящей драке.       А ей быть, он не сомневался. Тёмный взгляд Тэхёна не посветлел, но зажёгся изнутри. Скула заныла, напоминая каким точным может быть удар этого парня.       Всё-таки жизнь была полна противоречий, и скуке в ней почти не оставалось места. Кто бы дал Чонгуку знать, что сегодня его ждёт такое шоу, он ни за что бы не поверил. Чон постарался усмехнуться, но движение это смазалось и растёрлось в пыль. Он не мог. Поперёк горла стоял ком, Чонгук с ужасом осознал, беспокойства.       В голове шумом ураганного ветра стояли слова Ремедиос о том, что ему нужны знания. Мозги, которые вовремя просчитают ситуацию и позволят вести себя соответственно — залог его успеха. Или хотя бы выживания.       С этого расстояния не было слышно о чём спор. В тумане, застлавшем голову, Чон растолкал других студентов и приблизился. В первых рядах толпы он с удивлением разглядел Чимина. Выражение лица приятеля вновь выдавало каждую его эмоцию любому, кому было бы интересно узнать. Тот был бледен и не мог дышать от беспокойства.       Сколько бы Чонгук не твердил себе, что он всего лишь зевака, шедший мимо и остановившийся ради зрелища, в глубине души зрела другая правда. От него не зависящая вовсе. Чон чувствовал свою принадлежность к странной компании Чимина и Тэхёна. Незримые нити тянулись от этих двоих, словно щупальца мифического Кракена, и связывали их пути воедино.       Хотелось вмешаться.       Усилием воли он остался стоять на месте. Локти и колени толпившихся вокруг и позади него студентов подталкивали, словно вынуждая вступить в этот спор, быть его частью. Но Чонгуку хватило мозгов замереть.       После очередного надменного оскорбления Роба Тэхён широко раскрыл глаза и в них появилось презрительное выражение. Чонгук вдруг понял, что зачинщик ссоры именно он, а не привыкший к безграничной власти внутри университетских стен Роберт. В то же время перед могучей, грузной фигурой футболиста новичок казался юным и беспомощным.       Если бы Тэхён повторил свой удар, то смог бы ошеломить присутствующих. Чонгук на секунду представил иерархию, устаканенную за десятки лет — она бы рухнула в миг. В поднявшемся хаосе можно было бы выгрызть себе толику авторитета даже такому щенку, как Чимин.       Но новенький в эти игры не играл. И руку он не занёс.       Ударил Роб.       Звук соприкосновения его закалённых спортом и пьяными потасовками костяшек с мягкой, наверняка по-девчачьи нежной кожей лица Тэхёна потонул в общем выдохе. Чонгук смог расслышать только удар тела о металл шкафчиков. Тонкие руки взметнулись по инерции, новичок словно даже не пытался защититься. Будто бы ничего не чувствовал.       Чимину не хватило смелости подойти, хотя Чонгук видел, он дёрнулся было вперёд. Но потом вспомнил насколько жестокими могут быть местные авторитеты, если перечить им, подрывая с трудом выстроенный имидж. Они бы задавили тень, вроде Пака, не задумавшись ни на миг.       А вот вступись Чонгук, и дело могло принять самый неожиданный поворот. Каким бы крутым Роб ни был, ему и его ребятам для полного счастья время от времени требовался порошочек. На миг внутри молнией сверкнуло честолюбие, озарив ярким светом тени всех желаний, что Чон так мастерски прятал от себя. Но к счастью, этот электрический свет тут же погас. В дело вновь вступил холодный расчёт, который ни раз спасал Чонгуку пусть не жизнь, но задницу точно.       Он остался стоять на месте, только взглядом следуя за движениями Тэхёна или тяжёлым от злости дыханием Роберта. Чимин тоже не смел приблизиться. И Чон это не только понимал, но и поощрял. Они все были выброшенными на чужой берег ракушками, и собственная скорлупка значила больше, нежели минутное геройство или любое другое чувство, от которого под натиском боли и неприятностей очень скоро не осталось бы и следа.       Впрочем, Робу не было интересно, или другие популярные дела требовали его внимания. Он оставил Тэхёна прислонившегося к шкафчикам. Чонгук был уверен, что футболист не остановится, пока тот не упадёт или хотя бы не опустится на колени. Но Роберт отвернулся и, грубо расталкивая толпу, убрался подальше с арены разыгравшегося представления.       Чонгук не успел сделать и вздоха, а Чимин уже оказался рядом с новеньким. Его пальцы ощупали место удара, на лице по-прежнему было беспокойство, только теперь его немного разбавило облегчение. На щеках появился лёгкий румянец.       Тэхён улыбнулся в ответ на заботу.       О, это был не крик души. Внутри Чонгука что-то взвыло. Здоровые когти чувства, о котором он и понятия не имел, разорвали слои спокойствия и безразличия. Чимин помог Тэхёну оправиться, и оба они, не бросив ни единого взгляда на замершего Чонгука, отправились в противоположную Робу сторону.       Чувство внутри Чонгука взвыло вновь и принялось прогрызать себе путь наружу, сквозь жизненные принципы и устоявшиеся правила. Он вздрогнул в испуге, осознав это, но поделать уже ничего не мог.       Было слишком поздно.