я пойду за тобой в темноту

      Элиот прикрывает глаза и переводит дыхание; с каждым днём ему становится всё хуже. Не в физическом плане, – профессор Липсон говорит, что он идёт на поправку, хоть и после столь долгого пребывания Монстра в его теле, организм восстанавливается не так уж и быстро, – но морально и ментально ему невыносимо. Он, словно заблудившийся, бродит и не знает, что теперь делать. Вмиг потерявший всю уверенность, всю ту храбрость, накопившуюся через томление в клетке собственного разума, Элиот оставляет и надежду на то, что пустоту, которая образовалась теперь в нём, сможет что-то заполнить. Он словно стирается, истончается и разрушается, почти и не удивляясь тому, насколько осиротел для него мир без единственного в нем человека.       Идея с посиделками у костра и прощанием с Квентином принадлежит Элис, и среди них нет никого, кто был бы за или против. Они просто принимают эту идею, как данность, потому что похороны устроить они не могут. Элиот в агонии, но даже в своем состоянии он не совсем понимает, зачем им это всё. Он не понимает, но кивает согласием, потому что иначе было бы грубостью по отношению к Кью.       И пусть Эл себя чувствует отвратительно – он будто по крохам рассыпается, болит каждой клеткой тела и души, едва ли способен даже шаг сделать в сторону костра, – он не может позволить себе не прийти. Он знает, что это будет предательством, он знает, что никогда не сможет так поступить, потому что на данный момент это единственное, что он может сделать для Квентина.       Это непереносимо – смотреть, как они прощаются, петь и завывать внутри волком от самой большой потери в своей жизни. Но еще больнее – держать в руке персик, мягкая бархатистая кожура которого приятно ласкает ладонь, а сладковатый запах навсегда пропитывает лёгкие.       Элиот голову опускает ниже и бросает фрукт в костер. Дрожь пронзает его тело, колотит его и сгибает в болезненной судороге, когда приходит осознание, что он, Элиот Вог, не видел Кью так давно. Когда это было в последний раз? В замке Черный Шпиль? Или в ту короткую секунду, когда удалось найти дверь и прорваться через Монстра? Это всё было так давно, что Эл уже и не помнит деталей; они стираются, растворяются в его памяти, и это осознание калечит его. Он не помнит, во что Кью был одет, и не может вспомнить, где именно они находились, он даже с трудом может воспроизвести в памяти весь этот момент, потому что воспоминаниям свойственно ускользать из рук, если ты не заперт в собственном разуме. А Элиот больше не в заточении, и потому теряет эти крохи драгоценных деталей важных воспоминаний.       Этот год был абсолютной катастрофой, и эта потеря Кью, этот существенный недостаток в отсутствии того рядом, сносит последнее, что ещё удерживалось в Элиоте. Ему чертовски обидно, что все остальные провели с Колдуотером чуть больше времени, что они получили эту возможность, а у него даже шанса не было. И пусть Эл и может припомнить те пятьдесят лет, которые они с Кью провели в Филлори, это всё равно будет не то же самое. Это всё равно будет больше походить на сон, потому что именно таким оно ощущается, это время. Этого всё равно будет недостаточно. Никогда не будет достаточно.       Позже становится хуже; наступает пик этого вечера, который почти уничтожает Элиота.       Его ломает, когда он прощается с Марго у двери в свою комнату в коттедже. Эта потеря ломает его в буквальном смысле, будто сухую ветку, и ноги его подгибаются, а чертова трость не держит в должной степени, и он просто падает на пол, оставаясь наедине с собой и своей скорбью, своей утратой и своей болью.       Внутри него будто стаи мотыльков кружат, копошатся в горле, и рыдания больше не получается сдерживать – они сотрясают всё его тело, давят на гортань и жгут связки. Они горячей влагой застилают глаза и выжигают сетчатку, прохладными дорожками слез оставляют на щеках пыль воспоминаний и не стихают, пока не начинает болеть горло и огнем гореть в груди. Пока он не задыхается от нехватки воздуха и понимания, что у него будто вырвали из груди сердце и раздавили его в пыль.       Элиот сжимается на полу у двери и едва ли замечает, как болью скулит рана на животе – он сам весь пульсирует от боли внутренней и ему нет дела до физической, ему не до чего нет дела, потому что этот костер был лишь крохотной каплей в океане всего того, что Квентин значил для каждого из них. И этот костер никогда не будет достойным надгробием или надлежащим прощанием. Никогда не будет ничего, что было бы достаточным для памяти Квентина Колдуотера.       Боль не угасает, боль впитывается в кровь, забирается под кожу и не отпускает, напоминая об утрате каждую чертову минуту, и Элиоту невыносимо. Теперь ему как-то надо засыпать без снотворного и избегать мыслей, которые вгрызаются в него своими острыми зубами и терзают его. Он столько всего не успел сделать, не успел сказать, даже не попрощался, а теперь ему надо как-то продолжать жить, как-то смириться с тем, что он упустил всё. Что он потерял Кью.       Мысли остаются при нем и следуют за ним во снах, когда истощенный организм едва ли не проваливается в беспамятство.       Неправильно. Всё это ощущается неправильным и нереальным, небрежно смонтированным фильмом с плохой склейкой кадров. Элиот постоянно чувствует пустоту, недостаток кого-то в кадре, неполную картину рядом с собой, и это так неправильно. Здесь не хватает Квентина. Его не хватает как воздуха, как важного фрагмента мозаики, как куска информации, дополняющего историю.       Это ощущается особо ярко, потому что настроение в их группе более чем подавленное, словно грозовая туча нависла над ними, погрузив в полумрак и холод. Единственная, кто мало выглядит подавленной – Марго, которая просто рада возвращению лучшего друга и которая почти с головой погружается в негодование и заведомую ненависть к новому узурпатору трона в Филлори. Это её отвлекает от мрачных мыслей, и Элиот тоже хотел бы, чтобы это его отвлекло, но он едва ли может собраться с мыслями, чтобы сконцентрироваться на мысли, что Фэн и Джош в явной беде. Он ощущает себя бесполезным, но попыток помочь не оставляет.       Они сидят в гостиной коттеджа, обсуждая эту новую информацию, и Вог с удовольствием бы сменил обстановку – Бог знает, сколько дней он провел в этих стенах в своем разуме, но и покинуть общежитие кажется теперь предательством. Оно было его самым надежным убежищем, Счастливым Местом, и всегда им будет. Но атмосфера здесь теперь иная, будто сдобренная порцией дешевого портвейна – затхлая и усталая иллюзия прежних дней.       Марго говорит о Филлори и о Темном Короле; для неё это первостепенная задача, а Элиот не чувствует, что может сейчас окунуться с головой в это приключение. Он вообще не уверен, что способен хоть что-то делать, потому что потери внезапно несоизмеримы, раны слишком глубокие и свежие, чтобы их залечить таким коротким промежутком времени. Марго же иного мнения и её рвение всегда отчасти заразительно, но не в этот раз.       Она вскидывает руки и смотрит так гневно, что Элиот некоторое время медлит с ответом. Он, признаться, уже и потерял суть той мысли, на которую он должен был ей ответить, но Хэнсон это не останавливает и она упирает руки в бока, готовая броситься на него с кулаками, если он скажет что-то, что она не хочет сейчас слышать. Бросаться на него, конечно, она не будет, но отметать этого факта, всё же не следует. Сейчас лучше ничего не упускать.       – Интересно, у нас когда-нибудь будут идеи решения проблем, которые не граничат с нашей неминуемой гибелью? – Элиот произносит это едва слышно, скорее для себя, чем для Марго, потому что той нечего будет на это ответить, ведь возвращение ей трона, без сомнений, может стоить им их голов. Вот только Хэнсон его слышит и хмурится на короткую секунду, разделяя его горечь. Она хотела бы сказать ему, что в этот раз им обязательно повезет, что им удастся преодолеть и эту беду, как удавалось преодолевать все остальные, но отсутствие сейчас рядом с ними Квентина всё ещё больно бьет пониманием того, что, как прежде, теперь уже не будет, что любые её слова будут пустыми.       – Хорошо, Тёмный Король, – с коротким вздохом произносит Вог, неохотно решивший покинуть свои путанные мысли и вернуться в их нынешнюю реальную проблему. – Для того, чтобы хоть что-то узнать, нам нужно попасть в Белый Шпиль. В библиотеке Брейкбиллса мы вряд ли что-то найдем об этом восстании.       – Мы можем попытаться, – Марго воодушевлена достаточно, чтобы игнорировать недавние события, но Эл знает, что это один из её защитных механизмов, где эта тактика помогает ей примириться с болью. – Я уже отправила кролика к Фэн и Джошу. Возможно, что они еще могут быть живы.       Он кивает и больше не добавляет ничего, ощущая, как тянет легкой тенью боли рана на животе. Он уже привык к ней, особенно к тому, как она служила отговоркой для того, чтобы не участвовать в разговоре или в каком-либо мероприятии, она спасала его, хоть и была одной из причин, по которой он едва не умер. Но она и терзает его, напоминая ежесекундно, чего ему стоило возвращение в собственное тело. Кого оно ему стоило.       И сейчас Элиот пользуется этим своим небольшим козырем, чтобы оставить Марго наедине с её планами грандиозных битв и торжественных восхождений на трон, потому что он не ощущает, что это его путь. Он не чувствует, что должен быть подле неё в этом путешествии, потому что глубоко внутри понимает, что ему предначертана другая дорога, к которой он никак не может пробиться через боль и скорбь. Он уходит от Хэнсон с этим пониманием и толикой облегчения от того груза вины, что он не участвует должным образом в спасении Филлори от узурпатора, что не помогает в этом Марго. Он лишь повторяет себе, что, может быть, он сделает это позже.       Поднимаясь вверх по лестнице к библиотеке Брейкбилса, Элиот надеется найти там то, что сможет усмирить бурю в нём. Возможно, что-то для Марго, чтобы загладить вину перед ней, и, возможно, что-то для себя, чтобы унять скулеж промеж его ребер. Что-то для спасения Филлори, и что-то для спасения Квентина.       Он поднимается, опираясь на трость, и замирает на третьей ступени, выдыхая сгустки концентрированной боли – лестницы теперь для него оказываются проблемой, тяжелой преградой, преодоление которой выматывает и едва не уничтожает в пыль, прибавляя к боли от утраты еще и боль физическую. Эл бедром опирается на перила и сжимает зубы так, что челюсть начинает болеть, но это лишь мелочь, это не сравнится с той безграничной болью, которая съедает его сердце. Она куда ярче, куда сильнее физической боли и перетерпеть её так, как он терпит раскаты острой рези вдоль позвоночника и в районе живота, просто нереально. Он ковыляет неспешно, преодолевает ступени одну за другой и тратит на это около двадцати минут, ненавидя себя за то, что слишком медлителен, слишком беспомощен в эту минуту.       Библиотека встречает Вога теплыми рыжими оттенками закатного солнца. Она будто застывает в тишине и времени, походя на какой-то свой отдельный мир, с шелестом страниц и приятным молчанием, с ароматом чайных листьев и ностальгическими нотками прошлых лет. Элиот оглядывает стеллажи книг через завесу боли и выдыхает чуть облегченно, когда видит знакомую фигуру у дальнего ряда. Джулия Уикер просматривает корешки книг, водит по ним пальцами, ища что-то определенное, и Элиот знает, что именно она хочет найти. Он сам пришел за этим же.       – Что-то полезное? – кивая на книги, спрашивает он, подходя ближе.       – Почти ничего, – вздыхает Джулия. Она отворачивается от древних фолиантов и сборников и глядит с печалью на Элиота, разделяя с ним своё горе. – Это так странно; нам всегда удавалось невозможное, мы вытаскивали людей с того света, но сейчас будто всё впустую. Я не могу найти ничего, что могло бы помочь. Будь я богиней, то…       Она замолкает, так и не договорив, явно ужаленная тем, что выбор был определен не ею, что её обычных сил не хватает даже с вернувшейся к ней магией. Возможно, она корит себя еще и за то, что не могла ничего сделать, не могла пойти с Кью, не могла в те минуты ничего, как и сам Элиот. Оба сломленные своей бесполезностью, оба с вырванными кусками своих сердец.       – Мне его так не хватает, – шепот с губ Джулии срывается едва слышный, и Эл даже не сразу различает сказанное, но выражение боли на лице девушки дает ему подсказку, о чем именно она говорит, и у него в груди все сжимается. – Мне кажется, что я делаю недостаточно, что моих усилий не хватает, что, будь он рядом, решение бы нашлось куда быстрее. Я просто не могу думать ни о чем другом.       – Я понимаю, – Элиот кивает и глядит на свою ладонь, не уверенный, стоит ли приобнять Уикер за плечо или просто коснуться спины в успокаивающем жесте, ведь они все еще не так близки, хоть и разделяют одинаково сильную боль утраты. – С его упорством вряд ли можно сравниться – он вернул Элис, и я до сих пор не могу понять, как ему это удалось. Нужно тоже быть чуть упорнее, если мы хотим…       Элиот себя прерывает, внезапно понимая то, от чего старательно отгораживался всё это время: а хотят ли они? Хотят ли они все влезть в это, зарыться в спасение Квентина, обнадежив себя возможной победой? Хотят ли они через новый ад проходить, едва избавившись от прошлого? Хочет ли этого Марго и Кейди? Согласится ли на это Пенни? Кто-то, кроме него и Джулии с Элис?       – Я почти ничего не нашла здесь, – со вздохом произносит Джулия. – Лишь несколько мифов, глупых предостережений и сухих заметок о том, что из мертвых не возвращаются. Декан Фогг тоже не был сильно полезен в этом вопросе – сказал, что воскрешения из мертвых не практикуется в волшебном мире.       – Но ведь Элис, – начинает Вог и тут же замолкает, когда Джулия кивает ему.       – Была ниффином, какая-то её сущность была здесь, Кью же полностью в Подземном Мире, и это совсем другое. Нужно искать другой способ.       Элиот кивает, внезапно совсем немного воодушевленный тем, что появилась крохотная возможность, что у них может получиться вернуть Кью, потому что, объединив усилия, они определенно смогут найти решение.