Горная тропа петляла между камней, терялась из виду средь зарослей можжевельника. Наюта на миг поднял глаза к небу, к вершинам — дорога обещала быть долгой. Но он знал — времени у него более чем достаточно. Опустившись на камень, — самый крупный среди россыпи, — Наюта застыл, глядя на розовеющие облака. Он не чувствовал ни усталости, ни холода: самым странным и непривычным ощущением было то, как ветер треплет остриженные волосы.
В то утро мир так же пробуждался, встречая новый день. Солнечные лучи рассыпали золото по склонам заснеженных гор, звон храмовых колоколов славил Святую Мать, над площадью реяли разноцветные флаги. Наюта запомнил море лиц, океан обращённых к нему глаз — в них были тревога и любопытство, скорбь и ненависть. Затем свет стал алым, а следом — потух, но лишь для того, чтобы через миг вспыхнуть вновь ярче прежнего. После этого Наюта открыл глаза и обнаружил себя здесь — где-то на границе Сумеречного королевства. Он принял это спокойно — скорбь, боль и страх оставили его ещё в тот момент, когда он взглянул в толпу с эшафота. Взглянул — и жестом остановил палача, собиравшегося завязать ему глаза. Раз уж настал его час, то Га’ран покинула этот мир — и Наюта не смог сдержать улыбки, в последний раз видя свою родину, наконец-то свободную.
Он не держал зла на Аполло и его друзей — они сделали все, что могли, но иного способа разорвать сплетенную Га’ран паутину не существовало. Значит, такова была его судьба. Значит, такова была расплата за все совершенные прежде ошибки.
Вдруг за спиной прозвучал незнакомый голос. Достаточно высокий, однако трудно было сказать наверняка, кому он принадлежал, — мужчине или женщине, — из-за искажающего его гулкого металлического эха.
— О чем задумались, прокурор Садмади?
Обернувшись, Наюта не сразу нашёл, что сказать — на тропе за его спиной стояла леди Кира в полном боевом облачении.
— Как же ваша мантра — «отпустить и двигаться дальше»?
Должно быть, здесь, в Сумеречном королевстве, ничему не стоило удивляться, но один лишь вид этих одеяний вызывал неприятные воспоминания. Бронзовая маска скрывала выражение лица и искажала голос, оттого Наюта не понимал, какого ответа от него ждут. Но тут он все ещё был чужаком, потому для начала следовало выразить почтение снизошедшей до разговора митаме, кому бы она ни принадлежала.
— Я остановился всего лишь для того, чтобы полюбоваться облаками, — отозвался он, поднявшись с камня и поклонившись леди Кире. Та, в свою очередь ответила легким кивком, давая понять, что не требует строгого соблюдения этикета.
— Полагаете, что вам некуда спешить, потому что вас нигде не ждут?
Наюта кивнул и спокойно ответил:
— Верно.
— Вы, как обычно, глубоко заблуждаетесь, прокурор Садмади, — ответила леди Кира, жестом призывая следовать за ней. Наюта молча повиновался. Страха не было — вместо него появилась робкая надежда встретиться в конце пути с тем, кого он всем сердцем любил, даже после того, как хладнокровно отринул. Но спросить леди Киру об отце он не посмел.
Вниз по склону, у самых ног, сгустился молочно-белый туман: в детстве Наюта считал, что облака иногда останавливаются в долинах, чтобы спокойно переночевать, отдохнуть от быстрого бега по небу. Показавшаяся за новым поворотом тропы пещера дохнула зимним холодом. И ему впервые стало не по себе — ещё несколько лет назад, наверстывая культурные пробелы, он прочёл «Божественную комедию» Данте и удивился, что его концепция ада совпадает с таковой в кураинизме во многих деталях. Ледяной ад ждал предателей. И Наюта прекрасно понимал — какой благородной ни была бы его цель, как бы последовательно он не стремился к ней, на своём пути он успел предать всех, кого смог — отца, «Дерзких драконов», даже королеву. И пусть последняя и не заслуживала его верности, и за служением ей стояли расчёт и принцип наименьшего зла, это не преуменьшало тяжести его греха. Но если такова была его судьба, следовало ее принять, не ропща и не жалуясь.
— Неплохо держитесь, прокурор, — не оборачиваясь, отметила его провожатая перед тем, как шагнуть в темную утробу пещеры.
— Благодарю, но я всего лишь скромный слуга Святой Матери, которому полагается соответствовать оказанной ему чести, — ответил Наюта с равнодушной покорностью.
— О, это ещё вопрос, кто кому оказал честь. Вы же теперь первый и пока единственный мученик в кураинизме.
Наюта ответил не сразу — услышанное могло бы сойти за изощренную злую шутку, только зачем митаме так шутить? Да и было ли чему радоваться? После того, как Га’ран поняла, что он задумал изменить судебную систему изнутри, и вынудила отказаться от этой цели, он на какое-то время нашёл утешение в религии и многое переосмыслил. Но чем больше он открывал для себя мир за пределами Кураина, тем слабее становилась вера — и в какой-то момент отходная молитва для души жертвы превратилась в дешевый фарс. Стало быть, мертвым он сделал для своей родины больше, чем живым — но было ли в этой смерти хоть что-то мученическое или же она стала вполне закономерным итогом жизни, полной ошибок?
— Что ж, — Наюта горько улыбнулся, — хоть так для чего-то сгодился.
Леди Кира взглянула на него вполоборота, но за маской не было видно ее лица. В следующий миг из глубины пещеры вспыхнул яркий свет и накрыл волной тёплого воздуха. Наюта едва не вскрикнул от удивления, увидев, что стоит на коньке крыши Залов Справедливости, а площадь, где привели в исполнение приговор, далеко внизу, под ногами, белым-бела от горных цветов.
— Взгляните туда, — велела леди Кира, стоявшая от него по правую руку, и указала туда, где с почтением расступилась людская толпа, пропуская вперёд шедших с охраной королеву Амару и Райфу.
Сердце Наюты замерло. Увиденное было похоже на удар под дых, на стакан ледяной воды, выплеснутый в лицо: он был готов спасти сестру и мать любой ценой, но оказался не готов увидеть их скорбь. Облаченные в траурные одежды, они шли медленно — и Райфа поддерживала под руку едва успевшую оправиться после ранения Амару, по другую сторону от которой, чуть позади, шагала медсестра.
Сцена перед глазами дрогнула, словно рябь на воде, и в следующую секунду Наюта и его провожатая оказались внизу, на площади, среди людей. Теперь он отчетливо мог видеть королевскую процессию. От прежнего блаженного спокойствия матери не осталось ни следа — заплаканные глаза, темные круги под ними, скорбно сжатые губы.
— Такова её расплата за слабость и бездействие, — подвела итог леди Кира.
— За доверие Га’ран и любовь к своим детям, — возразил Наюта, даже сейчас и здесь, в Сумеречном королевстве, чувствуя горечь вины за то, что позволил матери пройти через всё это.
— Хороша же та мать, которая годами наблюдает за страданиями своего сына, скрываясь под чужим именем и помогая его мучителям.
Сотни аргументов в защиту Амары, которые Наюта прежде приводил самому себе, всколыхнули его разум, но так и застыли в горле несказанными.
— Не мне судить её, — ответил он, опустив взгляд. Символ «Дерзких драконов» на его ладони напомнил ему о том, кем он был, кем хотел стать, и кем стал в итоге — предателем, принёсшим в жертву отца и дело всей его жизни, чтобы защитить сестру и мать. Вправе ли он был винить Амару в том, что она оставила его?
— Действительно, яблочко от яблони… — донеслось из-за бронзовой маски. — Кураину повезло, что Её Благодатность вылеплена из иного теста.
И правда, Райфа держалась иначе — с недетской твердостью и серьезностью в глазах, она возложила цветы к стихийно сложенному людьми алтарю, и, под звон колокольчиков на запястьях опустившись на одно колено, негромко прочла молитву.
— Слышите? — спросила леди Кира. Все звуки на площади, — голоса, шум ветра, шелест молитвенных флагов, — на несколько секунд стали тише. Остался лишь голос Райфы, в котором переплелись грусть и твёрдость:
— Я не забуду вашу жертву, я все исправлю. Былое беззаконие больше никогда не вернётся…
— Это она первой принесла цветы, — заметила леди Кира. — И увидев это, люди последовали её примеру. Ну как, чувствуете силу их молитв, прокурор Садмади?
Наюта не ответил, и площадь вокруг него начала затягивать мгла. Такое знакомое, ставшее привычным за несколько лет чувство полного бессилия помочь тем, за кого он был в ответе, вновь легло на плечи тяжким грузом.
— А вот ваша отходная молитва за каждую жертву кровавого режима Га’ран перевернула их сознание и изменила жизнь. Взгляните, — леди Кира указала в сторону пришедшей с букетами семьи.
Трое подростков разного возраста — две сестры и брат, — несли цветы, их мать, статная женщина, чьё красивое лицо слишком рано тронула старость из-за выпавших на её долю невзгод, сжимала руку своего супруга так крепко, словно бы боялась потерять его, если отпустит. Наюта едва узнал в этом уставшем, осунувшемся человеке одного из лучших хирургов столицы. Он не раз приходил на помощь «Дерзким драконам» — передавал бинты и лекарства, втайне оказывал медицинскую помощь. Когда Тайная полиция министра юстиции узнала об этом, против него выдвинули обвинение в государственной измене. Прокурором в его деле назначили Наюту, но самое большее, что он мог сделать — потребовать в качестве наказания пожизненное заключение вместо смертной казни на основании того, что обвиняемый был связан врачебной клятвой и не мог отказывать в помощи тем, кто к нему обратился. Заседание длилось недолго — ни судья, ни зрители с галерей не желали крови этого человека. И, вроде бы, приговор был вынесен мягкий, но едва ли его мог считаться за милость. Наюта навсегда запомнил взгляд обвиняемого, полный немого укора и горечи.
— Её Милость и Её Благодатность издали указ об амнистии для политзаключенных, посмертной реабилитации казненных по обвинению в государственной измене и полном восстановлении во всех правах их родственников, — сообщила леди Кира. — Рано или поздно люди смогут, — как вы там любите говорить? — отпустить и двинуться дальше.
Наюта молчал. Увиденное вызывало в нем противоречивые чувства, однако, не стало для него откровением — последние годы он сознательно выбирал из двух зол то, которое казалось ему меньшим, но прекрасно осознавал, что оно не тождественно благу.
— Не будет ли это дерзостью со стороны смиренного слуги Святой Матери спросить, для чего вы показываете мне все это? — по привычке сложив пальцами апана-мудру, поинтересовался он.
— Вижу, что жадный до правды прокурор взял верх над смиренным слугой Святой Матери, — ответила леди Кира после нескольких секунд раздумий. — Скажем так, я — часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо. Или вы не хотите узреть последствия ваших выборов, а заодно последний раз взглянуть на столицу и проститься с сестрой и матерью? Что ж, — из-под бронзовой маски раздался негромкий смешок, — возможно, вас больше обрадует встреча с другой женщиной.
***
Вспышка белого тёплого света перенесла их в криминалистическую лабораторию при полицейском участке. Использовать по назначению её перестали после переворота Гаран, приспособив под склад для разного полицейского хлама, и на детектива Скай, осознавшую, что ей придётся иметь дело с устаревшим оборудованием в подобном месте, было больно смотреть. Но в тот момент Наюта не мог предложить напарнице ничего лучше. Впрочем, уже на следующий день он распорядился, чтобы ей помогли навести порядок и избавиться от части ненужных вещей. Эма устроила перестановку по своему вкусу — для неё передвинули рабочий стол ближе к окну, повесили две пробковых доски — одну под схему преступления и доказательства, вторую — под её рабочие заметки, вырезки из журнала «Криминалистика для чайников» и семейные фото.
Сейчас детектив Скай подшивала материалы дела в папку и сверяла вещественные доказательства со списком, чтобы сдать в архив — Наюта узнал тускло блеснувший эмалью медальон в пронумерованном пластиковом пакете, последнюю фотографию отца, копию акта о виновности защиты с символом «Дерзких драконов» на обложке.
— Не каждый день прокурор-международник приглашает простого криминалиста работать за границей — так ведь о вас говорили?
— Так и люди, настолько мотивированные и преданные своей работе, встречались на моем пути не каждый день.
— Детектив Скай помогала стороне защиты. И вы не первый прокурор, чью череду побед её выходки разбавили горькими поражениями.
— Однако, это не помешало отыскать истину и помочь душам убитых обрести покой, так что её поступки оказались в общих интересах.
— Пусть так. Но вам ведь нравилось общаться с ней. Умная, целеустремленная, оптимистичная — рядом с ней даже дышалось свободнее и восемь часов проповеди пролетали как десять минут.
— В общении на равных нет ничего предосудительного. Демократический стиль руководства — только и всего, — отрешенно отозвался Наюта. Всё сказанное его провожатой было правдой, но он годами жил в страхе за близких и даже после смерти ему трудно было вести себя иначе. Словно Га’ран могла услышать его признание и её злой дух вернулся бы, чтобы навредить Эме лишь за то, что она, сама о том не догадываясь, принесла в жизнь врага королевы немного света и надежды.
— А знаете, что самое забавное? Вы ведь ей тоже были по-своему симпатичны. Какой прекрасный мог сложиться следственный дуэт — Инь и Ян, восток и запад, научный подход и религия…
Ее перебил телефонный звонок.
— Скай слушает, — ответила Эма, поднимаясь из-за стола. Из открытой форточки доносились негромкая музыка, детский смех, собачий лай, дежурная соседская перебранка — жизнь шла своим чередом. Присев на подоконник, на котором лежала начатая упаковка «Снекушек», Эма задумчиво запустила руку в пакет и посмотрела за окно, выходящее на узкую старинную улицу.
— Вот как? Поздравьте детектива Гамшу с повышением и от меня, — Эма пытается улыбнуться своему невидимому собеседнику, но в следующую минуту улыбка исчезает с ее лица. И впервые Наюта не мог понять, что у неё на уме. Обычно дела обстояли с точностью до наоборот. — Работать с вами? Мистер Эджворт, вы серьезно?
Тени, брошенные на бронзовую маску лучами заходящего солнца, падающими сквозь окно, на миг сделали её выражение недобрым. Наюта инстинктивно отвернулся и отошёл в сторону, и его взгляд так некстати зацепился за папку с последним закрытым делом — об убийстве министра Инги, разумеется. На ей уже стояла печать «Архив», и ее контуры немного растеклись, словно на них упали несколько капель воды.
— Х-хорошо. Я буду ждать вас в лаборатории, когда сдам материалы дела в архив.
В тот момент, когда, поправив рабочие очки и сдержанно улыбнувшись, Эма соскользнула с подоконника, их взгляды с Наютой бы встретились — если бы, конечно, она могла его видеть
— Полагаю, сейчас самое время уйти, — заметил Наюта, обернувшись к леди Кире. Пускай Эма улыбалась слабо, устало, почти сквозь слезы, но светло и искренне — и ему было достаточно узнать, что она сможет отпустить то, несбывшееся, что их связало, и двигаться дальше. Разговорившись в аэропорту в ожидании рейса в Кураин, Эма призналась, что ей бы хотелось, чтобы Наюта показал ей мир, что она готова направить всю силу науки на поиск улик в трущобах Камбоджи, опрыскать люминолом гхаты в священном Варанаси, снять отпечатки пальцев со старинных масок японского театра «но» в дышащем древностью Киото. Этим мечтам было не суждено сбыться, но в жизни ей приходилось терять гораздо большее. И сейчас у неё все равно останутся любимая работа, сестра и друзья.
Наюта сдержанно улыбнулся, глядя, как Эма небрежно откидывает с лица пушистую челку, опечатывая коробку с вещественными доказательствами. Вечерний золотистый свет тускнел, погружая все вокруг в темноту…
***
Сквозь щели между досками, которыми было заколочено окно, падали последние солнечные лучи, и потревоженная сквозняками прозрачная взвесь переливалась в них. Лепестки свежих цветов у алтаря казались перламутровыми в контражуре. Паутина в углах и под потолком, толстый слой пыли на книгах, потрепанная жизнью мебель, старый кинескопный телевизор, выцветшая полосами от солнца отцовская накидка на вешалке и вывеска, так и не дождавшаяся своего часа… На столе осталось немного фруктов и немытая посуда, — Наюта невольно улыбнулся, догадываясь о том, кто ее здесь бросил. Он почти и не знал это место иным — в память, словно фотография, врезалась одна-единственная картина: кабинет, залитый ярким светом, брошенная на диване гитара, за столиком отец обсуждает что-то со своим клиентом или приятелем, молодым мужчиной в круглой чёрной шляпе и красной рубашке. Позже, уже подростком, Наюта приходил сюда вместе с Дэцем в надежде отыскать что-то полезное для расследования, и более не возвращался — не хотел навести на убежище людей Га’ран, сейчас невозмутимо взиравшей на него с портрета, несмотря на вонзённый в лоб мачете.
— Что же вы робеете, прокурор Садмади? Чувствуйте себя, как дома, — гулкий голос из-под бронзовой маски не выражал никаких эмоций, но сказанное далее едва ли можно было принять за ободрение. — Только не забывайте, что вы в гостях.
— Все мы гости на этой бренной земле, — ответил Наюта, смиренно склонив голову, чтобы спрятать усмешку — ядовито-горькую.
— С этим не поспоришь, — заметила леди Кира, глядя на него застывшим мертвым взглядом бронзовых глаз. — Однако, скоро вы поймете, что я имею в виду.
Не успела она закончить речь, как снаружи послышались шаги и голоса, а следом раздался треск сорванных с двери досок. Вечерний свет ворвался в агентство, не сразу позволив рассмотреть вошедших Аполло и его наставника. Дэц, освободивший им путь, остановился в дверном проеме, отряхивая ладони от древесной трухи:
— Не поверите… Первый раз вхожу сюда через дверь.
Аполло обошёл кабинет кругом, на мгновение задержавшись возле свежих белых цветов, и остановился у фотографии, — той самой, где он и его приемная семья были вместе и счастливо улыбались. Наюте, взглянувшему на снимок через его плечо, невольно подумалось, что этот день принадлежал одной из многочисленных прошлых жизней — так давно это было.
— Знаете, мистер Райт, — негромко произнес Аполло, снимая фото и осторожно стирая с него пыль подушечками пальцев, — я постоянно возвращаюсь к тому, как пытался вычеркнуть их навсегда из своей жизни, как пытался забыть их и двигаться дальше. И вот сейчас я увидел мир, в котором их действительно нет…
Феникс Райт подошёл к своему другу и ученику и молча положил ладонь ему на плечо в знак поддержки. Наюта отступил назад, к стене, на которой висела накидка Дюрка, словно адвокат мог почувствовать его присутствие.
— Я не могу отделаться от мысли, что упустил что-то важное. Что этой жертвы можно было избежать, — признался Аполло.
— Кто знает… Это горечь утраты и чувство вины за то, что ты не сумел бороться до конца, — ответил Феникс. — Сейчас я прекрасно понимаю, за что прокурор Садмади благодарил меня — за то, что я избавил его от необходимости подобного выбора между судьбой невиновного и жизнями его близких…
— Да. Это в вас с ним удивительно похоже, — горько улыбнувшись, заметил Аполло. — Скажите, мистер Райт, что вы сделали бы на моем месте? Вы ведь не раз оказывались в ситуации выбора между жизнью кого-то близкого и правдой.
— Последний раз я поставил жизнь Маи выше судьбы целой страны. И, если бы ты не помог мне, Аполло… — Феникс Райт осекся. — Но я не смог вернуть тебе долг, поэтому то, чем все закончилось — наша общая вина.
— Хватит вам уже соль на раны друг другу сыпать, — хмуро бросил Дэц, подпиравший спиной дверной косяк. От его оптимистичной беззаботности не осталось и следа после того, как он навсегда потерял обоих своих товарищей. — Если это Сумеречное Королевство существует, они там встретятся. А вы двое отпустите и двигайтесь дальше. Юти это помогало.
Аполло кивнул — ему или собственным мыслям — и, приколов фото на место, обернулся к наставнику:
— Мистер Райт, я должен остаться здесь, в Кураине.
Адвокат-легенда, кажется, не удивился — лишь улыбнулся Аполло по-отечески доброй улыбкой.
— Я благодарен вам за все, что вы для меня сделали, но в нашей стране «темный век правосудия» закончился, а здесь… Здесь же почти не осталось компетентных юристов. Её Благодатности потребуется помощь, когда она начнёт судебную реформу.
— Все образуется. Ты будешь в порядке, Аполло, — Райт улыбнулся ему, мягко похлопав по плечу. — Без тебя в нашем агентстве станет пусто и тихо, но ты многому научился, и я бы не побоялся доверить тебе целую страну.
— Я тоже, — произнёс Наюта, зная, что Аполло его не услышит. — Я тоже…
— «По крайней мере, он не наделает ошибок из-за своих привязанностей», — напомнила о своём присутствии леди Кира, — так вы думаете, прокурор?
— Не любовь сама по себе заставляет оступаться, — обернувшись к своей провожатой, спокойно ответил Наюта. — А любовь, не знающая меры. Аполло следует Срединному пути.
— Потому ваши дороги и разошлись, — подвела итог леди Кира.
— Значит, такова была наша судьба, — пожал плечами Наюта. — Мне — пора?
Леди Кира безмолвно кивнула. Свет из окна и дверного проема стал ярче, наполнил собой кабинет и поглотил фигуры тех, кто находился там. В какой-то момент перед взглядом Наюты не осталось ничего, кроме маски его спутницы.
— Но дальше пойдёшь один, — донеслось из-за ее плотно сжатых бронзовых губ. В следующий миг металл пошёл трещинами, покрылся ржавчиной и бурой кровью, и рассыпался, являя изуродованное смертью лицо Га’ран. — Ты выдержал испытание.
—————
Срединный путь - одно из понятий буддизма, позволяющее удерживаться от категоричных утверждений и действий; следуя ему, человек может прийти к прекращению страданий и освобождению от Сансары, прервав круговорот смертей и перерождений.
