Замедление

Юнги всегда интересовало, какого это — автомобильная авария. Он думает, что ты, наверное, видишь все в замедлении. Секунды тянутся целую вечность. Ты наблюдаешь за тем, как гнется стальная рама и крушится из-за мощной силы столкновения, как она тянется к тебе со своими расколотыми краями, дюйм за дюймом, шаг за шагом. Лобовое стекло разбивается, и ты наблюдаешь за тем, как осколки летят в твою сторону, как они режут кожу острыми углами. Пластик с приборной панели раскалывается, проводка радио искрится. Опасная ситуация: салон весь в крови, а раскаленный металл и смерть так близко, что ты можешь унюхать её, но Юнги представляет, что будет очень сложно двигаться. Из-за страха, возможно. Или трепета. Может, даже из-за любопытства. Мысли типа: «выживу ли я?» заставляют твои глаза оставаться открытыми. «Я умру?» — Юнги даже не может представить это до конца. Людям всегда очень интересно, насколько они были бы храбры, если бы у них была возможность. В конце концов, Юнги хотел бы увидеть цвет собственной крови на помятом металле. И ты сидишь, обездвиженный, и наблюдаешь за тем, как кокон, в котором ты всегда находился, разрушается вокруг тебя. И ты ждешь, пока сам начнешь разрушаться. Ты ничего не делаешь, сидишь там и ждешь, пока удар доберется до тебя. Ты сидишь там и ждешь боль. Юнги представляет, что автомобильная авария может быть очень даже очаровательна в замедлении так, как может быть прекрасно только разрушение. Потому что разрушение тоже бывает привлекательным иногда, так же как и создание чего-то красивого. "Посмотри на вещи, которые я создал, которых раньше не было" не настолько отличается от "посмотри, как быстро эти вещи могут быть уничтожены", на самом деле нет. Создание и разрушение — две стороны одной монеты. Например, Юнги узнал, что наблюдать за погибающим цветком намного интереснее, чем сохранять плод живым. Цветы прекрасны, но стоит тебе однажды увидеть его расцветающим, ты сможешь сделать это ещё тысячу раз. А смерть? Каждый раз смерть разная. Будет ли он увядать медленно или просто засохнет за одну ночь? Что умрёт первым: лепестки или бутоны? Как долго, прежде чем ствол разрушится? Сколько времени это займет, прежде чем стебель начнет разлагаться? Для Юнги это — очаровательно, поэтому он всегда находит разрушение более прекрасным, чем создание. Потому что даже самые невозможные цветы заканчивают смертью, превращаясь в перегной. Даже самые бесподобные люди будут истекать кровью, если их зарезать. Картины можно намочить, одежду износить, макияж может размазаться. Музыка может быть разрушена без одной ноты. Даже самые прекрасные вещи были рождены из зернышка разрушения, прямо как и все остальное. Энергия не может быть создана или разрушена. Она лишь может измениться, перейдя из одной формы в другую. Одна звезда обязана умереть, чтобы родилась другая. Для того, чтобы создать новую вещь, нужно уничтожить старую. Прекрасные цветы не исключение из этого правила. Нет исключений из этого правила. Это вечно. Не каждый умеет создавать, но каждый может разрушить. А если нет, тогда разрушат их. Поэтому, Юнги всегда казалось, что разрушение более прекрасно, чем творение. Все было так до того самого момента. Прямо сейчас Юнги думает, что, возможно, он был не прав. Что, возможно, разрушение — самая ужасная вещь на земле, когда находишься на его стороне. — Это последний раз, — говорит Хосок с полным ртом сигаретного дыма. Его рука покоится на бедре Юнги, большой палец рассеянно жмет на джинсовую ткань. Чон только что вышел из душа, когда Мин появился, так что он даже не собирался надеть рубашку. — Что ты имеешь ввиду? — То, что мы делаем, — Хосок стряхивает пепел в пустую банку. — Ты приходишь сюда на всю ночь, мы напиваемся и трахаемся. Это последний раз. И вдруг Юнги обнаружил себя не на той стороне дороги, направляясь прямиком на лобовое столкновение с автомобилем. Он обнаружил себя внезапно и бесповоротно в процессе уничтожения. Время замедляется вокруг него, и Юнги сидит, обездвиженный, с открытыми глазами, ждет удар. Ждет боль. И тогда он понимает, что, возможно, разрушение не настолько прекрасно, как он всегда думал. — Почему? — спрашивает Юнги. Обычно он не делает этого. Обычно они не задают вопросов. Обычно они даже не обсуждают то, что они трахаются, поэтому он позволяет себе сейчас такое. — У меня сейчас есть девушка. Вообще-то, мы уже встречаемся какое-то время, но она хочет, чтобы мы были честны, поэтому… — Хосок останавливается здесь. Юнги смотрит через большое-большое окно на большой-большой город и чувствует себя очень, очень маленьким. Так у Хосока сейчас есть девушка. — Я очень задолжал ей. Мин должен был предвидеть это. Он чувствует себя так, словно он наблюдает аварию в замедлении. Хосок устроился на работу несколько месяцев назад и запретил Юнги приходить на протяжении недели, потому что ему нужно рано вставать, и он больше не может проводить ночи вот так. Затем он стал пить все меньше и меньше, когда Юнги приходил, то говорил, что ему уже не нравится это так сильно. Сначала Юнги ненавидел это, ведь, в конце концов, если они оба пьяны, то могли не переживать о том, что сделают в таком состоянии. Могли утверждать то, что были невменяемыми, но, если один из них остается трезвым — это совсем не работает. Правда, Хосок никогда не останавливал Шугу, так что он продолжал пить. В любом случае его сознание будет чистым к концу ночи. Эти последние недели, когда Юнги показывался здесь чаще, чем обычно. Хосок курил с ним и просто говорил: «Не сегодня». После этого Мин должен был уйти, нетрезвый и неудовлетворенный больше, чем раз, пока следующая неделя не сменит эту. Юнги должен был предугадать, что это случится. Так у Хосока сейчас есть девушка. Тот, с кем он хочет быть честным. Тот, кого он может водить на правильные свидания и быть в правильных отношениях. Юнги думает, что это хорошо. Чон отлично играет свою роль. У него есть работа, девушка, которой он предан. Это хорошо. Они больше не дети; они стали слишком взрослыми, чтобы сбрасывать свое воспитание со счетов как простую незрелость. Они недостаточно взрослые, чтобы пожениться, но возможно сейчас то самое время, когда нужно задуматься об этом и начать искать «Идеальную Девушку». И, честно говоря, Юнги рад, что Хосок оборвал с ним отношения. Может быть, сейчас он может сфокусироваться на работе. Начать писать больше песен, лучше, вместо того, чтобы писать столько, сколько хватит на жизнь. Может быть, он так же найдет хорошую девушку, с которой сможет зависать. Может быть, с этого момента — это единственный путь для Юнги. Юнги рад, что Хосок нашел того, с кем сможет иметь правильные отношения. Не это ли то, чего все люди хотят? И это не те отношения, которые были между ними. Не такие отношения, в которых они когда-либо были честны с друг другом. Они просто трахались — оба знают это. Они едва ли симпатизировали друг другу, и это было разрушительным, но красивым. Быть вместе было странной формой исполнения. Самое правильное из неправильного. И их разрушение было таким прекрасным, и не важно, насколько нездоровым. Но, Юнги не здоров от природы, так что это не сильно беспокоило его. Хосок таким не был, хотя… В Хосоке все еще есть то хорошее, а Юнги плох для него, он знает. Юнги покупает себе цветы, чтобы наблюдать за тем, как они умирают. Так что, он рад. Рад, что у Хосока есть кто-то нормальный сейчас. Кто-то хороший. Но секс, который был у них, такой… такой невозможный, и Мин действительно будет скучать нему. — Ты сказал ей обо мне? — Юнги не должен был задавать такие вопросы, когда хосоковы зубы сжимаются на его шее. Не должен был спрашивать, но он уже сделал это. — Нет, — отвечает Хосок, практически отстраняясь. Юнги надеется, что он оставит синяки после себя. — Ты же не мой парень, — его сердцебиение ускоряется. Кажется, Хосок нашел чувствительную точку, о которой не знал Мин. — Мы просто трахаемся. Ей не нужно знать о каждом человеке, которого я нагибал. — Я думаю, нет, — Хосок снимает с него штаны и обхватывает член рукой через трусы. — Знаешь, трахать тебя… я буду скучать по этому. Хосок смеется. Это настолько редкий звук для Юнги, и это возбуждает его больше всего. — Да, я тоже буду скучать по этиму больше всего, — говорит он, пока кусает кожу на груди. — Если бы можно было продолжать трахать тебя и делать её счастливой, то я бы так и сделал. Мин улыбается и резко тянет Чона за волосы, прежде чем его губы спускаются слишком низко и портят веселье. В конце концов, лучшая часть получения подарка — это распаковка. И Хосок стонет так хорошо, частично шокировано, но он все еще тает под руками Шуги. Если это — последний раз, когда они делают это, то Юнги собирается распробовать все до последнего. Не просто оставить на уровне обычного траха. Он собирается раскрыть каждую потайную точку, каждый уголок чужого тела. Убедиться, что не пропустил и миллиметра. — Разве она не трахает тебя достаточно хорошо? — насмешливо спрашивает, ослабляя хватку на хосоковых волосах, так он может поудобнее устроится. Как только Хосок более устойчив на своих коленях, Юнги подтягивает его голову к своей, осторожно, медленно. — Хорошо, — Юнги чувствует, как слова касаются его щеки, горячо и низко. — Вообще, отлично. — Но? Улыбка медленно растягивается на лице Хосока, когда он смотрит на Мина. Даже зная о том, что у него преимущество, желание растаять под хосоковыми руками слишком явное, чтобы игнорировать. — Но я никогда не найду кого-то, кто будет трахать меня так же, как ты. Юнги рычит и сцепляет из губы вместе, без разрешения, порочно. Хосоковы руки проскальзывают под его рубашку, затем прижимая к полу и нависает над ним. Это новый уровень, Юнги только что это понял. Они никогда не разговаривали так много. Они никогда не раздевали друг друга, будучи уже голыми. Если бы Юнги знал, насколько это интересно, то давно сделал бы это. Хосок подготовил его задолго до того, как он успел по-настоящему прочувствовать это, и он быстро осознает, что если изменить темп сейчас, то все закончится прежде, чем он того захочет. Немного слез на щеках, которые не желал бы видеть Юнги. Юнги снова дергает его за волосы и Хосок отрывисто стонет, вжимаясь бедрами. Юнги дает вырваться признательному писку и понимает, насколько быстро он растворился в этом наслаждении, но Мин заставляет себя оторваться и сказать то, что хотел сказать, прежде чем он утратит возможность вообще что-нибудь говорить. — Я хочу, чтобы ты трахал меня так как хочешь, — бурчит Юнги, закусывая мочку уха. То, как Чон рыкнул осталось незамеченным. — Хочу, чтобы остались синяки и метки, чтобы все знали, что это сделал ты, даже когда мы больше не вместе. Я хочу жестко, чтобы я все ещё смог чувствовать тебя внутри даже через несколько недель. Я хочу чтобы ты оттрахал меня так, чтобы я не мог говорить. Сделай так, чтобы я не забыл того, насколько хорош ты был. Сделай так, чтобы никто никогда не сравнится с тобой. — Хосоковы бедра медленно двигались, осторожно касаясь возбуждения парня. Чем больше Мин говорил, тем меньше мог себя контролировать Чон. — Ты сможешь сделать это для меня? Хосок не отвечает, вместо этого тянется к изгибу шеи Юнги, а затем и хватает презерватив. С этого момента, Мин больше не останавливает его, не пытается успокоить или избежать неизбежного. Они трахаются. Это все, чем они занимались. Единственное, в чем они хороши. Юнги позволяет Чону снять всю оставшуюся одежду, отделяя по кусочку, чтобы добраться до того, что внутри. Грубо, глубоко и незабываемо. Смеется с него, потому что все, что внутри — пустая коробка. Просторная и полна разочарований. Хосок не разочарован. Он трахает Юнги так, как он этого хочет. Грубо, глубоко и незабываемо. Настолько, что Мин точно знает, что не сможет сидеть на месте завтра. Он знает, что укусы на коже, от ключиц и до челюсти, будут светится еще много времени. И Юнги знает, что никто никогда не сравнится. Пытаться будет практически бессмысленно. Большинство машин сделаны для скорости, но не для ее внезапной потери. Даже на низкой скорости, столкновение, которое вызывает его внезапную остановку, без сомнений, повредит саму машину и тех, кто будет там. На высокой скорости такой урон будет фатальным. Необратимым. Катастрофическим. Понимаете, Хосок с Юнги прекрасно знали, что дальше нет дороги и сейчас они давили на газ сильнее, чем когда-либо. Скорость продолжала возрастать и даже когда их двигатель рычал так, словно собирался сгореть, даже когда они могли видеть стену в конце дороги, они продолжали давить на педаль. И когда они были так близко к концу, они сидели ровно, с открытыми глазами и ожидали столкновения. Хосок трахает Юнги так, чтобы он не забыл, но Мин более чем уверен, что тот не забудет это тоже. Он хочет убедится, что достаточно наследил, прежде чем уйти. Хочет убедится, что оставил следы от зубов на его коже и царапины вниз по спине. Хочет убедиться, что Хосок хорошо осведомлён, что даже если Юнги был единственным, кто давил на педаль газа, Чон был вместе с ним на пассажирском сидении. Чтобы машина разбилась, когда они оба будут там. Посреди дороги, меж разбитого стекла и смятого металла, их кровь стекает по шоссе, пока не сливается воедино, как гарантия, что ни один не сможет получить часть себя, не принимая при этом часть другого.