Shelter

Шуршит снимаемая одежда. Старый диван прогибается под тяжестью двух тел. Раздаётся фырк, слышится чужое пыхтение. — Давай помогу. — Я сам. В комнате общежития стоит полумрак. Свет из коридора проникает в помещение через приоткрытую дверь, в проёме которой сейчас валяется небрежно скинутый чёрный плащ напару с тёмно-зелёной курткой. Квартира очень маленькая, мебели здесь почти нет: в прихожей сиротливо стоит тумбочка с зеркалом, в комнате напротив раздвижного дивана есть только шкаф со сломанной дверцей и стол. В кухне всё не так плачевно: высокий холодильник, овальный обеденный стол, есть даже микроволновая печь и широкий застеклённый балкон, где никто из взрослых не будет причитать за выкуренные сигареты. После того, как они стали партнёрами, прошла только пара недель. Сегодня они были на своём третьем задании, где Чуя наконец-таки использовал Арахабаки в полную силу. Дазай даже растерялся, когда заметил, как по телу его новоиспечённого напарника побежали кровавые змейки. Поднялся сильный ветер, в воздух воспарили крошки бетона и обломки зданий, противники — все разом — упали на землю, охваченные ярко-красным свечением. Осаму не мог оторвать изумлённого взгляда от огромных гравитационных дыр, поглощающих их врагов, но в какой-то момент понял, что Чуя, оказывается, себя в эти минуты уже не контролировал. И когда альфе пришлось обнулять его, он, сощурившись, пронаблюдал, как рыжему после этого стало плохо. Хоть Чуя и говорил, что всё в порядке, Осаму видел, как тяжело тому идти, — как тому в принципе тяжело как-либо двигаться. Дазай знает, что Накахара первый омега в Портовой Мафии, хоть на омегу ни капельки не похожий. Бывший Козерог не такой слабый, как другие, не такой кокетливый и доверчивый, он действительно способен постоять за себя, — спасибо гравитации, и навряд ли вообще подпустит к себе обливающихся слюной подзаборных кобелей ближе, чем на десять метров. Но после преклонения колена Огаю у него из близких никого не осталось. Возможно, Козероги и заменили ему семью, но они ведь предали его. Дазай не понимал, почему его напарник до сих пор печётся о них, тем более после того, как те присоединились к СБГ и попытались избавиться от него любой ценой. Дазай поражался его преданности. Временами даже насмехался над ним, но тот был, в конце концов, омегой, из-за чего Осаму проявлял к нему ничем не скрытый интерес. Они стали партнёрами, а, значит, обязаны были узнать друг о друге всё, от и до. Чуя пах чем-то необъяснимым, возможно, у него ещё не сформировался его собственный запах, но к нему тянуло вопреки их взаимной неприязни. Осаму, сам того не осознавая, начал за ним ухаживать. Темноволосый альфа приносил кофе с двумя кубиками сахара тому в кабинет, обхватывал запястье рыжего, обнуляя гравитацию во время спонтанных вспышек гнева, спокойно отдавал победу, когда они играли в автоматы, и смотрел, как Накахара искренне смеётся, мол, в этот раз твои хакерские мозги тебя не спасли, а Дазай едва заметно улыбался в ответ и смотрел, как тот весь светится, потому что выиграл. С истечением двух месяцев с момента их знакомства, Осаму и вправду заметил, как Чуя медленно ему открывается, как перестаёт постоянно раздражаться в его присутствии. Когда они оставались наедине, когда темноволосый мафиози переставал шутить и издеваться, когда он без лишних слов касался чужой руки, накрывая, обнимая, тогда всё и отходило на второй план. Накахара закрывал веки и засыпал в объятиях Дазая, крепче сжимая его забинтованную руку, но ночью всё равно просыпался от очередного кошмара про родных Козерогов. Рыжеволосому омеге часто снилась та самая тьма, из которой он вышел, благодаря Рандо. Он никак не мог избавиться от этих омерзительных воспоминаний, оставивших после себя липкий и отвратительный след внутри, но и выговориться, да поделиться ими с кем-либо, даже с напарником, — Накахара некоторое время боялся. Осаму понял, что Чуя ему доверяет, когда впервые услышал, как тот урчит. Они лежали после своего первого задания, в этой самой комнате, на этом самом диване; длинные пальцы невзначай пробежались по рыжим прядям, а потом из груди омеги вдруг стало доноситься едва слышное урчание. Темноволосый тогда вздрогнул, приподнимаясь на локтях, и внимательно посмотрел на напарника. Накахара благополучно уснул, но продолжал тихонько подмыкивать. Рыжий даже во сне хмурился и сжимал кулаки, — удивительно. В тот вечер от него сильнее стало пахнуть корицей и имбирём. После этого омега молча пихал Осаму лбом в плечо или грудь, намекая, чтобы тот его почесал, а если бинтованные руки сползали ниже, — начинал молча кусаться, пока не разрешая заходить дальше дозволенного. Но в какой-то момент Дазаю сорвало крышу. Он захотел касаться этого тела, жаждал оставлять на нём свои метки и поцелуи, желал обладать им всецело и полностью. А Накахару это всё стало сводить с ума. Рыжий никогда не испытывал ничего подобного. Ему временами казалось, что он стал зависим от этого. От этих поцелуев, от этих прикосновений. Ему нравилась эта близость, ему нравилось доверять и быть защищённым, ему чертовски нравился запах этого альфы, напоминающий омеге холодный металл и остро заточенные клинки. Снаружи рыжеволосый казался таким неприступным, таким закрытым и отчуждённым, а ведь стоило его просто обнять — всё, все барьеры падали. Любовь? Нет, конечно, нет. Взаимный интерес? Некая доля симпатии? Да, скорее всего. Накахара скидывает на пол свою серую толстовку, за которой летит и чёрный пиджак. Рыжий вздрагивает, когда его пальцев касаются пальцы напарника; длинные и холодные. Подушечки скользят выше, обнимают тонкое запястье и намеренно тянут на себя. Омега рвано выдыхает и, перекидывая ногу через ноги альфы, садится к нему на бёдра. И без того тяжелое дыхание сбивается, когда его губы сталкиваются с чужими. Руки Дазая ложатся на талию омеги, успокаивающе гладят, заставляют расслабиться. Губы у Накахары мягкие, их невероятно приятно целовать, в то время как губы Дазая обычно сухие и обветренные. Они всегда подолгу целуются, обоим безумно это нравится, особенно когда в ход идут зубы и языки. Оба неумелые, тренируются друг на друге, случайно прокусывая друг другу губы. Молодые исполнители постоянно соперничают, возятся да копошатся на полу или диване, кусаются, а сами наряду с этими перепалками аккуратно переплетают пальцы рук. И это им до одури нравится. Сейчас весна. В воздухе остро чувствуется цветущая пора гона: пора, когда у всех альф срывает тормоза, а всех омег спонтанно охватывает течка. Накахара пока слабо это ощущает. Его не бросает в дрожь, не появляется желание запрыгнуть альфе на член, — потому что у него ещё не начались течки, но вот многозначительные взгляды Дазая на себе не замечать невозможно. Сам Осаму прекрасно знает, что Чуя ещё к этому не готов. Не готов перейти черту, не готов отдаться. Возможно, через полгода или через год они сделают это, а пока эсперы не заходят дальше взаимной дрочки. Дазай терпеливо ждёт, когда Накахара скажет ему «да», темноволосый альфа не будет пробовать с другими омежками, он хочет, чтобы они вдвоём были первыми друг у друга, и последними. К Дазаю в голову неоднократно забредали мысли, что, начнись у Чуи течка, то он сам придёт к нему, приползёт. Ведь превосходно видно то, что этот омега уже никому не отдастся, кроме своего напарника. Зубы альфы скользят по плечу омеги, язык облизывает кожу, а потом эти самые зубы больно в неё впиваются. Чуя смыкает губы, жмурится и мычит, но смиренно терпит, когда Осаму оставит на его теле метку. Собственническую метку, которая потом очень ярко будет намекать остальным низкосортным кобелям о принадлежности этого омеги воспитаннику босса. Темноволосый исполнитель ставит её во второй раз. Обновляет, если быть точнее. Пальцы его правой руки опускаются ниже, бегут вниз по омежьей спине, заползают под джинсы и резинку боксеров. Чёрт, неудобно. — Разденься, — тихо произносит Осаму, самозабвенно зализывая начавшую кровить рану. — Без тебя знаю. Накахара недовольно огрызается, слишком резко отталкивая от себя Дазая, слезая с него и садясь рядом. Сам Дазай, облизываясь, избавляется только от брюк, как и его напарник, но рубашку не снимает, — бинты тоже. Темноволосый не считает, что шрамы от попыток покончить с собой, это то, о чём стоит рассказывать рыжему в данный период времени. Всё ещё впереди, и эти уродливые следы сейчас, вроде, не самое главное. Чуя запрыгивает обратно на чужие бёдра. Эсперы снова целуются, а их члены сталкиваются. Пальцы омеги зарываются в пушистые каштановые пряди альфы, чуть сжимают, тянут, параллельно кусая партнёра за нижнюю губу, оттягивая, злорадно улыбаясь и тотчас разжимая зубы. У Дазая пальцы правой руки в это время бегут Накахаре за спину, опускаются ниже, вновь воплощая задуманное ранее. Подушечка указательного касается намокающего колечка мышц, размазывает появляющуюся естественную смазку, а потом слегка надавливает. Чуя тут же прогибается в пояснице и, жмурясь, тихо скулит. Он такой послушный и нетребовательный, ну просто золото, — а всё потому, что парень сильно устал после обнуления. На заданиях ведь в основном всю работу проделывает повелитель гравитации, от Неполноценного мало что зависит, возможно, переговоры какие или аннулирующая способность, сработанная вовремя и без опозданий, только и всего. Играться с пальцами Осаму стал не так давно. Но ему до жути любопытно наблюдать за меняющимися эмоциями на чуть зардевшем лице напарника, давить на простату, перехватывать запястья, не помогая омеге рукой, издеваясь, улыбаясь и ласково целуя в подрагивающий от низких стонов кадык. А у Чуи от этих охуеть каких тёплых поцелуев предательски отключается мозг. У него банальные касания к чувствительной коже вызывают до невозможности приятные мурашки, обычно несущиеся от самого копчика до линии роста волос. А если рыжему ещё и чесать затылок в это время, — ох, кончит без рук за считанные минуты. Потому что его голова — чёртова эрогенная зона, а Дазай, бинтованный ублюдок, только и делает, что нагло этим пользуется и претворяет свои безобразные эксперименты в жизнь. Осаму смазано проходится губами по скуле Чуи, очень плавно проталкивая в него два пальца. Он забвенно слушает несдержанный «ах» со стороны партнёра, тянет довольную лыбу и свободной рукой прижимает ближе к себе, утыкаясь лбом в омежье плечо. Альфа, стискивая зубы, чувствует, как омега трётся своим членом о его, прекрасно видит, как тот жмурится, мелко подрагивая, как осторожно подмахивает бёдрами, насаживаясь на пальцы, блять, он так обильно течёт, — смазка капает Дазаю на худые колени, мутные капельки сбегают вниз, попадают на обивку дивана. Запах не хило так кружит альфе голову. Это просто не-воз-мож-но терпеть, чёрт возьми. Но Дазай терпит и ждёт. Ждёт и терпит, потому что не хочет испортить им обоим их будущий первый раз. Он видит, как временами Накахара впадает в ступор, отворачивается, хмурясь, или вообще замолкает, не желая продолжать разговор. Он действительно ещё не готов, хотя, возможно, просто никак не может решиться сделать шаг напарнику навстречу. Чуя крупно вздрагивает, когда пальцы давят на простату, массируют и толкаются чуть глубже. Он выпрямляется, сильно прогибаясь в спине, жмурится до цветных кругов перед глазами и несдержанно стонет, низко, хрипло, — а он только совсем недавно начал курить. Темноволосый альфа, довольно рыкая, впивается пальцами свободной руки омеге в правую ягодицу, оставляя росчерки ногтей на ней, а сам, наклоняясь, кусает рыжему партнёру шею. Накахара не в первый раз кончает без посторонней помощи, пачкая свой живот и подрагивая в чужих руках. Но, будучи охваченным приятной эйфорией, всё равно продолжает тереться собственным членом о член альфы, практически себя не контролируя. Чуя поскуливает и крутит головой из-за болезненных укусов в такое незащищённое место как шея, но Осаму отстраняется от неё и вытаскивает пальцы всё равно не сразу, не смея отказать себе в таком восхитительном деле как пятисекундная пытка. А Накахара, похоже, желая отомстить, ставит ладони Дазаю на плечи и приподнимается так, чтобы член альфы оказался между ягодиц. Крупная головка упирается в сжавшееся колечко мышц, но скользит чуть выше из-за вытекающей естественной смазки. По телу бегут отрезвляющие мурашки, а горячее дыхание неприятно обжигает горло. Кажется, что одно резкое движение, и потеря девственности гарантирована, пускай и нежеланная. Но Чуя, натянуто выдыхая, старается расслабиться, поднимая взгляд к удивлённому напарнику. На губах омеги расцветает полуулыбка, а в глазах появляется бесстыдный блеск: точно что-то задумал. И у Осаму сердце пропускает удар, когда он наблюдает, что делает его рыжеволосый партнёр, — Чуя смотрит на Осаму из-под прикрытых век, наигранно вздыхает, едва слышно постанывая, и трётся, трётся, трётся задницей о чужой член, приподнимая и опуская бёдра. У Дазая дыхание перехватывает, а руки грубо и до явных следов сжимают омежью талию. Неужели он наконец-то реши… Но рыжий видит, с каким желанием на него смотрят, — он этого добивался, посему спешит опуститься обратно и, выдохнув, преспокойно сесть. Альфа чертыхается, со злости сжимая руки на талии омеги. Раззадорил только, чтоб его. — Закатай губу, — порыкивает Чуя и наклоняется чуть вперёд, снова касаясь своим членом члена Осаму, торжествующе потираясь, слушая несдержанные и неудовлетворённые вздохи со стороны альфы. Конечно, Дазай, сдерживайся, когда твой рыжий негодник так искусно над тобой же издевается. Чуя, ставя подбородок на плечо Осаму, прикрывает веки и устало мыкает, мол, всё, выдохся, дай хоть немного передохнуть, через минуту продолжим. Темноволосый исполнитель в такие моменты обычно молчит и до головокружения втягивает носом в себя запах корицы и имбиря. Он не представляет, что с ним будет, когда у Чуи начнутся течки. Альфа, скорее всего, станет зажимать этот упрямый рыжий комок где-нибудь по углам офиса, целуя того во все оголённые участки тела, разворачивая лицом к стенке, опускаясь своими лапищами ниже… блять. Дазай вздрагивает от неожиданности, когда Накахара медленно сползает с его коленей на пол. Рыжий чересчур грубовато подтягивает за ноги партнёра чуть ближе к краю дивана и, усаживаясь боком на холодный пол, ставит подбородок на его острое колено. Он приветливо трётся, совсем как котёнок, и прикрывает уставшие веки, когда забинтованная рука зарывается в его вьющиеся рыжие пряди. У Осаму щёки впервые покрываются румянцем. Блять. Чуя чертовски красивый, когда смотрит на него исподлобья, облизывается и планирует что-то непотребное. Его голубые глаза такие яркие в полумраке этой комнаты. Улыбка на его лице размытая, совсем лёгкая. Он, приподнимаясь и обхватывая рукой член альфы у основания, мягко проходится кончиком языка по головке, прикрывает веки, а потом обхватывает головку губами, продолжая играться с ней языком. Хах, благодарность за оргазм, не иначе. Накахара первый раз делает Дазаю минет. До этого такие мысли вызывали какое-то странное отвращение, становилось до тошноты противно, если он почувствует чужое семя на своём лице или брызгающее в глотку. Но почему-то сейчас ему захотелось сказать «спасибо» именно в такой форме, и чтобы обязательно молча, — рыжий многое зажимается говорить вслух, предпочитая действовать без лишних слов. Чуя ведёт от головки до основания губами, пачкая их, когда собирает прозрачные капли предэякулята, проходится по слегка набухшим венкам узла и возвращается обратно. Пальцы в его кудрях одобрительно чешут ему затылок, а у Накахары от этого подкатываются глаза, потому что он едва сдерживается, чтобы не начать заливисто урчать от удовольствия. Рыжий плотно обхватывает головку губами, медленно насаживаясь ртом где-то до половины, а темноволосый напарник сверху рвано выдыхает. Чуя, намеренно сглатывая, прикрывает веки, слушая второй несдержанный выдох, а потом отстраняется, польщённо льнёт к поглаживающей его руке и облизывается. Не так уж и противно, как казалось до этого. Но голубые глаза вдруг замечают этот блядский набухающий узел, и Накахара внезапно понимает, что когда-нибудь он окажется в его заднице. Блять. Омега невольно сглатывает, с опаской возвращаясь к начатому. Рыжеволосый снова мягко насаживается на член альфы ртом, подавляя рвотный рефлекс и закрывая глаза, а Дазай не может отвести от него своего, карего глаза, сейчас по-иному блестящего. Темноволосому исполнителю кажется, что именно в эту самую минуту он окончательно и бесповоротно влюбился в эту рыжую заразу. Возникло непреодолимое желание обладать, сделать своим, не подпускать чужаков и рвать глотку каждому, посмевшему сказать что-то в адрес своего напарника. Дазай, нервно втягивая носом воздух, продолжает путать свои пальцы в чужих чуть взмокших кудрях, массировать кожу головы, прерывисто выдыхать и стискивать зубы до боли, потому что для первого раза Накахара всё делает очень и очень даже неплохо. Спусковым крючком альфе служит тот момент, когда Чуя берёт до конца, до самого растущего узла. У рыжего подкатываются глаза, у него сводит губы и челюсть, он мыкает, продолжая тихо постанывать и пытаясь сделать приятно, но Дазай, неожиданно напрягаясь, оттягивает его от своего члена за волосы, потому что не хочет, чтобы тот всё это проглотил. Накахара гладит свободной рукой его голень, чувствует ей через бинты, как партнёр вздрагивает, как дрожат его ноги, и, забываясь, не понимает, что следовало бы отстраниться, — игнорирует оттягивание за волосы, всё равно пытаясь наклониться обратно. Из-за этого сперма попадает Чуе на подбородок и левую скулу; она стекает, попадая также ему на руку, по-прежнему обхватывающую чужой член у самого основания. Но рыжий совершенно не брезгует, — поразительно, — наоборот, он подносит испачканные пальцы к своим губам и осторожно пробует слизать чужое семя языком. Но мысли о том, что Дазай питается чёрт пойми чем, приходят в его затуманенную голову слишком поздно, — омега забавно морщится, когда чувствует этот противный вкус у себя на кончике языка, и у него с трудом получается это сглотнуть. Благо Осаму не видел, а то наверняка бы обиделся. Потому что Дазай, похоже, выпал из реальности. Он откинул голову на грядушку дивана, закрыл глаз и сейчас пытался привести своё дыхание в порядок. Его член ещё не опал, а стал только твёрже из-за возникшего узла, но продолжать какие-либо игрища дальше альфе совершенно не хочется. Накахара же, наблюдая за партнёром, сыто усмехается, еле-еле поднимаясь на ватные ноги. Он, пошатываясь, наклоняется, забирая с пола свою толстовку напару с красной майкой, и топает в душ, давая Осаму время подготовиться ко сну: расстелить диван и достать простынь с подушками и одеялом. Рыжий отлично знает, что его напарник ненавидит этим заниматься, поэтому и взвалил это «непосильное» дело на его костлявые плечи. А если по возвращению из душа диван не будет готов, Дазая выгонят в прихожую, и спать темноволосый останется на ковре у входной двери. То-то же. Купается Накахара недолго. Он слишком устал, чтобы тянуться к гелю для душа, — достаточно просто прохладных струй, которые охлаждают разгорячённое тело, успокаивают и приносят облегчение. Рыжеволосый, после того как переступает высокий бортик ванной, быстро обрабатывает некоторые раны и царапины на бёдрах перекисью, не трогая поставленную метку, — на той уже появилась корочка, и случайно содрать её ой как не хотелось бы. Но каково было удивление Накахары, когда он, перешагнув порог комнаты, увидел прилежно расстеленный диван и вроде как дрыхнувшего Дазая, отвернувшегося носом к стенке. Неужели его так быстро вырубило? Охуеть. Рыжий, будучи в одних боксерах, складывает на стул свои повседневные вещи, а потом осторожно, стараясь не разбудить эту шпалу, заползает на диван. Он напряжённо заглядывает за его плечо, а потом видит, что этот бинтованный негодник залипает в телефон. Накахара, недовольно сводя брови к переносице, плюхается рядом с Дазаем, а потом жмётся к нему, льнёт макушкой к его забинтованной руке, капризно мыкает и молча намекает погладить. Ну, что сказать, — разморило его за сегодняшний вечер. Альфа, тяжело вздыхая и нехотя разворачиваясь на другой бок, аккуратно пропускает свои пальцы сквозь рыжие пряди и хмурится, откладывая телефон под подушку. В такой тишине тихое и утробное урчание слышится невероятно громко. Кажется, будто кто-то в кои-то веки решил завести свой старый сельский трактор. Дазай хмыкает, улыбаясь уголком губ и целует Накахару в шею, помеченную им же ранее. Рыжеволосый омега улыбается в ответ с закрытыми глазами и придвигается ещё ближе. Осаму всегда плохо спал, но когда под его боком урчали, засыпать становилось в разы легче. — Спокойной ночи,

напарник.