я пойду за тобой в темноту

      Всё кажется неправильным. Всё будто в пробелах, и заполнить их нечем.       У Элиота ощущение, будто он всё ещё спит, что он в бреду после операции, потому что реальность оказывается слишком ужасной, чтобы с нею смириться. Но его боль реальная; она высверливает его наизнанку раной в животе, слабостью по телу и рассыпавшимся в хлопья сердцем. Это оказывается намного больнее, чем Эл ожидал, намного трагичнее, чем это можно было представить. На самом деле Элиот никогда не представлял, на что может быть похожа его жизнь без Квентина Колдуотера в ней – это была опасная зона, чтобы ступить, это была мрачная территория его собственного разума, которая таит за собой лишь боль. Он никогда не задумывался, а теперь ему приходится сталкиваться с этим в реальности.       Это разрушает его, ломает до такой степени, что функционировать кажется невозможным. Это тормозит его и заставляет застрять в осознании, где ему необходимо смириться с утратой.       Его стадия отрицания не проходит спустя несколько дней. Она так и зависает в моменте, когда он, едва оправившийся от одержимости Монстром, лежит в больничном крыле и смотрит на то, как дрожат губы Марго. Она не плачет, потому что ей достаточно того потока безостановочной горечи от утраты, что скребется у неё в груди. Она не плачет, но выражения боли на её лице хватает, чтобы Элиот понял, что что-то плохое случилось. И он правда хочет спросить её, узнать всё и утешить её, но снотворное действует быстрее, чем он успевает даже рот открыть. Оно действует, но всё же не так быстро, чтобы он не услышал, прежде чем отключиться, как Марго выдыхает прискорбно:       – Это Кью, Эл… Его больше нет.       Её слова словно эхом следуют за ним по пятам и растворяются в глухой пустоте пропитанного лекарствами сна, и последняя мысль, которая ещё вертится в голове Вога – что шутки у Марго серьезно испортились за то время, пока его не было.       Принять это оказывается тяжелее, чем любой может это себе представить. И Элиот не принимает; он хмурится, прижимает ладонь к режущей болью ране на животе и переспрашивает Марго вновь, уже в третий раз.       – Что случилось? Как?       Слова даются ему тяжело, как и вдохи, которые чуть глубже его привычных, коротких и обрывочных. Ему сейчас всё дается непомерно тяжело, и даже эта неудобная поза, в которой он лежит на больничной койке, и только и может, что глядеть в потолок, причиняет ему дичайшую боль от того, что смотреть на Марго становится неудобно, тяжело. Впрочем, когда она начинает говорить и рассказывать то, что ей пересказал Пенни23, Эл не может на неё смотреть и возвращает взгляд в то место на потолке, к которому привык. То, с небольшой горбинкой в самом углу справа.       Он слышит всё это уже в третий раз, и легче ему не становится, только хуже, только больнее.       – Он применил заклинание, исправил зеркало и восстановил Шов, – голос Хэнсон удивительно тверд и, кажется, она сама не верит в то, что говорит, но Эл, как бы сильно не отрицал происходящее, он чувствует эти изменения, он чувствует их уже в том, что Квентина нет сейчас рядом. Он почувствовал их еще тогда, когда впервые очнулся после операции, и рядом была только Марго. И во второй раз тоже лишь Марго, только она, без Квентина. – Пенни сказал, что Кью просто растворился, и… Это всё произошло так быстро.       Она не ждет каких-либо слов и понимает молчание Вога прекрасно, потому что сама бы сейчас молчала, принимая эту утрату и заставляя себя с нею смириться. Элиот понимает сам, что тоже должен принять то, что Квентина больше нет, но это оказывается тяжелее, чем он думал, особенно под воздействием бессчетного количества препаратов и слабости после долгой одержимости древним Монстром.       Надежда, что это может быть ошибкой, не покидает его до тех пор, пока на пороге его палаты не появляются почти в пыль разбитые Элис Куинн и Джулия Уикер.       Он помнит Джулию, когда она только пришла проведать его, и лишь глядя на неё тогда, он, наконец, понял, что всё реально, что Квентин мертв. От неё словно лишь тень осталась – блеклая, потерянная и почти прозрачная, готовая разбиться от одного лишь слова. Элис рядом с ней держалась куда лучше, что не было удивительно – её умение держать в себе свои эмоции всегда восхищало Элиота. Вот только сейчас ему самому не помешала бы эта способность, потому что с осознанием того, что Кью больше нет, что он не появится в дверном проеме этой палаты, волной сильнейшего цунами приходит боль.       Он выдыхает резко воздух и стискивает зубы, стараясь удержать её, эту боль, чтобы та не вылилась наружу, чтобы не затопила здесь всё, потому что остановить её будет не в его силах. Элиот ожидал, что кто-то из них заговорит, но все молчат и будто прислушиваются к тому урагану, что бушует у него внутри. Он думал, что что-то скажет Элис, потому что Джулия явно не в состоянии вообще что-либо произносить, но к его удивлению заговаривает как раз Уикер и голос её совсем пустой, будто неживой.       – Это неправильно, – её слова застревают в голове Элиота и не проходят, они отражают все его чувства, все его эмоции касательно смерти Кью, они липнут к нему и он понимает будто на молекулярном уровне всё то, что чувствует Джулия.       Они никогда не были близки, но в ту самую секунду Элиот ощущал её боль как свою собственную и он знал, что она чувствует его потерю так же. Возможно, что даже Марго, – прекрасная, понимающая с полуслова Марго, – в полной мере никогда не сможет понять все мелкие аспекты его горечи и утраты, как сможет это понять Джулия. И, возможно, она, как никто другой разделит с ним мысль о том, что не должно быть неправильно, что это нужно исправить.